управляемой всеобщей демократии как социально-политического порядка светской веры. Нам не нужна элитократия, действующая из-за сцены, и чехарда «профессиональных политиков», называемая
сменяемостью власти. Наше будущее — в возвращении к исходным принципам христианской цивилизации в отношении веры (для этого у нас есть православие) и в продолжении русской философии, исторической жизни нашего государства и народа, практики русской власти.
Хозяйственный и экономический разгром России в ходе революции 1985–1999 годов не сломал инфраструктуры, ставшие материальным скелетом российского государства, переходящего от социалистического к народному типу. Это газодобывающие и газотранспортные мощности, система электроснабжения, железные дороги, морские порты, космическая деятельность, ядерный щит со всем, что его обеспечивает. Вокруг этой скрепы начало организовываться новое хозяйство, предполагающее значительно большую самодеятельность включённых в него людей, резкое увеличение числа принимающих ответственные хозяйственные решения.
Нас обязательно попытаются добить. Не дать подняться в новом качестве суверенного народного государства, народной империи. Время мира подходит к концу. И сначала нам придётся вернуть потерянное, разгромить воинствующий национализм окраин, единственное назначение которого — уничтожение универсальной анти-националистической русской цивилизации. Битва за Украину — рубеж, дальше которого мы не можем отступать ни территориально, ни идеологически.
Урок 5. Наш вызов
СССР построил общество реального социального равенства, навязав его в качестве образца всем остальным государствам европейской цивилизации. Вместо «демократических» городов-коммун Западной Европы (см. с. 171–176) мы построили социалистические города-фабрики, города-крепости, наукограды и культурные столицы. А ведь в позитивном плане ничего больше, кроме известного нам на практике равенства и бесклассового общества, за лозунгами демократии и прав человека и не стоит. Именно такое общество и было построено в СССР.
От реального развитого социализма СССР западный городской коммунализм отделил себя прежде всего утопией изобилия. Именно эта фантазия довольства и достатка и «подпирающее» её общество потребления стали главным нашим соблазном, подталкивающим к разрушению советского строя. Именно этот соблазн примирял с мыслью о допустимости личных сверхбогатств при сохранении бесклассового, эгалитарного устройства общества в целом — также построенного на Западе, хотя и в «догоняющем» режиме.
Однако богатство народа в целом охраняется только его государством. Наше государство не могло и не может позволить себе изобилия. Исторические причины этого очевидны и хорошо известны — войны, континентальные размеры пространства, когда-то к ним присоединялись холодный климат и невысокое плодородие биосистем, но они утратили свою актуальность. А без суверенного государства мы от скромного достатка перейдём к нищете Африки, Азии, Латинской Америки. Утопия изобилия должна быть разоблачена.
Светская вера как искусственная конструкция имеет короткую историческую жизнь, в отличие от «естественного» язычества, предшествовавшего вере в единого Бога. Идолы демократии и прав человека разделят судьбу идолов коммунизма в самом недалёком будущем. А вот социальная реальность бесклассового эгалитарного городского коммунализма, где единственным образующим социальную структуру процессом является распределение, останется. Эгалитаризм является главным социально-политическим продуктом светской веры и запускает кризис созданной ею системы власти.
Светская вера представляет собой этап социального проекта, когда правящий класс верит в то же, во что и подвластные. На первом этапе власть выдвигает внутренне честную и публичную программу. Далее светская вера деградирует и распадается на идеологию и утопию[42], то есть на социальное знание, как эту власть удерживать — для обладающих властью, и на утопическую веру, побуждающую и подталкивающую к подчинению, — для всех остальных. Программу власти на этом втором этапе можно охарактеризовать как прагматичную, опирающуюся на рекламу и пропаганду утопии. На третьем этапе массы утрачивают утопическое доверие и власть рушится. Динамику третьего этапа мы хорошо себе представляем на собственном опыте.
Идеология конца истории, по Фукуяме[43], требует прекратить всякое развитие государства, спокойно воспринимать его разрушение и готовиться к жизни без государства — чего и хотел Маркс. Управляемая всеобщая демократия провозглашается окончательной формой и устройством власти. Власть по своей сути может принадлежать лишь немногим. Альтернатива — это анархия. Поэтому при всеобщей демократии люди отказываются от собственного участия во власти в пользу единиц (один к миллиону по порядку величины), не несущих никакой ответственности за последствия своих действий, ни явно, ни тайно. Вряд ли такая конструкция является исторически устойчивой. Однако именно её предлагается считать венцом политического развития.
Эгалитарное бесклассовое общество в принципе является кризисным в отношении власти. Все отработанные в истории европейской цивилизации конструкции государств как систем воспроизводства и нормировки власти опирались на сословно или классово структурированный социум, ограничивающий социальное взаимодействие. Эгалитаризм снимает всякие рамки и ограничения с конфликтов всех со всеми, делая эти конфликты основной клеткой социальной реальности. Всеобщее равенство есть одновременно и всеобщий конфликт — ужас, от которого бежал Гоббс, призывая Левиафана государства. Такой всеобщий конфликт не может быть разрешён представителями — только самими участниками. Поэтому кризис власти, коснувшийся нас, перебросится в ближайшем будущем и на Запад, чему будет весьма способствовать стремительное истощение ресурсов, питающих иллюзию «изобилия». И практически все реальные государства нужно будет перепроектировать.
Фундаментальный вопрос в том, может ли человечество быть построено как система государств — так на проблему модернизации государства смотрим мы. Или же, как считают США и примкнувшие к ним «избранные», государства останутся лишь для так называемого «золотого миллиарда», а остальное население Земли будет жить в диком поле племён, лишённых государственной защиты. Стабильность многополярного мира — к которому стремится Россия — обеспечивает именно покрытие всей территории планеты сетью государств, которые не будут конфликтовать между собой, будут придерживаться своих границ. Однополярный мир исходит из идеи неизбежной анархии за границами единственного, в конечном счёте, выжившего государства, которая обеспечит реализацию мальтузианской идеи радикального сокращения населения Земли и тотального геноцида.
Проектируя новое государство, способное защитить любой народ Земли, придётся решительно отказаться от использования любой светской веры. В принципе, каждый гражданин такого государства должен иметь действительное социальное знание, позволяющее ориентироваться в социуме и стремиться к достижимому социальному положению. То есть необходимо расширить пределы доступности социального знания далеко за границы элиты.
Собственно, никакой элиты — тех, кто знает нечто существенное о власти, чего не знают другие, — остаться вообще не должно. По существу, элита — это пережиток закрытых сословных обществ, остаточное явление закрытого правящего класса. Социальная тайна должна быть изгнана из жизни государства. Власть как функция должна быть жёстко отделена от всевозможных управленческих нагрузок, не подменяться и не маскироваться ими, не освобождаться ими от ответственности. Каждый должен иметь возможность управлять, опираясь на ограниченную им самим ответственность, соразмерно ей получая доступ к возможностям управления. Власть же предполагает неограниченную ответственность. Поэтому властвовать смогут только те, чья ответственность не ограничена и гарантирована их собственной жизнью. Такое государство должно консолидироваться
