сказать, ее лишь перед фактом поставил, мол, все, время пришло, как и договаривались, никаких претензий.
— Не надо, Жень, все нормально же, — договорить она мне не позволила, — я иллюзий не строила, может, ты и считал иначе, но нет, не строила. Я давно уже не верю в единорогов, Волков, — подмигнув мне, она снова улыбнулась, — расслабься.
— Не злишься, значит?
— На тебя я никогда не злилась, Жень, ты всегда был честен со мной, этого достаточно, да и, прости, конечно, но ты далеко не сказочный принц.
— Ну спасибо.
— Да брось, ты и сам знаешь, что не подарок, — хохотнула Милка.
— Знаю, — согласился я, — и все же, я виноват…
— Перестань, нам тогда обоим это было нужно, все однажды заканчивается. И Жень, что бы там ни думал, я тебя любила, может, не так как любят… — она замолчала вдруг, будто подбирая слова, — ну ты понял, что я хочу сказать.
Я только кивнул в ответ. В конце концов этого было не отнять, мы всегда как-то по-особенному понимали друг друга. Без слов. Вероятно, дело в общем пережитом горе, пожалуй, из всего моего окружения только Мила понимала мою боль. Мы оба через это прошли. В общем-то, наверное, благодаря ей я нашел в себе силы, когда казалось, что впереди нет ничего, кроме темноты и всепоглощающей боли.
— А где… — из размышлений меня вырвал вновь раздавшийся голос Журавлевой. Щурясь, Милка чуть приподнялась на носочки и принялась выискивать кого-то в толпе.
— Кто?
— Ну твоя, эта, как ее, господи, Лина, — недоуменно продолжила Милка.
В ответ я тяжело вздохнул. Признаться, где-то в глубине души я все еще надеялся на ее появление, ждал подсознательно, но с каждой секундой осознавал, что нет, Ангел не придет.
— Ее не будет.
— Нет? — изогнув бровь, Мила удивленно посмотрела на меня. — Я думала, вы теперь…
— Просто у нее дела, — оборвал я Журавлеву и тут же прикусил язык, получилось грубовато, а Милка все же такого обращения не заслужила.
— Не кипятись, лучше скажи, как накосячил?
— Чего?
— Жень, мы не первый день знакомы, если твоя девушка не удосужилась прийти за тебя поболеть, это значит только одно — где-то ты обосрался.
— Так очевидно?
— Более чем.
— Да ничего такого…
Некоторое время я подбирал слова, потом все-таки поведал ей о проблеме, опустив подробности.
— И почему ты здесь? — дослушав не перебивая, наконец поинтересовалась Милка.
— В смысле?
— В прямом. Жень, ты дурак? — она недовольно покачала головой. — Ты серьезно предпочел вот это, — она обвела рукой трек, — ей? Я думала ты умнее Волков, во всяком случае умнее некоторых…
Последние слова она произнесла особенно громко и предназначены они были уже вовсе не мне. На треке показались Саня с Ромычем, последний, впрочем, не отрывал взгляда от Журавлевой, Милка же, усмехнувшись, демонстративно развернулась и виляя бедрами, обтянутыми тонкой черной кожей, направилась к своим. А я, пожалуй, впервые за долгое время осознал, каким был идиотом.
Глава 36
Решение бросить гонку в самый ее разгар, наплевать на внесенную сумму, да вообще на все наплевать и рвануть домой, пожалуй, было самым правильным за долгое время. И дело даже не в словах друзей, Милки, вообще не в словах, просто в тот момент что-то внутри больно кольнуло, словно пронзая сердце насквозь.
Дышать стало неимоверно сложно, будто всю грудную полость внезапно заполнила жидкость, льющаяся из проделанных в сердце дыр, наполняя пространство и сдавливая легкие, делая невозможной даже саму мысль о таком необходимом вдохе. Некоторое время я тупо смотрел на удаляющуюся Журавлеву, на сверлящего ее каким-то полным боли взглядом Ромыча, и понимал, что не хочу вот так. Не хочу вот так просто потерять, из-за ерунды и собственной глупости. А все остальное можно решить, теперь я это понимал яснее, чем когда-либо.
Долгое время гонки были моей страстью, после смерти мамы они и вовсе стали неотъемлемой частью моей жизни.
И как-то перед глазами, сменяясь одно другим пролетели события последних месяцев.
Не задумываясь, я бросил последний взгляд на свой байк, на Санька и в последнюю очередь на Ромыча. Будто почувствовав на себе мое пристальное внимание, он вдруг прекратил таращиться на Милку, повернул голову в мою сторону и кивнул, словно без слов понимая, что я собираюсь сделать.
— Иди, — усмехнулся он.
Голос друга издалека звучал приглушенно, однако, это вовсе не помешало мне понять сказанное. Кажется, сегодня мой байк снова вернется в гараж, не получив свою «дозу адреналина».
С гонки я снялся не задумываясь, после загнал байк в гараж и рванул домой. По пути в груди что-то екнуло, в мыслях возникла отвратительная и пугающая картинка.
«А что, если она ушла?» — подливал масло в огонь противный внутренний голос.
В конце концов, на очередном светофоре, под недовольное ворчание водителя такси, тихо возмущавшегося количеством транспорта на дорогах, я несколько раз набрал Ангела, но так и не дозвонился, лишь длинные монотонные гудки были мне ответом. По телу вдруг пробежалась дрожь, легкий холодок обдал внутренности, сердце застучало в груди, словно крича: «А что, если она ушла?».
Отчего-то эта мысль плотно засела в голове, играя, подобно умелому музыканту на натянутых, словно струна, нервных сплетениях.
К тому моменту, когда я наконец подъехал к дому, мои нервы сдали окончательно. Я совсем не помнил, как расплатился с таксистом, как забежал в подъезд и заскочил в лифт, как лихорадочно нажимал на одну и ту же кнопку нужного этажа, будто это помогло бы лифту двигаться быстрее. Нетерпеливо постукивая ногой по полу, я то и дело повторял одно и то же «давай уже» до тех пор, пока не раздался характерный звук и двери лифта наконец не разъехались.
Покинув лифт, я трясущимися руками достал из кармана ключи и с трудом попал в замок, напоминая себе какого-то пропитого пьяницу, накидавшегося в доску и неспособного совершить даже самое элементарное действие.
Впрочем, пожалуй, я сейчас вполне походил на того самого пьяницу. В мыслях царил хаос, руки дрожали, а перед глазами все плыло. Какая-то необъяснимая паника вдруг накрыла меня с головой. Открыв дверь, я остановился у порога, прислушался. В квартире царила полнейшая тишина, и противный холодок во второй раз за день пронесся по моей спине. Волосы на теле
