Он рассержено обернулся, решив, что кто-то позволил себе глупую шутку. И тут к собственному изумлению заметил, как начали расти зал и снаряды вокруг. Выросли и вытянулись брусья, перспектива искажалась все сильнее, латунные шары быстро удалялись. Он взглянул вверх. На потолке обнаружилось круглое окошко в стальной раме, под ним клубился голубоватый свет.
Потом распахнулась дверь, влетел Гиацинт ле Корфек и в ужасе закричал: «О Господи, микротор!»
Он кинулся к пульту управления и перекинул рычаг. Барон в ужасе воззрился на него: Гиацинт ле Корфек стал великаном, он теперь не доставал ему и до щиколотки. Барон в отчаянии замахал чудовищу, надвигавшемуся на него и грозившему растоптать. Возле диска оно опустилось на колени и попыталось схватить его огромными пальцами (кожа на них походила на ноздреватый сыр).
— Сударь, что вы себе позволяете! — вскричал, отступая, барон и вытащил пистолет, который в дороге всегда был при нем. Он решительно прицелился в левый глаз великана, влажный стеклянный шар, зрачок — как яблочко мишени в кольце радужки.
— Да нет же, несчастный! — прогремел ле Корфек, разинув рот с огромными, как лемехи плуга, желтыми зубами, угрожающе поблескивавшими из-за бородавчатого языка. Прутья бороды опустились еще ниже. Барон спустил курок.
— Ой! — завопил великан, отдернул руку и начал тереть глаз. Барон рванулся вперед и спрятался под пультом. Выглядывая из-за угла, он увидел, как Гиацинт ле Корфек выпрямился и уголком носового платка принялся искать за нижним веком мешающую ему соринку. Громадная слеза, чуть ли не пол-литра соленой воды, скатилась по щеке и пропала в воронках пор. Барон перезарядил пистолет.
Потом вошли Томас О'Найн, барон фон Тульпенберг, а за ними г-жа Сампротти, Симон и Теано: все исполины! Пальцы босых ног хозяев возвышались на лафетах сандалий, — просто батареи орудий с заклепанными стволами под маскировочными щитами грязных ногтей, большие пальцы — сущие минометы, поросшие сверху шевелящейся щетиной.
Барон забился под пульт и упал на пол с пистолетом наизготовку. От клубившейся вокруг пыли першило в горле, и он в отчаянии зажал рот рукой.
— Ты звал, Гиацинт? — спросил Томас О'Найн.
— Минутку, Томас — у меня тут пуля в глазу. Барон стрелял в меня. — Ага, вот она!
Ле Корфек вытряхнул из грубой ткани крохотную черную порошинку и засунул платок в рукав сутаны.
— Барон выстрелил тебе в глаз?
— Он попал под микротор!
Барон фон Тульпенберг вскрикнул и, развевая полами рясы, кинулся к пульту. Пыль поднялась столбом, и барон решил, что сейчас задохнется.
— Слишком поздно, Максим: я уже выключил. Я всегда предупреждал: из-за твоей небрежности когда-нибудь случится несчастье! Мышь, позавчера туда забежавшая, уже должна была бы послужить тебе уроком. Лучше бы ты сам туда залез!
— Гиацинт!
— О нет, нет этого не может быть, — причитал барон фон Тульпенберг, колотя кулаками по пульту так, что барон чуть не оглох.
— Где барон? — резко спросил Симон.
— Где-то здесь, — убитым тоном отвечал ле Корфек.
— Он спрятался, бедняга.
— Если барон попал под микротор, уважаемый доктор, — объяснил Томас О'Найн, первым из трех компаньонов пришедший в себя, — то он, вероятно, стал очень маленьким. Микротор — эту вот установку, мы, к несчастью, сконструировали совершенно попутно, чтобы уменьшать расстояние между внутриатомными частицами. Своего рода концентрация. Ужасно то, что процесс, кажется, необратим: несмотря на все усилия, нам до сих пор не удалось изобрести машину обратного действия, макротор. Гиацинт, ты заметил, на сколько он уменьшился?
Удрученный ле Корфек слегка развел большой и указательный пальцы. Он ошибся лишь на голову.
— И действительно ничего нельзя сделать? — ахнула г-жа Сампротти.
— Ничего, — хором отвечали владельцы замка.
— Но где же он, черт возьми?! — прикрикнул на них Симон.
— Здесь! — В мертвом молчании, воцарившемся после вопроса г-жи Сампротти, уменьшившийся в соответствующейся пропорции голос барона прозвучал мышиным писком.
— Вы слышали? — шепнула Теано.
— Г-н барон! Мой бедный г-н барон! — Симон упал на колени перед карликом, мужественно выглядывавшим из-под пульта. Барон судорожно сглотнул и украдкой прижал пистолет к груди. Голова Симона была больше, чем большой глобус в Павильоне Наций на последней Всемирной выставке в Вене.
— Говорите тише, Симон, — попросил гномик. — У меня стали очень чувствительными уши.
— Г-н барон! Что эти мерзавцы с вами сделали? — прошептал Симон.
— Так лучше, Симон, — барон заставил себя смотреть огромному секретарю в глаза. — Они не виноваты. Я искал вырезывателя силуэтов, чтобы попросить напиться, разумеется, мне не следовало расхаживать по этому незнакомому дому, о чудесах которого я и понятия не имел. Я слышал все сказанное. Так спасения нет?
— Спасение должно быть, — Симон не желал смиряться с судьбой.
Трое облагораживателей металлов с состраданием пожали плечами.
— Значит, я снесу и это. Мой предок — крот, а я — гном… — Барон закрыл лицо крошечными ручками, но тут же овладел собой. — И что же теперь делать?
— Прежде всего — убрать из дома всех кошек! — распорядилась г-жа Сампротти. — О том, чтобы ехать дальше, сейчас и думать нечего.
— Кошек у нас нет, — успокоил ее барон фон Тульпенберг.
— Дорогой барон, не согласитесь ли вы погостить у нас некоторое время? — спросил Томас О'Найн.
— Может быть, нам все же удастся сделать процесс обратимым, — живо добавил ле Корфек.
— Нет уж, в этом злополучном доме… или да: не могу же я вернуться в Вену в жилетном кармане секретаря и поселиться в конуре у пса моего садовника? Отправиться в Шенбрунн верхом на крысе? Облобызать мизинец на ноге Его Величества? Может, вам и в правду удастся вернуть мне прежний облик. Я остаюсь! Но позволю себе просить вас разрешить остаться при мне моему секретарю, моему доброму Симону, к его попечению я так привык. Симон, ты и теперь не бросишь меня? Карлика?
— Нет, г-н барон, — растроганно пробормотал Симон.
— Но что же бедный барон будет теперь есть? — спросила практичная Теано.
— О, никаких проблем. — Гиацинт ле Корфек явно обрадовался возможности этим объяснением несколько разрядить обстановку. — Мы просто будем ставить еду под микротор и уменьшать ее. Мы можем уменьшить все, что только ни понадобится барону: мебель, одежду, письменные принадлежности, книги. Никто не упрекнет нас, что в новом состоянии он терпит какие-либо лишения.
Симон возмущенно фыркнул, а Саломе Сампротти при этой бестактности нахмурилась. Тем не менее они успокоились насчет насущных нужд барона.
— Давайте попробуем! Он хотел молока.
— Господа! — При этом возгласе все взгляды устремились на Симона. — А не могли бы вы уменьшить и меня? Я готов последовать за бароном! — Потрясенные присутствующие уставились на него.
— Об этом прежде нужно как следует подумать, — с сомнением произнес наконец ле Корфек.
— Нет, Симон, пожалуйста, не надо! — всхлипнула Теано.
— Ты тоже можешь уменьшиться, если хочешь. Втроем наверняка будет веселее!
— Вам действительно настолько безразличны собственные размеры? — со значением произнесла Саломе Сампротти.
— Прошу оставить эти намеки, сударыня! — Движения Симона обрели вдруг странную плавность, голос звучал сдавленно. — Есть вещи, к которым просто привыкаешь…
— Я ни в коем случае не допущу, чтобы ради меня вы пошли на такую жертву! — привлек к себе внимание барон. — К тому же вы пригодитесь мне гораздо больше в качестве посредника в этом Бробдингнеге{146}.
— Вы правы, г-н барон, — Симон, несмотря ни на что, вздохнул с облегчением.
— Мы восхищены вами, г-н барон, — произнес О'Найн, — тем, что вы встречаете свою участь с таким самообладанием.
Барон отмел ненужные похвалы коротким жестом.
— Мне надоело болтаться среди ваших башмаков! Вы собирались пить чай! Так и пейте, несмотря на этот инцидент. И возьмите с собой меня, если присутствие лилипута не отобьет у вас аппетит.
Симон положил руку на пол. Барон забрался ему на ладонь. Но встать не решился, а, стоя на коленях, ухватился за большой палец. Когда Симон выпрямился, барон попросил освободить для него нагрудный карман пиджака: если на такой высоте он сидит просто на ладони, у него кружится голова. Симон вытащил из кармана кружевной платочек и посадил туда барона. Тому карман оказался как раз по росту.
— Очень удобно, — поблагодарил барон. — Твид довольно колючий, зато отсюда мне легче с вами разговаривать.
Вырезывателя силуэтов Дуна они нашли во дворе. Он нес серебряный поднос с чайником и чашками, новость его удивила, но не слишком взволновала. Руки у него дрожали, и посуда дребезжала, как пожарная машина на ухабистой дороге, но скорее по причине преклонного возраста и некоторой нервозности, чем от страха перед человечком, выглядывающим у Симона из кармана.
