Флейтист был безусловно талантлив и к тому же великолепно владел своим искусством, словно только вчера он играл в консерватории. В футляре его инструмента, распахнутом для подаяний, хватило бы патронов, чтобы прокормить небольшую станцию – или чтобы поголовно вырезать ее население. Вот оно, признание, с грустной ухмылкой подумал Гомер.
Мелодия казалась старику смутно знакомой, но сколько бы он ни пытался вспомнить, где мог ее слышать – в старом кино? в радиоконцертах? – ничего не выходило. В мелодии было что-то необычное – случайно настроившись на ее волну, отвлечься больше не получалось; хотелось непременно дослушать до конца, а потом рукоплескать музыканту, пока тот не примется за игру вновь.
Прокофьев? Шостакович? Познания Гомера в музыке все равно были слишком скудны, чтобы всерьез стараться угадать композитора. Но кто бы ни написал эти ноты, флейтист не просто исполнял их, он насыщал их новым звучанием и новым смыслом, оживлял. Талант. Талант, и за него Гомер готов был простить парню дразнящие взгляды, которые тот между делом подбрасывал Саше, как бумажный бантик котенку.
Однако пора было уводить от него девочку.
Дождавшись, пока музыка отцветет, а флейтист отдастся аплодирующей публике, старик ухватил Сашу за влажный, еще пахнущий хлоркой костюм и вытащил ее наружу.
– Вещи собраны. Я иду за ним. – Он выдержал паузу.
– Я тоже, – быстро сказала девчонка.
– Ты понимаешь, во что ввязываешься? – негромко спросил Гомер.
– Я все знаю. Я подслушала. – Она вызывающе глянула на него. – Эпидемия, да? И он собирается всех сжечь. И мертвых, и живых. Всю станцию. – Саша не отводила глаз.
– И зачем тебе к такому человеку? – Старику это было действительно интересно.
Саша не отвечала, и какое-то время они шагали рядом молча, пока не забрались в совсем безлюдный уголок зала.
– У меня отец умер. Из-за меня, я виновата. И я уже ничего не могу сделать, чтобы он снова был живой. А там есть люди, которые еще живые. Которых еще можно спасти. И я должна попытаться. Ему должна, – медленно и неловко выговорила она наконец.
– Спасти от кого? От чего? Болезнь неизлечима, ты слышала, – горько отозвался старик.
– От твоего друга. Он страшнее любой болезни. Смертельнее. – Девчонка вздохнула. – Болезни хотя бы оставляют надежду. Кто-то всегда выздоравливает. Один на тысячу.
– Каким образом? Почему ты думаешь, что сможешь? – внимательно посмотрел на нее Гомер.
– У меня уже получалось, – неуверенно ответила она.
Не переоценивает ли девчонка свои силы? Не обманывает ли себя, приписывая черствому и безжалостному бригадиру взаимность? Гомеру не хотелось обескураживать Сашу, но лучше было предупредить ее сейчас.
– Знаешь, что я нашел в его палате? – Старик осторожно достал из кармана искалеченную пудреницу и передал ее Саше. – Это ты ее так?
– Нет. – Та покачала головой.
– Значит, это Хантер…
Девушка медленно раскрыла коробочку, нашла свое отражение в одном из стекольных осколков. Задумалась, вспомнила свой последний разговор с обритым и слова, произнесенные им в полумраке, когда она пришла дарить ему нож. Вспомнила и лицо Хантера, когда он тяжело шагал к ней, весь окровавленный, чтобы занесшая свои лезвия химера бросила Сашу и убила его самого…
– Это он не из-за меня. Это из-за зеркала, – решительно сказала она.
– Оно здесь при чем? – приподнял брови старик.
– Ты сам говорил. – Саша захлопнула крышку. – Иногда полезно увидеть себя со стороны. Помогает много о себе понять. – она передразнила менторский стариковский тон.
– Считаешь, что Хантер не знает, кто он есть? Или что до сих пор переживает из-за своего вида? Потому и разбил? – Гомер снисходительно хмыкнул.
– Дело не во внешности. – Девчонка прислонилась спиной к колонне.
– Хантер прекрасно знает, кто он такой. И, видимо, просто не любит, когда ему об этом напоминают, – ответил сам себе старик.
– А может, он сам об этом забыл? – возразила она. – Мне иногда кажется, что он все время старается что-то вспомнить. Или… что он прикован цепью к тяжелой вагонетке, которая катится под уклон, в темноту, и никто не поможет ему ее остановить. Я это объяснить не могу. Просто смотрю на него и чувствую. – Саша нахмурилась. – Никто этого не видит, а я вижу. Я поэтому тогда тебе сказала, что нужна ему.
– То-то он тебя бросил, – жестоко ткнул ее Гомер.
– Это я его бросила. – Девчонка упрямо насупилась. – А теперь должна догнать, пока не поздно. Они все еще живые. Их можно еще спасти, – как заведенная, повторила она. – И его тоже еще можно спасти.
– Его-то тебе от кого спасать? – вскинул подбородок Гомер.
Она посмотрела на него недоверчиво – неужели старик так ничего и не понял, несмотря на все ее усилия? И невероятно серьезно ответила ему:
– От человека в зеркале.
* * *
– Занято?
Саша, рассеянно ковырявшая вилкой грибное жаркое, вздрогнула. Рядом с ней с подносом в руках стоял зеленоглазый музыкант. Старик куда-то отошел, и его место сейчас пустовало.
– Да.
– Всегда можно найти решение! – Он поставил свой поднос и, резво подхватив за соседним столом свободный табурет, уселся слева от Саши прежде, чем та успела запротестовать.
– Если что, я тебя не приглашала, – предупредила она его.
– Дедушка наругает? – с понимающим видом подмигнул музыкант. – Позвольте представиться. Леонид.
– Он мне не дедушка. – Саша почувствовала, как к щекам приливает кровь.
– Даже так?… – Леонид набил рот до отказа и восхищенно выгнул бровь.
– Ты наглый, – отметила она.
– Я напористый. – Он назидательно воздел вилку кверху.
– Слишком уверен в себе. – Саша улыбнулась.
– Я вообще верю в людей, ну и в себя в частности, – невнятно пробормотал он, жуя.
Вернулся старик, постоял за спиной у самозванца, скорчил недовольную гримасу, но все же уселся на свой табурет.
– Саша, тебе не тесно? – сварливо поинтересовался он, глядя мимо музыканта.
– Саша! – торжествующе повторил тот, отрываясь от миски. – Очень приятно. Меня, напомню, зовут Леонид.
– Николай Иванович, – покосившись на него, хмуро сказал Гомер. – А что вы за мелодию сегодня исполняли? Кажется знакомой…
– Ничего удивительного, я уже третий день ее тут исполняю, – нажимая на последнее слово, отозвался тот. – А вообще собственного сочинения.
– Твоего? – Саша отложила приборы. – А как называется?
– Никак не называется. – Леонид пожал плечами. – Над названием я как-то не думал. А потом, как это в буквы переложить? Да и зачем?
– Красиво очень, – призналась девушка. – Просто необыкновенно красиво.
– Тогда могу назвать в твою честь, – не растерялся музыкант. – Ты заслуживаешь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
