но Адам Александрович заявил:
– Это настолько срочная и чрезвычайная информация, Лео, что правилами можно и пренебречь.
Сагтынский протянул вскрытый конверт.
– Сэр Чарльз попросил меня бросить все дела и лично отправиться в Варшаву, чтобы передать письмо не по дипломатическим каналам, а нашим, приватным, – пояснил Спайк. – Надеюсь, внутри что-то такое, что сделает вашу щедрость поистине безмерной.
– Читал? – прямо спросил Дубельт у Спайка.
– Нет, это было бы глупо с моей стороны, – прямо ответил тот. – Но догадываюсь. Сэр Чарльз в последнее время был одержим только двумя вещами – своими переводами кантиг и историей с «Нептуновым обществом».
– Садитесь, – кивнул Леонтий Васильевич, вытащил лист из конверта, раскрыл и помахал им в воздухе.
– Зашифровано.
Спайк кивнул:
– Следовало ожидать. Разрешите?
Дубельт передал ему лист. «Пудинг» долго шевелил губами, чесал пальцем подбородок, потом вернул бумагу обратно.
– Это не посольский шифр.
Дубельт повернулся к Сагтынскому:
– Как быстро сумеете расшифровать?
– Если вообще сумеем, – возразил тот. – Как не хватает мне барона Шиллинга! Тот бы расщелкал этот шифр как орешек!
– Придется без Шиллинга.
Спайк поднял руку, прося позволения сказать.
– А что делать мне? Я сейчас должен ехать в дилижансе в Варшаву. Может, вы просто скопируете послание и отпустите меня? У вас будет время расшифровать, а я – справлюсь со своим заданием.
Дубельт недолго подумал.
– Сделаем по-другому, – сказал он и позвонил в колокольчик. Двери распахнулись, и в них показались два жандарма.
– Арестуйте этого господина и препроводите в Особые камеры.
– За что? – крикнул «Пудинг». – Мы так не договаривались! Это нечестно!
Ни слова не говоря, жандармы подхватили Грегори Спайка под мышки и поволокли прочь.
Сагтынский проводил их удивленным взглядом.
– Лео! – cказал он, когда грохот сапог и протестующие крики британца были отсечены закрывшейся дверью. – Неожиданный ход! Не грубовато?
Дубельт, не отвечая, подошел к окну, отодвинул гардину и посмотрел на Неву. Потом повернулся.
– Интуиция, Адам, – сказал он тихо. – Интуиция подсказывает мне, что события принимают неконтролируемый характер. Я послал в Москву своего человека. От него пришел только один рапорт – и все. Утром мне доставили записку от Его Величества. Вот, смотри.
Он вынул из верхнего ящика стола небольшой лист бумаги. На нем известным всему Третьему отделению почерком было написано: «Н.О. Еще долго?»
– Император недоволен, – мрачно кивнул Дубельт в ответ на тревожный взгляд Сагтынского. – Мне нужна срочная расшифровка письма английского посла. Лучше к утру, когда мы с тобой отправимся в Москву. Если не успеешь, бери криптографа с собой – хоть всю команду. Надо закрывать это дело. Как можно скорее. Потому что оно мне не нравилось с самого начала. А теперь не нравится еще больше.
Машинный зал
– Не разбредаемся! – скомандовал, перекрывая шум потока, Голиков, когда перед ними открылся огромный подвал с механизмами. – Идите так, чтобы видеть друг друга!
Возможно, план, предложенный предводителем каторжников, удался бы и многие из них обошли отряд ротмистра Голикова в темноте пещеры, сумев спастись и вырваться из страшного подземного зала, но беглецы слишком долго брели кучно, жались друг к другу, не решаясь разойтись. Да и охранники не спешили рассеяться цепью, хотя у них имелись фонари, а значит, и преимущество. Поэтому и получилось, что они внезапно столкнулись двумя еще плотными отрядами.
– Вот они! Стой! – закричал кто-то из людей Голикова.
Грохнул выстрел, облако дыма поплыло в лучах ламп. И тут же паника охватила преступников. Вместо того чтобы порскнуть в разные стороны, как стая испуганных воробьев, они с дикими криками, матерясь, бросились прямо на охранников, не думая уже о возможности погибнуть, но только пытаясь прорваться наружу сквозь людей, вставших преградой на пути если не к свободе, то к бегству.
Стремительный натиск не дал возможности людям Голикова воспользоваться ружьями в полную меру – бандиты налетели из темноты, еще два выстрела были сделаны наугад, инстинктивно. Охранники даже не успели выхватить топоры и ножи, поэтому многие дрались голыми руками. Отвыкшие от воинских упражнений, они были явно слабее своих противников, которым силу и ловкость заменяла ярость и стремление бежать – не только из подземелья, а вообще – на волю.
Голиков, успевший разрядить свое ружье в одного из нападавших, выхватил палаш и теперь отбивался сразу от двух нападавших. Одного он сумел полоснуть по лицу. Второму ранил руку. Но так как оба и не подумали бежать или сдаться, пришлось рубить их палашом, пока каторжники не упали на землю и не начали выть, пытаясь закрыть руками порезы и бьющую из них кровь. Голиков, тяжело дыша, завертелся на месте, луч лампы прыгал по телам – его люди и каторжники лежали вперемежку, часто не выпустив друг друга из последних смертных объятий. Вдруг он увидел, как два оборвыша душат одного из его мужиков. Бросившись вперед, он полоснул палашом по спине одного из бандитов. Второй отвалился сам, хрипя. Но свое дело он сделал – молодой охранник лежал задушенный, с выпученными глазами.
– Что? – просипел каторжник. – Порешили мы ваших? Будешь знать!
Не помня себя, ротмистр рубанул мерзавца по шее. Потом обернулся к первому злодею и прикончил его. Больше звуков борьбы не было слышно. Голиков криками начал сзывать своих людей, однако никто не пришел к нему из темноты. Шатаясь от усталости, он обошел все место этой короткой яростной битвы. Все были здесь, кроме одного – Пашки Лаптева, совсем молодого паренька, который год назад пришел служить вместо помершего от лихорадки отца. Голиков подумал, что Пашка, вероятно, либо сбежал, либо заблудился и ушел вперед. В любом случае надо было его отыскать. Он нашел неразбившийся фонарь и запалил фитиль. И в этот момент где-то впереди справа за шумом потока он уловил отчаянный крик. Голос был молодой. Не теряя ни секунды, Голиков побежал вперед, преодолевая бронзовые мостики в два прыжка. Главное – успеть! Наверняка Пашка погнался за каким-нибудь каторжником, загнал его в угол, а теперь тот, подобно раненой крысе, бросился на своего преследователя.
Петербургский тракт
Выехали двумя каретами. В первой – Дубельт и Сагтынский. Во второй – два шифровальщика. Ни конвоя, ни прислуги Леонтий Васильевич не взял – стремился добраться до Москвы в два дня. Лошадей меняли на каждой станции. Переночевали в гостинице, размещавшейся в прежнем Путевом дворце. Уже к вечеру первого дня пути послание барона Ротсея было полностью расшифровано, и карету с шифровальщиками отправили назад. Рано утром, сразу после завтрака, экипаж резво понесся в сторону Первопрестольной, только поскрипывали рессоры и глухо стучали каучуковые колеса по бутовому камню шоссе.
Сагтынский смотрел в окно и молчал. Дубельт,
