поддержания носителя в рабочей форме были разработаны поистине удивительные.
Я разобрался в них, начал использовать на просящих - и стал в их глазах практически полубогом... Я был Лекарем, и мой триумф длился веками, рассказывать здесь особо нечего. Однако он закончился во мгновение ока, пока, - вендор улыбнулся, - пока я в одном из своих носителей не заболел. И не знал как вылечить носитель от болезни. Вся моя великая игра в Лекаря строилась на непогрешимости и уникальности. Да, я действительно хотел помочь людям, но в тот момент мне стало неизмеримо скучно. Я потерял интерес, стал тяжёл на подъём, и... в итоге в один прекрасный день, который случился месяц назад, я отказался от своего имени. Теперь я не Лекарь. Но кто? Я думаю и ищу свой новый путь в жизни.
Вендор закончил.
- Благодарим тебя, Вендор. Спасибо тебе за желание и готовность помочь.
Цесса и Паблито отошли в сторону и с удовольствием почувствовали кожей неласковый ветер гор.
- Ты что-нибудь понял? - спросила Цесса.
- Возникла одна мысль. Возможно, существует предрасположенность к началу падения человека. Для вендора это была, возможно, потеря цели и игры, которую он вёл тысячи лет. Но гипотеза требует проверки.
- Тогда давай найдём следующего пропавшего. У тебя есть кто-то на примете?
Паблито покачал головой. Он взял Цессу за руку, и они очутились в кухне, где Паблито заказал салат, через секунду его получил и стал жевать, раздумывая над чем-то. Цесса присоединилась и отщипнула пару кусочков какого-то неведомого ей овоща или фрукта. Рассказ вендора растормошил в ней совсем иную идею. После исчезновения Максима она словно вступила на новый путь, и, несмотря на то, что официально никогда не брала имени, оно уже некоторое время стучало в её голову, напоминая о себе и просясь войти. Это было только одно слово.
Ищущая.
И она чувствовала себя так плотно, основательно севшей в эту колею, как планета сидит на орбите у своей звезды миллионы лет.
Ищущая... Цесса попробовала имя на вкус. Оно давало надежду, оно сидело как влитое, оно ей нравилось.
Вот, значит, как... Ищущая. Что ж - она будет искать.
- Я знаю, как найти другого кандидата для расспроса. У падения вниз всегда несколько стадий. Это не обязательно потеря групповой принадлежности. Это может быть иная потеря человечности.
- Вон, Лекарь упоминал про человека-собаку, да и я слышал об этом чудике, - с ухмылкой сказал Паблито, - но это не то, что мы ищем. Он занял собачье тело и стал первой в мире говорящей собакой.
Машу в кресле меморизатора словно током прошибло - её недавний сон материализовался в её собственном будущем.
- Это то, Паблито. Я не шучу. Где этот человек?
- Ну хорошо. Он на... - Паблито несколько секунд поискал странного человека-собаку в жизненном пространстве мира, но вдруг его лицо приняло озабоченное и несколько потерянное выражение, - его нет. Он был - и его нет.
- Я тебе сказала - это он. Где он был?
- На Цирке, где же ещё.
- Уверена, его нет сейчас на Цирке, - ответила Цесса, - там миллионы людей каждый день, они сразу заметили бы, что его нет в носителе. А ни один человек не согласится служить пугалом огородным и смотреть, как люди в ужасе отскакивают от него. Но на Цирк зайти надо - возможно, мы узнаем, где он на самом деле.
Цесса чувствовала, как внутри неё крепнет и укрепляет своё положение этот стержень имени, которое она ощутила каждой клеточной своей бессмертной души. Ищущая... Кажется, одно только имя перестраивало её кирпичик за кирпичиком, создавая заново из тех же кусочков и создавая нечто качественно иное, создавая из неё инструмент для достижения цели. И теперь этот инструмент обрёл острый ум и нос ищейки.
Даже Паблито удивлённо оглянулся на неё - Цесса сказала свои слова настолько уверенно и как-то по-другому, что, казалось, в носителе сидит другой человек, а не тот, что был ещё вчера. Но нет - все его чувства говорили, что это была та же Цесса, его Цесса. Только тепёрь вёл не он - вела она.
- Да, как скажешь, - только и ответил он, - пошли.
Цирк был не учреждением и не планетой - он был целой солнечной системой из семнадцати планет, каждую из которых занимала только индустрия развлечений от энтузиастов со всех концов известной вселенной. Цесса и Паблито через мгновение очутились на главной планете, что служила входом.
"Ну, что-то общее с современным цирком здесь есть, - подумала Маша, просматривая память будущего, - арлекины и пираты, циркачи и акробаты". Очевидно, способность вытворять самые удивительные вещи со своим носителем были интересны человеческому сообществу до сих пор. На огромной площади размером во многие квадратные километры, в небе над которой постоянно взрывались и исходили светом причудливые и завораживающие фейерверки, неслась мажорная музыкальная тема. А на площади и над ней то там, то сям происходили представления, которые окружали толпы зрителей - так, впрочем, что со стороны было понятно, что происходит на сцене.
На самых ближних к Цессе и Паблито площадках показывали себя два артиста. Один демонстрировал чудеса эквилибристики, балансируя на двух шестах, поставленных один на торец другого. Вторых было двое: партнёры показывали имитацию какого-то причудливого вида единоборств, нанося виртуозные, за гранью понимания удары и столь же неуловимо от них уклоняясь.
Цесса и Паблито, однако, не стали отвлекаться, тем более что они всегда могли при желании попасть сюда во мгновение ока. Эта планета не подходила - им нужен был мир другой специализации - планета с животными. Наскоро проконсультировавшись у дронов, курсирующих рядом, они перенеслись с четвертой на одиннадцатую планету, больше похожей с первого взгляда на саванну, только с фиолетовой зеленью. У местного дрона Цесса спросила (мысленно, разумеется, - кто же разговаривает с дронами голосом) про удивительного человека-собаку, и тот вложил в её голову координаты его ассистента. В тот же миг Цесса с Паблито очутились у здания, стилизованного под собачью будку самого что ни на есть двадцатого века - Маша сразу её узнала и поразилась, почему именно двадцатый век - собаки были у человечества всегда. Цесса же не поразилась, потому что просто не помнила подобное собачье жилище - память у людей Леттуа Гири была пусть и великолепной, но не настолько, чтобы одновременно помнить все бесконечные миллиарды лет жизни. При надобности она могла бы выцепить
