Задумаемся, случайно ли в конце жизни два великих русских философа, Владимир Соловьев и Василий Розанов, немало писавшие о высоте русской национальной жизни и долгое время противостоящие иудаизму, признали важнейшую роль еврейства в России? Что привело их к этому выводу?
А что привело одного из главных героев романа Владимира Личутина, русского провинциального интеллигента Ивана Жукова, к решению обратиться в евреи? Ради чего он стал Иваном Ротманом? Ладно бы это был отрицательный герой романа, этакий Смердяков конца ХХ века, - нет же, скорее, самый положительный, и не побоюсь сказать, в чем-то альтер эго самого автора. Не Личутин же решил переименоваться в еврея. Так что же хотел сказать Владимир Владимирович своим необычным героем? "Иван Жуков, что из поморской деревни Жуковой, решил стать евреем..." Жуков ищет выход для своего одурманенного народа: "Ему почудилось, что на шеи несчастных, опоенных дурман-травою ловко так натягивают намыленные петли, а люди всхлипывают от счастия. Еще не сознавая, что за ними уже пришла смерть". Иван ищет свой выход из гибельной перестройки. Он не желает восхищаться ни Горбачевым, ни Ельциным, не желает спиваться по кругу. Он становится Иваном Ротманом, чтобы выжить и победить. Ему надоело быть неудачником. Два института за спиной, поэтический дар, неуемная энергия, да и просто крутая физическая сила. Ему бы русским суперменом быть, а он где-то к сорока годам, изгнанный из московской семьи, не добившийся ни признания, ни славы у коллег-журналистов, возвращается в свое родное поморское захолустье, в родную Слободу, в которой угадывается личутинская родовая Мезень. Тут-то он и начинает новую жизнь, тут, в кондовом русском Поморье, он становится евреем Ротманом, находит друга Гришу Фридмана, находит свою жену, ставшую после свадьбы Миледи Ротман.
Может, это комедия какая-нибудь народная: "Свадьба в Малиновке" или "Стряпуха", только на поморско-еврейские мотивы? Непохоже - иронии в романе явно маловато.
Может, это фельетон, тенденциозный антинигилистический роман, похожий на "Взбаламученное море" Писемского, или "На ножах" Лескова, или же, если быть ближе к нашему времени, произведение в духе незабвенной шевцовской "Тли" или кочетовского "Чего же ты хочешь?" Явно не тянет. Не только Иван Ротман, но и его дружок Гриша Фридман никакими сатанинскими черточками не наделены и в отрицательные герои не попадают. Прочитайте характеристику Фридмана: "Фридман был евреем и никогда не скрывал, что он настоящий еврей, но все в Слободе были уверены, что Гриша русак от макушки до пят, Гриша был свойским человеком, ходил в продлавку, стоял в очередях.., иногда выпивал, раз в неделю навещал общую баню с веничком... Его и в бане-то все уважали, как заморскую птицу, чудом залетевшую в поморские края..."
Впрочем, и сам Гриша Фридман свое Поморье любил и не спешил менять на чужие края: "Знаешь, Ваня, был я в Америке. Сподобился. Водились бы деньги, да... Вот там живут, как люди...
- И остался бы там...
- Не смогу жить. Они - как муравьи. А тут родина".
Какой же это злодей, с такими рассуждениями? Быт у него иной, чуждый для помора, так у каждого народа свой быт - не хочешь, не лезь в него. А приезжему племяннику, настроенному против России, Гриша Фридман чуть морду не набил:
"- Сейчас, дядя, новые времена. В банках хранят не рассольники и борщи, а зелень и капусту, - подал голос из угла кучерявый племянник... но хозяин холодным взглядом осадил парня, поставил на место...
- Затарились русские люди, приготовились к долгой осаде, и никакой принудиловкой и притужаловкой, никакой бедою в бараний рог не согнуть. Никому на Западе нас, русских, не понять. Такой чудный народ. Мы вроде бы как трава под бревном, уже едва дышим, а всему миру глаза застили, завистью по нам кипят. Будто мы живем на горе золота, а они на куче навоза. Как бы и одним днем думаем, ничего не копим, никому не кланяемся, но к будущему, как пионеры, всегда готовы. На Западе работают, чтобы денежки копить, а мы гостей радовать..." Вот тебе и банкир Гриша Фридман, вот тебе и личутинское отношение к герою. Владимир Личутин, как и все природные русские люди, никаким ксенофобом не является, но опять же, как все природные русские люди, чужесть иных обрядов, традиций, религий чувствует за версту и смешиваться с ними, изменять своим обычаям не желает. И потому он воспринимает Гришу Фридмана именно как свою заморскую птицу, относясь с уважением, но и с отчуждением. Вот и в романе "Миледи Ротман" поморский банкир Гриша Фридман смотрится этакой интересной, даже чем-то завораживающей заморской птицей. Кстати, очень интересна трактовка русских и евреев в толковании Фридмана, это ведь как бы Личутин считает, что его герой-еврей может так думать. "Мы, евреи, невинные, капризные зайцы: путляем от елки к елке, что-то наискиваем, словно бы на той вот елушке хвоя слаже будет. Шмыг, шмыг, а ушки на макушке, а сердечко дрожит... Думают, если евреев на свете меньше, то хлеба больше; решили, что евреи чужой хлеб съедают. А мы вздерг даем, мы спать не даем и потому на наш каравай рот не разевай... Русские - лисы, а мы, евреи, - зайки, путляем, путляем, вроде бы живем без прицела. Они нас гонят, а мы рады. Ведь мы, зверье лесовое, - не враги, нам друг без друга - амба, крышка... Мы лису кормим плотью своей, она нас гоняет. Много зайца наплодилось, значит, много лис... Мы все впряжены в одно ярмо, в один хомут и бредем по одному замкнутому кругу. Пока не упадем... И лисы, и зайцы..." Правда, самозванец Ротман зайцем себя не считает, не за тем записывался в евреи, но о нем и разговор другой. В конце романа Фридман переезжает в Архангельск - советником к губернатору, весь в ожидании больших дел. Собирается туда же и Ротмана вытащить. По-моему, этой его деловитости и самодостаточности завидует по-хорошему Иван Ротман. Он и есть - главная загадка романа. Человек, видящий всю фальшивость перестройки и ее лидеров, презирающий Горбачева и ненавидящий Ельцина, единственный во всей Слободе борец, решившийся в октябре 1993 года отправиться на баррикады Дома Советов. Заступник за русский народ. И еврейство его - это некое русское геройство среди русского же разгильдяйства. Это тот же русский сталинский американизм тридцатых годов, в котором американского - одно название. Так и в еврействе Ротмана еврейское одно название. Недаром дружок его Гриша Фридман никак Ивана за еврея принимать не хочет, он со своим еврейством еще чужее для евреев стал, чем раньше.
"- Ну зачем ты записался в евреи? Может, тебе это очень надо, а? Может, ты хотел нажить капиталу? А эти шутки, Ваня, к добру не приводят...
- Хочу помочь вам сохраниться. Два года назад русские старички из-под Воронежа иудейского исповедания отправились в Израиль. Помню, говорили: хотим-де помереть в земле обетованной. Ну и что? Вот вернулись нынче и говорят: нет в Израиле настоящих евреев, только мы одни и остались. Князь Орлов загнал их в евреи, замутил голову талмудом, и ничем их не переделать до скончания живота. А ты говоришь, шутки. У русских шуток не бывает, и поэтому я - настоящий еврей, а ты - поддельный".
В каком-то смысле Иван Ротман прав, он свое еврейство вынашивает как идею спасения, он пойдет за него по-русски до конца, как шли миллионы русских мужиков в бой за мировую революцию, чтобы помочь какому-то гренадскому земледельцу, "чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать..." Внуши русскому идею иудейства - и он живот за нее положит, пока не изуверится в ней, как изуверился в марксизме, а Гриша Фридман ни иудейства не знает, ни иврита. Он по жизни - тот самый новый русский. И лишь по быту, по менталитету, по национальности своей - еврей. Но нужны ли таким гибким природным евреям упертые русские самозванцы, которые готовы хоть в Наполеоны идти и заодно старух-процентщиц убивать, как герои Достоевского, хоть в католики, как Печорин или Вячеслав Иванов с отторжением от себя России: "Как сладостно Отчизну ненавидеть...", хоть в мусульмане или в евреи, - но с русской самоотверженностью и стремлением идти до конца? Не случайно же самые воинственные и упертые в Израиле именно русские евреи, никак не избавившиеся от русского двухсотлетнего менталитета? Можно ли быть евреем без еврейской гибкости? Природный еврей Гриша Фридман не приемлет самозванного еврейства Ивана Ротмана.
"- И никакой ты, Ваня, не еврей. Настоящий еврей живет будущим, а ты прошлым. Ты ходишь с вывернутой шеей, а потому шагаешь худо..."
По сути своей, Фридман прав, независимо от того, кого хочет спасать еврейством своим, русских или евреев, самозванный еврей Ротман. Самозванчество русской интеллигенции - вот важная тема романа Личутина. Все бы ей спасать русский народ, вытаскивая его из грязи и отрубая от него его прошлое. Спасать самозабвенно, то погружаясь в западный марксизм, то в древнее иудейство. Спасать, не жалея себя. Избавляясь от русскости, как от ненужного груза.
Два важных узла романа - две встречи, два поединка, два состязания Фридмана и Ротмана, в которых за еврейство отвечает то один, то другой, в которых и русскими становятся то один, то другой. Поразительно, но самозванному еврею Ваньке Ротману не хватает еврейства в своем друге-недруге:
