Индеец завопил и упал в море.
Товарищи подхватили его. Не переставая вопить, он показывал покалеченную руку старику — тому, кто недавно длинной речью отвечал аделантадо.
Рана была серьёзная, произвела большое впечатление на него, да и на всех. Кровь так и хлестала в пирогу.
Старец встал. Он обратился лицом к кораблю с угрожающими гримасами. Потом стал крутить во все стороны головой, поднёс руки к бороде, подкрутил усы, чтобы устрашить испанцев так, как только возможно.
Друзья раненого подхватили угрозы. Они громко колотили вёслами по бортам каноэ — всё быстрей и быстрей вплоть до невероятного темпа. Шум разносился в сторону земли.
На берегу появилась ещё толпа индейцев, выстроилась в ряд и задула в большие раковины.
Кто не слышал, как звучит этот инструмент, тот не может представить его угнетающее действие на душу. Жуткие звуки перепугали жён колонистов и некоторых служанок аделантады. Иные уже не могли справиться с нервами.
Губернатор громко велел супруге покинуть палубу, а всем женщинам — вернуться в каюты.
Пироги стали удаляться.
Но если люди на «Сан-Херонимо» думали, что всё кончено, то они ошибались.
Туземцы высадили раненого на берег, а сами вернулись в ещё большем количестве.
Вскоре они окружили «капитану». Некоторые пустились вплавь перед кораблём.
Кирос увидел, как они привязывают к бушприту украденные тросы, — неужели хотят потянуть и опрокинуть корабль? Об этом тревожиться не стоило: опасности не было. У пловцов не было никаких шансов. Невозможно, будучи на плаву, утащить за собой трёхсоттонный корабль!
Но другие индейцы, на пирогах, вытащили пращи и копья. Один камень стукнулся в борт «Сан-Херонимо», другой оцарапал голову солдату.
Тогда, без приказа Менданьи, даже без сигнала Мерино-Манрике, аркебузиры дали залп.
Гримасничавший старец получил пулю прямо в лоб; голова его раскололась. И ещё несколько человек упало, убитые первым же выстрелом.
Остальные не поняли, что случилось. Они ведь не видели никакого снаряда: ни камня, ни дротика, ни стрелы.
Но когда прогремел второй залп, они уразумели связь между своими ранами и громом оружия.
Увидев, что в них опять целятся, они закричали и бросились в море, чтобы скрыться под поплавками пирог. Напрасно! При каждом залпе погибало десять, пятнадцать, даже двадцать человек. Гибли целые пироги. Началась бойня.
Залпы стихли, и уцелевшие дикари пустились наутёк.
А четыре больших корабля снова подняли паруса и пошли искать надёжную гавань.
— Смотри, что вышло!
Вне себя от ярости, Исабель металась по каюте. Это была одна из тех семейных сцен, которые она держала в строгом секрете.
— Ты должен наказать аркебузиров, стрелявших без команды!
— Не в этом дело...
— Даже Кирос со мной согласен: эта бойня была глупой и ненужной. Нелепая жестокость! Даже Кирос говорит, что солдаты Мерино-Манрике...
— Довольно.
— Может быть, ты считаешь, что сам Мерино-Манрике миролюбив?
— Я нанял его и его солдат защищать нас. Они и защищали.
— Ты скажешь, он правильно сделал, что ударил того бедного индейца шпагой, чуть руку не отрубил? Или, может, тебе так нравится, что застрелили его отца или кто он ему — того старика, который гримасничал?
— Вышла заварушка. Будут, должно быть, и ещё такие.
— Заварушка?
— Перестань, Исабель. Тебя не было на палубе. Ты ничего не видела.
— Я видела их оружие. Даже если они хотели на нас напасть, у них для этого ничего не было. Что бы могли сделать их пращи и дротики обшивке наших кораблей? Но Мерино-Манрике...
Менданья хлопнул ладонью по столу и закричал:
— Да замолчи же! Не в Мерино-Манрике дело!
— А в чём тогда?
Он вздохнул и с трудом выговорил:
— Дело в том, что мы не на Соломоновых островах.
Новость была такой потрясающей, что Исабель и вправду замолчала.
Менданья продолжал:
— Я не понимаю ни слова из того, что говорят эти люди. И они тоже не могут понять ничего на том языке, на котором я пытаюсь объясняться с ними. Они не похожи на тех туземцев, с которыми я встречался. Они выше, кожа у них светлее. Я не знаю этого места. Я здесь никогда не бывал!
— Но вчера ты говорил...
— Вчера, в открытом море, я мог ошибиться, да. А сегодня нет... Мы не на Санта-Исабель. И не на Сан-Кристобале. И не на Гуадалканале.
— Так где же мы?
Он проговорил сквозь зубы:
— Не имею ни малейшего представления.
— Как это — ни малейшего представления?
— Этих островов нет на картах. Нигде. Никто их не замечал. Ни вблизи, ни издалека. Никто о них даже не слышал. Никогда.
— Так ты хочешь сказать, что мы первые христиане...
— Именно это я хочу сказать: мы теперь первые плаваем в этих водах. А завтра первыми вступим на эти берега. Это самое настоящее открытие. Должно быть, так.
Исабель не знала, что думать. Муж её говорил таким тоном, что радоваться совершенно не хотелось.
— Ты, кажется, огорчён...
— Огорчён? Я?
— Да... разочарован...
— Я не разочарован, Исабель. Я тороплюсь. Соломоновы острова дальше, в пяти-шести днях пути, как я и думал. Но чтобы добраться туда, нам надо на какое-то время задержаться здесь. Запастись водой и дровами. Найти провиант. Вчера люди слишком буйно праздновали, а сегодня эти негодяи похозяйничали — провизии сильно убыло. Запасов у нас осталось мало. Я полагал, что путешествие уже окончено, но нет...
