— Сгоряча брякнул, с кем не бывает. Терпеть не могу, когда меня за горло берут. Девочку я, конечно, не трону, не волнуйтесь.
— А если Дмитрий прикажет?
Полищуки приготовил очередную западню и Круглов не преминул в нее попасть. Он не собирался обсуждать планы Дмитрия, не собирался связывать себя словом. Тем не менее, уверил:
— Девочка не пострадает. Не волнуйтесь.
— Если не ради Виктора, хотя бы ради Гали. Ей хватило прошлогодних угроз. Бедная женщина, чуть не умерла от волнения.
Валерий Иванович стушевался. Необходимость запугивать Галю и выстрел в весельчака Азефа оказались тяжким бременем для его совести. Особенно, допекала радужная картинка-воспоминание: солнечная полянка в парке, игривая собачья компания; лязг курка, обрывающий будущее сильного здорового кобеля.
Угрозы в адрес девочки смущали Валерия Ивановича меньше. Он только бросил киношную фразу, не подразумевая ничего конкретного: «не пожалейте, у вас дочь растет» и удивился эффекту. Галина словно помешалась, заплакала, стала умолять не трогать Дашу. Он не успел и заикнуться, как Галя пообещала все и сразу. От неловкости Валерий Иванович и тогда, и сейчас едва не начал оправдываться, и клясться: да, что вы… да, никогда… ни за что…
Как и тогда Круглов закашлялся, пытаясь скрыть замешательство.
— Меньше чем за пять тысяч я за дело не возьмусь! — неожиданно для себя заявил сердито и изумился собственной наглости. Не приученный к высоким гонорарам, он думал запросить пятьсот баксов. Цифра в пять тысяч выскочила случайно, сама по себе, не применительно к реалиям, где за аналогичную работу Дмитрий платил сотню — другую баксов.
— Четыре тысячи, — скинул старый адвокат цену, не замечая в своем антикварном величии сомнений и смятения маленького человечка.
— Как вы мне все надоели, — лицемерно огорчился Валерий Иванович. — Ладно.
— Тогда начнем с теоретической части. Ваши выводы относительно Дмитрия. — повел дело Глеб.
— Вывод первый: Дмитрий бил Виктора не наугад, целил в слабые места. Значит, обладал достоверной информацией. Отсюда вывод: он — либо лицо приближенное к Осину, его родне или друзьям. Либо, что более вероятно — раз Осин не узнал Дмитрия по фотороботу — брат, сват, кум пострадавшему. Или, что скорее всего, нанятый исполнитель. Такой же как я, только рангом повыше…
Круглов возвращался домой в смутном настроении. Кажется бой с Полищуками о выиграл. Не проиграл, так уж точно. Но что теперь делать с этой победой? Как жить, если жить не хочется Жить без Леры Круглову совсем не хотелось.
Он приготовил ужин, лениво поковырял вилкой в тарелке. Кусок не лез в горло. И не удивительно. Там, в горле, стоял ком.
По телевизору показывали всякую муру. Под воркотню новостей Круглов задремал. Разбудил его женский голос.
— Добрый вечер! — перед ним стояла Лера.
— Как ты вошла?
— Ты сам дал мне ключ. Вчера вечером, — последовало напоминание.
Вчера принадлежало другой жизни. С надеждами на любовь и счастье. Без горького привкуса обмана.
— А-а… да, да…
Лера стояла бледная, сердитая и даже не пыталась сдержать владевшие ею чувства.
— Я приготовила курицу и как, идиотка прождала тебя весь вечер, — она качнула, зажатым в руке пакетом. — Если ты занят, мог бы позвонить.
— Я видел тебя возле резиденции Полищука, — не желая выслушивать упреки, выложил Круглов.
На лице Леры мелькнуло смущение.
— Какого Полищука? Я не знаю ни какого Полищука.
Мизерная микроскопическая надеждочка истаяла, утонула, бедная во лжи.
— Глеба Михайловича Полищука. Твоего работодателя. Или начальника. Короче, человека, который подослал тебя ко мне.
— Что?!!!
Изумлению и негодованию, прозвучавшему в возгласе, можно было бы поверить. Не убедись Круглов собственными глазами в предательстве, бросился бы тот час просить прощения.
Он решительно поднялся:
— Не удалась ваша игра. Не у-да-лась!
— Ты полагаешь, меня подослал к тебе Полищук?! Меня? — взревела, по другому и не скажешь, Лера.
— Конечно! И сегодня ты ходила к нему за инструкциями!
— Ты с ума сошел! Тебе лечиться надо! Ты подозреваешь все и всех! Маньяк! У тебя мания преследования!
— Лживая сука! Продажная тварь!
В следующее мгновение в лицо Круглову полетела жареная курица. Одним движением высвободив бедную птаху из оберток, Лера запустила ее в физиономию Круглову. Тот вскрикнул от неожиданности. Прикосновение теплого, склизкого, жирного, с духмяным пряным запахом, вывело его из равновесия. Он размахнулся и едва не ударил Леру. Последним усилием воли, удержав руку, прошипел в женское лицо:
— Пошла вон.
— Размечтался! — полетело плевком в лицо. — Ты только ждешь повода, чтобы стать несчастным. Не получится, Круглов. Не надейся. Я этого не допущу.
Бессмысленней русского бунта только скандал, учиненный женщиной!
Круглов считал себя человеком опытным, повидавшим виды, умеющим постоять за себя. Увы. Он ошибался. В продолжение получаса он не сумел вставить и слово в бесконечную череду упреков. Ни оправдать ни один свой поступок. Ни перейти в наступление. По наивности он полагал, что выясняя отношения, люди говорят по очереди. Глупые иллюзии. Говорила одна Лера. Быстро, зло, остервенело она перечисляла грехи Круглова. Список был бесконечен.
— Если я такой козел, зачем ты спала со мной? — успел он спросить, пока она брала дыхание.
— Потому что люблю тебя, сколько можно повторять!
Сраженный непостижимой женской логикой, Круглов задумался. Неужели я, действительно, такой, терзал себя подозрениями? Не может быть…
Может, сыпались обвинения.
Как она могла так быстро разгадать меня, дивился он чужой проницательности. При полном несогласии с большинством выводов, отрицать главное было бессмысленно: он, действительно, боится жизни и подозревает в каждом врага.
— Ты пытаешься бросить меня не в первый раз. Зачем? Затем, что постоянно ждешь, когда я тебя брошу. У тебя нет, оснований подозревать во мне шпионку, ты сам выбрал меня, сам влюбился, сам привел в свой дом. Однако, едва появилась возможность быстренько сочинил страшную историю, поверил в нее и начал самозабвенно страдать. Ах, я бедный несчастный непонятый. Ах, все меня обижают, мучают, терзают. Ах, ах…
Круглов было открыл рот и сразу получил по заслугам:
— Ты трус, Круглов. Обыкновенный жалкий трус. Тебе не хватает смелости принять в свою жизнь женщину, потому что тогда потребуется отвечать за нее. А ты не желаешь отвечать даже за себя.
— Но…
— Тюрьма отучила тебя от элементарных мужских обязанностей: ты не в состоянии принять решение. Ты живешь, словно перед эвакуацией. И я знаю, куда ты собрался. В тюрьму! — выпалила Лера. — Ты дезертир, Круглов. Предатель и дезертир.
— Я устал от вас всех, — заорал Круглов. — Вы мне все надоели до смерти. Ты первая. Не лезь ко мне в душу! Не смей лезть ко мне в душу!
— Ко мне в постель лезть можно, а в твою душу нельзя?! Нет, милый. Хотел любви — получай. Любовь, не только между ног, она в сердце, в печенках, в голове. Ты никого никогда не любил и никому никогда не позволял любить себя. Теперь привыкай, делать нечего.
— Отстань от меня, — взмолился Валерий Иванович.
— Не надейся.
Лера рухнула на диван:
— Ты мог поступать, как заблагорассудиться; до тех пор, пока не появилась я. Теперь нет тебя и меня, есть мы, и мы вместе будем выбираться из неприятностей. Так поступают люди, когда любят друг друга. Ты любишь меня?
Круглов не успел ахнуть, как обнаружил себя рядом с Лерой, в кольце рук, в жарком объятии, в ласковом взгляде. О его локоть плющилась ее грудь, тонкие пальцы гладили его щеку. Милая смотрела на него жарко полыхая глазищами, обволакивая нежностью все его существо, растворяя строптивые глупые амбиции в себе, в чувстве, в страсти.
Круглов, судорожно вздохнул и беспомощно, поверженно буркнул:
— Не люблю.
— Врешь.
На полу валялась развалившаяся на куски курица, истекала на старый затоптанный ковер соком и жиром. Валерий Иванович поднял ножку, подул, стал жевать.
Лера засмеялась.
— Дурачок ты у меня.
— А зачем ты ходила к Полищуку? — с полным ртом спросил Круглов.
— Ты меня как предательницу и шпионку спрашиваешь, или как лживую суку и продажную тварь?
Валерий Иванович не отвечая, выбирал новый кусок: покрутил в руках вторую ножку, вернул на пол. Взял шматок грудки, снял налипшие пылинки, откусил.
— Вкусно. Ты отлично готовишь.
— Кругов или ты признаешься мне в любви и даешь слово прекратить издевательства, или я запихну эту дурацкую курицу тебе в глотку. Выбирай. — в голосе милой вновь зазвенели яростные ноты.
— Третьего не дано? — размечтался Круглов.
— Нет.
— Ну, тогда люблю и даю.
