– Что у вас, Ляна Шандоровна?
– Накладные, счета… какая-то бухгалтерия. Даты на документах – две тысячи одиннадцатый и двенадцатый годы. Нужен специалист, чтобы разобраться.
– Понятно. Георг Романович?
– Какие-то списки, сделанные от руки. Вот, похоже, документ. – Георг отложил один лист в сторону.
Я узнала эту бумагу по неразборчивой подписи под текстом и печати. Текст был коротким – приказ об увольнении двух сотрудниц столовой: Юдиной Агриппины Матвеевны и Абрамовой Виктории Самсоновны.
– Интересно, Юдина – бабка мне? Мать отца? – поинтересовался Георг, не обращаясь ни к кому конкретно.
– Наверное. – Я взяла списки. – Посмотрите, в этих двух вычеркнуты разные фамилии. Из первого – Шванидзе, Ларин, Абрамов. На этой фотографии эти парни есть – вот и вот. На обратной стороне – все обозначены твоим отцом. Он, кстати, по центру, рядом мой дед Илья Зулич.
– Что за команда? Чем они занимались? – Сотник оторвался от писанины и взял в руки фотографию.
– Неизвестно. Оба списка похожи, но во втором вместо вычеркнутых две новые фамилии – Григорьев и Громов. Павел Громов, – уточнила я.
– Они, выходит, тесно знакомы – Юдин и Павел Андреевич? Но вы же, Ляна Шандоровна, говорили с ним вчера? Он отрицал этот факт? Обманул?
– Соврал, глядя мне в глаза! Только вот зачем?
– Возможно, не хотел, чтобы всплыла его фамилия в связи с этой командой.
– Или в связи с Юдиным и Зуличем.
– Если первое – полбеды… А то, что он пытался скрыть знакомство с вашими предками, наводит на мысль, что тот самый «четвертый угол», как вы метко выразились, Ляна Шандоровна, это он и есть. Он же лодочник. Да… Веры господину Громову более нет.
– Мы хотели замок на ставнях в его доме проверить, помните?
– Я об этом же подумал, лодку нужно поискать. – Сотник бросил на меня осторожный взгляд. – Подпишите, Ляна Шандоровна, протокол изъятия, вы, Георг Романович, тоже. И будем выдвигаться обратно.
Лейтенант аккуратно упаковал в газеты папки с бумагами, фотографии и портфель с крестом, сложил свертки в наволочку, найденную в шкафу.
Мы спустились вниз, где я показала Сотнику окровавленное полотенце, вкратце обрисовав вероятную версию его появления. Тряпица отправилась к остальным уликам в импровизированный вещмешок.
Что-то меня смущало. Задаваясь вопросом, зачем и от кого бы Роману Егоровичу вдруг прятать здесь крест и документы с фото, я мыслями невольно возвращалась ко дню убийства Тамаша Бадони. Пыталась поставить себя на место Юдина – вот я, задушив жертву, иду с мешком золота по лесу к поселку. Не опасаясь? Откуда уверенность, что никто там не живет? Но ладно, пусть так… Если откатить историю еще дальше – зачем он вообще пошел в поселок? Десятки лет там не был – и вдруг захотелось увидеть старые места? Нет, совсем не вариант… Бежал? Совершил какое-то преступление еще до убийства Тамаша Бадони и искал убежище?
– Георг, вспомни: когда мама просила найти отца перед смертью, что она о нем рассказала?
Мы стояли позади дома Громова, ожидая, когда Сотник с лейтенантом обойдут его со всех сторон. Замок на ставнях окна, выходящего на дорогу, действительно болтался на петле, что и побудило майора продолжить осмотр.
– Я всегда думал, что он нас бросил и уехал из города. Поэтому и удивился, когда она назвала его адрес. Я понял, что он все это время был в курсе, как я живу, когда приехал к нему в коммуналку. За стеклом буфета стояли мои фотографии разных лет. Последняя – со школьного выпускного.
– Сколько тогда ему было?
– Шел две тысячи двенадцатый… Он сорок пятого года рождения, значит – шестьдесят семь! Я только сейчас сообразил, что не так уж он и молод был. Почему я решил, что он все еще служит в госбезопасности?
– Действительно, почему?
– Матушка сказала, что он работает все там же. Теперь понимаю, что вряд ли. А к чему эти вопросы, Ляна?
– Пытаюсь разобраться, зачем он шел в поселок в тот роковой для Тамаша день. Сто лет там не был, а тут вдруг приспичило навестить места, где прошло его детство.
– Я все равно не понимаю, при чем здесь место его работы?
– Сама пока понять не могу. Эти накладные в папках, счета – некоторые датированы двенадцатым годом. Почему-то он их нес с собой. В том же самом портфеле, скорее всего. Не пустым он шел тогда в поселок! Чем-то важны эти бумаги для него, если он этот портфельчик потом и за Урал увез. Похоже, были они некой гарантией его безопасности. Вот я и интересуюсь: чем твой папа занимался, если из ведомства уже уволился в силу возраста?
– Я как-то не задумывался.
– Ладно, озадачу Сотника, он добудет информацию. Значит, ты застал его дома… А номера его мобильного мама не знала?
– Нет. Только адрес. Я думаю, отец встречался с ней редко и только по своему желанию. И не хотел, чтобы она названивала. А в этой комнате мать с отцом жили год с моего рождения. После мы с мамой уехали в Жуковку. Не знаю, что между ними произошло, но после развода я стал Фандо. Это фамилия моего деда по материнской линии.
– Мама объяснила, почему сменила фамилию?
– Нет, но это понятно. Отец ее предал, вот она и вычеркнула его из своей жизни. А заодно и из моей.
– Но встречи все же были…
– Она его любила! А он женился по залету, это же понятно. Все, давай тему сменим. Тем более что это меняет? Я – сын убийцы! Ты не передумала выходить за меня замуж, а, Ляна? – Георг обнял меня и прижал к себе.
– Нет, не надейся, – машинально ответила я, думая о своем.
Пришла твердая уверенность, что бегство Романа Егоровича в день убийства баро из города в наши глухие места связано с его профессиональной деятельностью. Холодок вдоль позвоночника подтвердил, что я права. Тамаша Бадони отец Георга встретил случайно, убил, находясь в состоянии, близком к аффекту, потому что в тот момент думал о своем спасении. Бонусом было золото или причиной преступления, теперь не
