И вот сегодня он случайно решил вернуться в свой кабинет.
А кабинет оказался не заперт, он ещё на лестнице понял, что кабинет не заперт, он, чёрт побери, не заперт! У него, Гримо, кабинет не заперт! Этого быть не может!
Что-то не так.
Он рванул дверь на себя.
Ветер разметал бумаги на столе — и, о ужас, среди них были тщательно подобранные оригиналы, которые ещё не были даже заведены в базу.
Но самое безобразное было не в этом.
В его кабинете, в святая святых, был посторонний — человек в надвинутом по подбородок капюшоне. Ку-клукс-клановец какой-то!
Человек в капюшоне внутри лаборатории.
Он стал подкрадываться, когда человек обернулся и сдёрнул капюшон.
Гримо протянул руку, чтобы схватить человека, но так и не успел дотянуться.
Тут же полыхнуло белым.
Удивлённое выражение не успело сползти с лица. И первым делом он подумал о бумагах, которые сдуло со стола сквозняком.
Ведь это же важные докуме…
Через шесть часов Виктор Неделько, майор СБУ, который никогда тут не носил формы, сидел перед монитором и, воткнув в компьютер флэшку, в двадцатый раз просматривал ролик.
Флэшку ему принёс Кравец, сказав, что он боится пересылать файл.
Неделько не любил Кравца, это был человеческий мусор, но дело было серьёзное. В зоне его ответственности был труп. Пусть это международная территория, но это его, Неделько, зона.
Он ещё отмотал ролик обратно, и увидел, как склоняется над клавиатурой человек в капюшоне. Он был настолько узнаваем, что ему даже не нужно было оборачиваться.
Сталкер-прибалт обернулся и в руке его на мгновение появился огненный шар — он возник три раза, и скучный бюрократ по прозвищу Гримо завалился на бок.
С настоящим хладнокровием сталкера, прибалт снова повернулся к клавиатуре и продолжил набирать что-то.
И только закончив работу, он покинул кадр.
Неделько с трудом верил, что сталкер-проводник по кличке Палач мог застрелить человека прямо в научном городке. Про этого сталкера ходило много слухов, в том числе и то, что он может убивать на расстоянии, но этому майор не верил.
Это — лишнее.
Очень, очень жаль, что сталкер не свёл свои счёты внутри Периметра. Майор симпатизировал сталкеру-проводнику Эрику Калыньшу по кличке Палач, а вот заместителя начальника группы «RuCosmetics» он не любил. Этого заместителя за глаза звали «завхоз», и большего он не заслуживал.
Майор не был удивлён убийством, в своей жизни он много видел смертей, и смертей по большей части насильственных. Таково свойство профессии: большинство мёртвых тел, что видит обычный человек, принадлежат тем, кто умер от старости или болезней, и лишь немногие погибли как-то иначе. А у майора было всё наоборот.
Но Неделько раздражала бессмысленность этого убийства — главное, непонятно, зачем сталкер-проводник Эрик Калыньш попёрся к чужому компьютеру. Порнуху скачивать? Торговать на электронном аукционе найденным артефактом? Всё не то, не так, всё бессмысленно и глупо.
Усложняло ситуацию то, что господин Гольцев, начальник русской группы, который откликался на кличку Атос, ничего не знал о смерти своего заместителя, потому что этим же утром вышел в Зону на согласованный плановый маршрут и никто не знает, когда он вернётся.
Связи с ним нет, и отчитывается он только на самом верху.
При этом сам сталкер-проводник Эрик Калыньш по прозвищу Палач пересёк границу Периметра двумя часами раньше, предъявив пропуск, подписанный тем же господином Гольцевым.
Как описать случившееся в ежедневной сводке, как грамотно расставить в ней акценты, Неделько не понимал.
Глава девятнадцатая
Зона у 30 мая. Сергей Бакланов по прозвищу Арамис. Никчемный тонет, а темный спасает. Движение по Зоне — и доныне скрытые силы. Бросок наёмников. Почувствуй себя Холтоффом.
Мы приближались к краю болот.
Вдали виднелась волнистая кромка леса, словно вырезанная из чёрной бумаги каким-нибудь школьником — какое-то явно рукотворное сооружение, больше похожее на решётчатую башню, наклонившись, стояло на унылом сером холме с зазубренной вершиной.
Атос остановился и, достав бинокль, стал всматриваться в пейзаж.
Мы переводили дух, а два военных сталкера угрюмо глядели на нас. Третий, тяжело гружённый, будто ослик, ведомый жестоким хозяином, стоял, наклонившись, и пыхтел, отдыхая.
Впереди, за пределами мирного и сравнительно спокойного края, темнея на горизонте вечернего неба, вырисовывалась сумрачная линия торфяных болот, прерываемая острыми вершинами зловещих гигантских елей.
Перед нами поднималось безлесное крутое взгорье, поросшее вереском, — первый предвестник близости болот. На вершине этого взгорья стояли, словно двое часовых, два пограничных столба.
Трое военных сталкеров сопровождали нашу группу, причём Кравец заставил самого молодого из них тащить на себе контейнер со своей аппаратурой. Вообще-то это не полагалось, военные сталкеры обеспечивали только безопасность, но, судя по всему, были не прочь подзаработать, тем более что выручкой молодому явно пришлось поделиться со старшими.
Лес сменился разреженными рощами, местность шла под уклон, и вот уже перед нами выросли несколько столбов.
Раньше на них, отделяющих условную зону болот от остальной Зоны, кто-то установил вебкамеры, но они вышли из строя через неделю. Вместо одной из них вырос огромный серый кокон, похожий на осиный улей. Что там внутри за осы жили, даже и думать не хотелось.
Из-за этого осиного гнезда столб был похож на гигантский чупа-чупс.
Вторая камера была просто разбита — так, по-честному разбита, без всяких мистических выкрутасов.
Проходя мимо осиного гнезда, которое вблизи оказалось метра два в диаметре, я вспомнил старый совет, который мы теперь нарушали: «Если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь подальше от торфяных болот».
Вечером мы встали на тропу и прошли между двумя зеркалами чёрной воды, а затем стали то подниматься на гребни между трясиной, то спускаться с них.
Наконец мы остановились на какой-то точке, понятной только Атосу, Кравцу и Базэну. Они привязали пункт к карте при поморщи GPS и начали прыгать вокруг контейнера.
Контейнер представлял собой довольно странный предмет.
Загрузив внутренние программы, он выпустил шесть паучьих ножек с широкими подушечками на концах и начал движение.
— Сигнал? Есть сигнал?
— Есть… Нет, сигнал неустойчивый. Стоп. Есть сигнал…
Молодой сержант, которому этот ящик, видимо, сильно намял спину, смотрел на движение механического паука с радостью. Было понятно, что он до чрезвычайности рад тому, что этот аппарат останется на болотах.
Но удача через некоторое время оставила нас.
Всего через полчаса, когда мы продолжили маршрут, Мушкет оступился и, как куль, повалился в трясину. Причём он сразу начал тонуть — и из-за оружия, тяжёлого рюкзака, и из-за того, что свалился со склона спиной вниз.
Вокруг были какие-то очень неприятные, на вид скользкие кусты, стволы которых казались покрытыми какой-то слизью, но всё равно Мушкет не успел за них уцепиться.
Болото менялось, с каждым шагом всё выглядело несколько иначе. Я обратил внимание, как изменился цвет воды — Мушкет бултыхался уже не в чёрном травяном настое, а в какой-то зелёной тине.
И тут первым на помощь нашему другу пришёл Атос. Он и стоял поближе, да и был посильнее, чем Кравец, бывший рядом. Пока я скидывал рюкзак и искал страховочный фал, он всё успел сделать.
Атос среагировал мгновенно: подпрыгнув, он вцепился в сук, и своим весом выломал его. Потом начал медленно приближаться к Мушкету, держа эту дрыну наготове.
Он провалился — но не страшно, смертельно, а в лужу обычной воды. Несмотря на опасность, было удивительно красиво, как он перемещался — точными, чёткими движениями, в которых не было ничего лишнего.
Ошалевший наш товарищ схватился за деревяшку, как за материнскую руку.
Атос подтянул его к берегу и вытащил.
Я заглянул ему в глаза.
Мы обменялись несколькими фразами, так и не открыв рты.
«Так-то, значит, — внутренне смеясь, говорил я, — значит, утопишь нашего бессмысленного Олежку? Прямо так вот и утопишь? Не надо притворяться зоологом фон Кореном из чеховской повести, меня не обманешь». А он как бы отвечал: «Это ничего не меняет, ровным счётом ни-че-го. Я всё равно прав».
Мы вышли на сухое, каменистое место.
Что-то в отдалении ухнуло, и я поёжился.
— Трясина иной раз издает очень странные звуки. То ли это ил оседает, то ли вода поднимается на поверхность, то ли еще что, кто знает? — процитировал Мушкет, глядя мне в глаза, а потом подмигнул.
Базэн, оказавшийся рядом, добавил:
— Вы, Сергей Иванович, слышали, как поёт дрофа? Дрофа птица очень интересная, немного похожа на фазана, впрочем, конечно, не похожа, но не в этом суть. Дрофа кричит так, что самому страшному существу из здешних сказок станет тошно. Дарт Вейдер позавидовал бы этой дрофе.
