Его исхудалое, вытянутое лицо с широко раскрытыми глазами и некогда приятными, а теперь отталкивающими чертами еще сохранило остатки индивидуальности. Он походил на евангелиста или профессора эстетики, который провел долгие годы в забытых Богом и людьми музеях. Дэгни спросила себя, что погубило его, довело до такой жизни.
— Вы идете по жизни в поисках красоты, величия, благородных свершений. И что находите в итоге? Вы видите повсюду лишь всякую хитрую механику, чтобы делать шикарные авто да пружинные матрасы.
— А что плохого в этих матрасах? — спросил мужчина, похожий на водителя грузовика. — Не обращайте на него внимания, леди. Он любит разговаривать сам с собой. Он вовсе не хочет вас обидеть.
— Единственный человеческий талант заключается в подлом коварстве и хитрости, направленных на удовлетворение потребностей плоти, — сказал старый бродяга. — Для этого особого ума не надо. Не верьте россказням о разуме, душе, идеалах и неограниченных возможностях человека.
— А я в них и не верю, — сказал молодой парень в драном пальто, сидевший в конце стойки. У него было такое выражение лица, словно он испытал на своем веку все горести и тяготы жизни.
— Душа… — продолжал между тем бродяга. — В производстве и в сексе нет никакой души. А что еще волнует человека? Материя — вот все, что он знает и о чем печется. Свидетельство тому — всемогущая промышленность, являющаяся единственным достижением нашей мнимой цивилизации и созданная вульгарными материалистами с интересами и моралью свиней. Чтобы собрать на конвейере десятитонный грузовик, мораль не нужна.
— А что такое мораль? — спросила Дэгни.
— Критерий, по которому отличают истинное от ложного, способность видеть правду, преданность идеалам добра, честность и готовность во что бы то ни стало, любой ценой отстоять их. Но где сейчас такое найдешь?
— Кто такой Джон Галт? — усмехнулся молодой парень. Дэгни пила кофе, с удовольствием ощущая, как горячая жидкость растекается по жилам, вливая в них жизнь.
— Могу рассказать, кто он такой, — проронил щуплый бродяга в надвинутой на глаза шляпе. — Я знаю.
Его никто не услышал и не обратил на него ни малейшего внимания. Молодой парень сидел, уставившись на Дэгни напряженным, бессмысленным взглядом.
— Вы не боитесь, — вдруг произнес он категорично и отрывисто, но с ноткой удивления.
Дэгни посмотрела на него.
— Нет, — сказала она, — не боюсь.
— Я знаю, кто такой Джон Галт, — повторил бродяга. — Это тайна, но я ее знаю.
— Кто же он? — спросила Дэгни без особого интереса.
— Путешественник и первооткрыватель. Величайший в мире. Человек, который нашел источник вечной молодости.
— Еще один черный кофе, — сказал старый бродяга, протягивая чашку.
— Джон Галт искал его долгие годы. Он переплыл моря, пересек пустыни, спускался на много миль под землю, в заброшенные шахты и рудники. Он нашел источник на вершине горы. Ему понадобилось десять лет, чтобы взобраться на нее. Он переломал все кости, содрал всю кожу с рук, лишился всего — дома, имени, любви. Но он все-таки взобрался на эту гору. Джон Галт нашел источник вечной молодости, который хотел подарить людям. Но он так и не вернулся к ним.
— Почему? — спросила она.
— Потому что обнаружил, что этот источник нельзя перенести к людям.
* * *
У человека, сидевшего за столом напротив Реардэна, было невыразительное лицо и манеры, начисто лишенные какой-то доминирующей линии, так что нельзя было составить четкого представления о его внешности или определить, что им движет. Казалось, его единственной индивидуальной чертой был слишком большой, выдающийся вперед нос. Человек вел себя сдержанно, даже кротко, но в этой кротости, как ни странно, ощущалась угроза, угроза, которую он намеренно пытался скрыть, но делал это так, чтобы Реардэн все же мог ее почувствовать. Хэнк никак не мог понять цели его визита. Этим человеком был доктор Поттер, занимавший какую-то неопределенную должность в Государственном институте естественных наук.
— Чего вы хотите? — в третий раз спросил Реардэн.
— Я прошу вас принять во внимание социальную сторону вопроса, мистер Реардэн, — мягко произнес доктор Поттер. — Я призываю вас подумать о том, в какое время мы живем. Наша экономика не готова к этому.
— К чему?
— Экономическое положение в настоящий момент весьма шатко и ненадежно. Мы все должны объединить усилия, чтобы не допустить краха.
— Чего вы хотите от меня?
— Меня просили обратить ваше внимание именно на эти аспекты, мистер Реардэн. Я представляю Государственный институт естественных наук.
— Это я уже слышал. Зачем вы хотели встретиться со мной?
— Институт придерживается весьма неблагосклонного мнения о вашем сплаве.
— Это вы тоже уже говорили.
— Разве вам не следует принять во внимание этот момент?
— Нет.
Дни стали короче, и за окном начинало темнеть. Реардэн увидел, как на щеке доктора Поттера появилась неправильных очертаний тень, падавшая от его выдающегося вперед носа, и заметил устремленные на него тусклые глаза; взгляд был миролюбиво-рассеянным и вместе с тем целенаправленным.
— Мистер Реардэн, в нашем институте собраны лучшие умы страны.
— Я об этом наслышан.
— Вы же не станете противопоставлять свое мнение их мнению.
— Стану.
Доктор Поттер посмотрел на Реардэна так, словно молил о помощи, как будто Реардэн нарушил неписаный закон, требовавший, чтобы он давно все понял. Реардэн остался безучастным к его беззвучной мольбе.
— Это все, что вы хотели знать? — спросил он.
— Это лишь вопрос времени, мистер Реардэн, — умиротворяюще сказал Поттер. — Лишь небольшая отсрочка. Просто нужно дать экономике шанс вновь стабилизироваться. Если бы вы подождали каких-нибудь два года…
Реардэн презрительно усмехнулся:
— Так вот чего вы добиваетесь. Хотите, чтобы я убрал свой металл с рынка? Почему?
— Лишь на несколько лет, мистер Реардэн. Лишь до тех пор, пока…
— Послушайте, — сказал Реардэн, — теперь я задам вам вопрос. Ваши ученые пришли к выводу, что металл Реардэна совсем не то, за что я его выдаю?
— Мы не делали подобных заявлений.
— Они пришли к выводу, что металл Реардэна плох?
— Прежде всего нужно принимать во внимание социальные последствия внедрения вашего продукта. Мы думаем о стране в целом. Нас волнует благосостояние всего общества и тот ужасный кризис, который мы переживаем в настоящий момент.
— Металл Реардэна хорош или плох?
— Если рассматривать проблему с точки зрения роста безработицы, которая принимает угрожающие размеры, то…
— Хорош или плох?
— В период катастрофической нехватки стали мы не можем допустить расширения и роста одной компании, производящей слишком много, потому что в результате могут оказаться за бортом компании, которые производят слишком мало. Это может привести к дисбалансу в экономике, и тогда…
— Вы собираетесь отвечать на мой вопрос или нет? Поттер пожал плечами:
— Ценности всегда относительны. Если металл Реардэна плох, то он представляет собой физическую угрозу обществу, если хорош — социальную.
— Если у вас есть что сказать о физической опасности металла, говорите. Остальное меня не интересует. И давайте побыстрее, я не умею разговаривать на вашем языке.
— Но вопросы общественного благосостояния…
— Я сказал — меня это не интересует.
Поттер, казалось, был совершенно сбит с толку, словно у него выбили почву из-под ног.
— Что же тогда представляет для вас главный интерес?
— Рынок.
— То есть?
— У металла Реардэна есть рынок сбыта, и я намерен сполна воспользоваться этим.
— Разве рынок не является понятием гипотетическим в своем роде? Реакция общественности на ваш сплав, мягко говоря, оставляет желать лучшего. За исключением «Таггарт трансконтинентал», у вас нет ни одного…
— Если вы считаете, что металл Реардэна не будет пользоваться спросом и клиенты не пойдут ко мне, чего же вы тогда переживаете?
— Мистер Реардэн, потеряв клиентов, вы понесете колоссальные убытки.
— Это уже мои проблемы.
— В то время как, заняв конструктивную позицию и согласившись подождать несколько лет…
— С какой стати я должен ждать?
— Но по-моему, я ясно дал понять, что в настоящий момент Государственный институт естественных наук не одобряет применения вашего сплава в металлургии.
— А мне на это наплевать.
— Мистер Реардэн, вы очень тяжелый человек, — вздохнул доктор Поттер.
Предвечернее небо темнело, как бы сгущаясь за окнами. Казалось, что на фоне четких прямых линий мебели очертания собеседника слились в серое пятно.
