— Знаешь, милочка, я этого не потерплю, — сказала Минерва, поджала губы и отвернулась.
Симона знала, что не может покинуть Хартмур без Дидье. Не может, и все!
— Дидье! — обратилась Симона к призраку, кружащемуся под самыми балками. — Пойдем со мной!
Дидье замедлил движение и уставился на сестру блеклым, ледяным взглядом, в котором, однако, светилась немыслимая надежда. Симона побежала к двери.
— Пойдем, Дидье, все будет хорошо! — позвала она брата. — Уйдем отсюда вдвоем — только ты и я. — Голос Симоны звенел на высокой ноте. — Я… я буду тебе читать!
Призрак опустился вниз. В сердце Симоны вспыхнула надежда, но на полпути к двери Дидье вдруг остановился.
— No-o-on! — завыл он, дернулся и отлетел к потолку, словно привязанный к невидимой постромке.
— Отпусти его! — закричала Симона, не в силах совладать с горем. Она была готова броситься на Минерву и выцарапать ей глаза.
Хейт крепко взяла Симону за плечо:
— Остановись, Симона, остановись!
— Ты не понимаешь, он — все, что у меня есть, — рыдала Симона, вырываясь из крепких пальцев Хейт. — Где он? Дидье!
— Он поблек, — мягко объяснила Минерва. — Устал от борьбы, вот и все. Скоро он станет виднее.
Хейт осторожно положила руку на плечо Симоны:
— Почему бы тебе не вернуться в свою комнату, дорогая? День был тяжелым.
Откуда-то, все усиливаясь, долетал женский голос.
— О нет, — вздохнула Минерва, прикрыла глаза, подняла лицо к потолку и заговорила: — Иди с миром, Хандаар Годвин. Иди с миром, старый воин. Мы еще встретимся.
Крики в коридоре становились все громче, слышались чьи-то поспешные шаги. Застучали в дверь. У Симоны упало сердце, она тотчас поняла, что будет дальше.
— Баронесса! Баронесса! Леди Хейт! — закричали из коридора, а потом снова начали колотить в дверь.
Симона взглянула на Хейт, но та смотрела только на Минерву. Тогда Симона сама пошла к двери и распахнула ее. В коридоре стояла горничная Женевьевы Роза. Служанка горько плакала и ломала руки.
— Боже мой, баронесса! — сквозь слезы проговорила она. — Идите скорее! Лорд Хандаар… он очнулся и… Идите скорее!
Глава 22
Ник вбежал в большой зал, следом за ним — Тристан.
Чувствуя, как сердце колотится о ребра, Ник добрался до ложа Хандаара. Ивлин по-прежнему стояла на коленях возле отца, по ее щекам катились крупные слезы, но она улыбалась радостно, широко. Взяв руку Хандаара в свои ладони, она склонялась к нему, что-то шептала, потом слушала.
Глаза Хандаара были открыты. На фоне покрасневших белков ярко светилась синева радужки. Он явно пытался сфокусировать взгляд на лице дочери. Его губы шевелились, но слов Ник не слышал. Он упал на колени рядом с Ивлин и сумел разобрать:
— …твоя мама… очень горда… прекрасная девушка…
Ивлин не сводила с отца взгляда, улыбалась, но временами казалось, что она вот-вот расплачется.
— Я знаю, папа.
— …не надо было позволять тебе… — Хандаар с усилием втянул в себя воздух.
— Уитингтон… несчастлива там…
— Но ведь все хорошо. — Ивлин попыталась рассмеяться. — Скоро у меня все будет в порядке. Я останусь здесь, буду за тобой ухаживать. Клянусь, больше я тебя не оставлю! — Ник услышал, как с губ Ивлин сорвалось рыдание.
Хандаар ненадолго прикрыл глаза, но вскоре медленно приподнял веки.
— Ник? Где?
Ивлин схватила руку Ника с такой силой, что ногти даже сквозь рубашку впились ему в кожу, и подтолкнула, чтобы он попал в поле зрения Хандаара.
— Вот он, папа, видишь? — с неестественной веселостью произнесла Ивлин. — Поздоровайся с папой, Ник.
— Ханд… — Ник вдруг охрип. — Хандаар, расскажи про набег.
— Ник, — слабеющим голосом проговорил старый лорд. — С Обни все в порядке. Не бойся.
У Ника похолодело сердце. В толпе послышался тихий плач. Ник отстраненно подумал, что это мать.
— Хандаар, попытайся вспомнить. На Обни напали. Скажи, из какого они клана, чтобы я мог отомстить.
— Хорошо… все хорошо… — едва слышно выдохнул Хандаар.
Ник зажмурился. Неужели Хандаар умрет, так и не назвав имена врагов? Он сейчас в таком состоянии… Как же Ник сможет жить, если не отомстит? Да он готов пройти с огнем и мечом по всему Уэльсу!
Хандаар заговорил снова:
— …гал…
Ник так близко придвинулся к старику, что почувствовал запах тления, исходящий от его ран.
— Это был Донегал?
— Да, — выдохнул Хандаар, и его глаза закрылись.
Ник замер от ужаса:
— Хандаар?
Тристан опустился рядом с Ником. Ивлин тихонечко вскрикнула и зажала себе рот. Но старый воин снова открыл глаза и заговорил медленно, но очень четко.
— Пришли к нам. — Он с усилием вдохнул. — Дон… гал… с востока. — Еще один мучительный вдох. — Переодетые. Мы открыли… ворота. Не знали.
— О, Хандаар. — Нику казалось, что он сейчас заплачет. Рядом быстро-быстро читала молитвы Ивлин. — Я отомщу, Хандаар. Жизнью клянусь, что отомщу.
— Я знаю. — Сухие губы старика растянулись в слабой улыбке. — Ричард гордится… Я горжусь…
Ник почувствовал, как рука Тристана сжала его плечо.
— Ив, Ив, — позвал Хандаар и стиснул руку дочери.
— Я здесь, папа.
Глаза Хандаара нашли ее лицо.
— Чудесная девочка, — прошептал он. Из его горла вырвался булькающий звук, а из уголка глаза скатилась слеза. — Как люблю тебя…
Ивлин всхлипнула:
— И я люблю тебя, папа.
Глаза Хандаара на миг закатились, но потом снова впились в лицо Ивлин.
— Люблю… — И больше он уже не говорил.
— О! — простонала Ивлин. — Папа! Папа? — Ее отчаянный крик разорвал наступившую тишину.
Ник вскочил на ноги, стряхнув с себя руки Тристана. Толпа вокруг ложа Хандаара разом отшатнулась. У Ника задрожали губы. Ему показалось, что под ногами качнулся пол.
— Папа, нет! Нет! — кричала Ивлин, держа в ладонях лицо отца. — Папа, папа, посмотри на меня!
— Ивлин, — хрипло позвал Ник, но она продолжала трясти старика. Тогда он нагнулся и положил руку ей на плечо. — Ивлин, перестань! Он умер.
От его прикосновения Ивлин застыла, словно облитая ледяной водой. Через секунду она вскочила и с яростью бросилась на Ника, царапая по щекам и колотя его по груди.
— Ты, сукин сын! — вопила она. — Он любил тебя, а ты его убил! — Она продолжала колотить его.
Ник долго не мог поймать ее руки, наконец это ему удалось, и он прижал Ивлин к груди.
— Я ненавижу тебя, ненавижу! — Она отчаянно вырывалась из его объятий, но Ник крепко держал ее. Слова Ивлин причиняли ему больше боли, чем глубокие царапины на щеках, из которых сбегали струйки крови. — Я хочу, чтобы ты умер и горел в аду за все, что ты сделал!
