бедра.
— Ты такая сексуальная, — отрывается от моих губ и принимается целовать шею.
А я будто ловлю дежавю.
Машина. Страстный поцелуй. Лешина рука под мои платьем. Лешины губы на моей шее.
— Остановись! — резко вскрикиваю и отталкиваю от себя парня.
Недоуменный Антон смотрит на меня расфокусированным взглядом.
— А? В чем дело?
— Открой машину, — требую.
— Что не так?
— Открой машину! — повышаю голос.
Парень прищуривается, видимо, пытаясь прочитать по моему лицу, что на меня нашло.
— Антон, открой немедленно машину.
— Да-да, конечно, — тут же спохватывается и нажимает кнопку на панели водительской двери.
Я хватаю с заднего сиденья шубу и пулей вылетаю из автомобиля. К счастью, парень не идет за мной. В лифте чувствую по всему телу дрожь. Она не проходит, даже когда я оказываюсь в своей комнате. Сбрасываю на пол платье, вытаскиваю из волос шпильки, рассыпая локоны по спине, и направляюсь в ванную.
Я продолжаю дрожать, даже стоя под горячими струями. Вдруг понимаю, что по моим щекам течет не только вода из душа. Приваливаюсь спиной к кафелю и сползаю вниз по стенке. Сидя на дне душевой кабины, подбираю к себе ноги и опускаюсь лицом в колени, давая полную волю слезам.
Ну как...?
Как мне научиться жить без него?
Глава 40. Рождество
НАТАША
Конец декабря — мое любимое время года. Когда я училась в школе, для меня вторая четверть заканчивалась 20 декабря, и мы всей семьей уезжали во Францию. Там я встречала католическое Рождество. Дома в Париже всегда пахло глинтвейном и имбирным печеньем, а из колонок лились песни Фрэнка Синатры. На Новый год мы иногда возвращались в Москву, а иногда встречали его и там.
Но не Новый год я люблю больше всего, а ночь с 24 на 25 декабря. Хотя я и не католичка. У меня вообще нет религии. Когда я родилась, родители решили, что во взрослом возрасте я сама выберу себе веру, поэтому не стали меня крестить ни в католической церкви, ни в православной.
Но я так и не определилась с религией. Да и не хочу. Мне нравится православная Пасха и не нравится католическая. Но при этом я обожаю католическое Рождество и не люблю православное.
И вот, впервые в жизни, я не могу поехать в Париж на свой самый любимый праздник, потому что в гребанном университете у меня сессия вплоть до 29 декабря. Я трясусь от злости, но сдаю ненавистные предметы, и 30 декабря наконец-то улетаю с родителями во Францию.
Но новогодняя ночь не считается здесь главным событием, поэтому праздничного настроения у меня уже нет. Бабушка с дедушкой вручают мне подарки, которые заготовили на Рождество, я дарю им сюрпризы в ответ.
— Натали, милая, как учеба? — интересуется бабушка, когда мы остаемся с ней вдвоем.
— Никак. Мне не нравится.
— Не жалеешь, что отказалась от Сорбонны?
Это соль на рану.
— С одной стороны, жалею, но с другой, тут ведь тоже был экономический факультет. Так что не думаю, что в Сорбонне было бы интереснее.
Но зато я жила бы в любимом Париже и, может, смогла бы начать новую жизнь без него… Об этом я, конечно, вслух не говорю.
— Помнишь, Эммануэль? Главного редактора французского «Вог»? Она как-то раз спрашивала у меня про тебя!
— Что спрашивала? — безразлично интересуюсь.
— Да так, чем занимаешься. Но я уверена, что это не просто так, Натали! — с энтузиазмом восклицает бабуля. — Тебе бы в модели пойти! С твоими-то внешними данными!
Ее слова заставляют сердце встрепенуться. Я сотню раз думала над предложением того мужчины, модельного агента. До сих пор ношу его визитку в кошельке, а иногда достаю и задумчиво верчу в руках, не решаясь позвонить.
Что я ему скажу?
«Здрасьте, спустя полгода, я решила принять ваше предложение»?
Абсурд.
Пожелав бабушке спокойной ночи, ухожу в свою комнату. Из-за перелета я устала и хочу лечь пораньше. Люблю засыпать в Париже. С Елисейских полей доносится шум, но он мне не мешает. Наоборот, я люблю эту парижскую суету, когда туристы и местные жители снуют туда-сюда.
Залезаю в кровать и по традиции открываю соцсети. У меня висит с десяток новых сообщений, но я не хочу никому отвечать. Листаю ленту, пока не дохожу до фотографий Леши.
Сколько раз я заносила палец над экраном, чтобы удалить его из друзей? Но в последний момент останавливала себя, решив, что это будет совсем по-детски. Однако видеть его новости в ленте — это ножом по сердцу. И все же я не могу удержаться и жму на первую из пяти опубликованных фотографий.
Он в Лондоне. В своем любимом ненаглядном Лондоне проводит рождественские каникулы в гостях у Миши и Лизы. Они втроем стоят на Трафальгарской площади. Затем идут два панорамных снимка английской столицы. На четвертой фотке Леша сидит один на высоком барном стуле в пабе, а на пятой он вместе с сестрой Ирой идет по тротуару одной из улиц.
Мои папа и мама так до сих пор и не общаются с Самойловыми после той ссоры, но, судя по снимкам, они в Англии собрались всей семьей, хоть родителей на Лешиных фотографиях и нет. Просто зная Кристину Игоревну и Максима Алексеевича, могу сказать, что они не могли остаться одни в Москве, когда их дети все вместе в другой стране.
Открываю фотографию Алексея, где он один. На самом деле мне нельзя так делать, это только усугубит мое состояние, но я не могу заставить себя отложить телефон в сторону. Жадно всматриваюсь в его лицо, пытаясь найти хоть какие-то изменения.
Нет, он не изменился. Такой же. Только щетина на щеках трехдневная. Когда мы были вместе, он брился каждый день, чтобы не колоть меня. Ворчал, но брился. Мне хочется думать, что у него нет
