Рано утром поселок потрясло невиданное надругательство над устоями власти.
Приехавший на службу – как он важно именовал щестичасовое сидение в роскошном кондиционированном кабинете – Иван Павлович Безгин выходил из служебной машины. Автомобиль, как всегда, остановился точно напротив входа в Думу. Безгину оставалось сделать пару шагов. Он брезгливо ступил в лужу, проворчав, что надо приказать их немедленно размести, ну и что, что ливень… и с сочным плеском скрылся с глаз обалдевшей охраны по пояс.
Картину запомнили все, кто к этому времени находился вокруг – в том числе и шедшие со смены группы рабочих.
Дождь прекратился, и Безгин торчал у ног окаменевших охранников, как некий постапокалиптический памятник-бюст Деятелю.
Потом раздался тонкий вой и вопль:
– Да вынимайте же меня-а-а-а!!!
…Кто, как и когда разобрал покрытие и выкопал перед входом в здание яму, которую тут же радостно залил дождь, куда дели землю – так и осталось неизвестным.
Глава 21
О пользе общественных начал
Войдя утром в комнату мальчишек, Валерия Вадимовна обнаружила интересную картину.
Ее сын сидел на полу лоб в лоб с Олегом. Вокруг были разбросаны, разложены и даже расставлены бумаги, пленки и картонки. При этом мальчишки орали друг на друга:
– У вас, может, и так! А у нас народ другой, на-ро-од!!!
– На себя в зеркало посмотри! Ты и есть народ!
– Я народ, но у меня голова на плечах, а есть, знаешь, какие – ого!
– Везде получалось – и тут получится!
– Ты сам говорил, что никогда этим не занимался!
– Но тут все расписано! И вообще, ты чего орешь, я твой командир!
– А если командир глупости говорит?!
– Мгм, – кашлянула Валерия Вадимовна.
Мальчишки подняли на нее разгоряченные лица.
– Доброе утро, ма, – весело кивнул Денис.
Олег осторожно поддержал:
– Доброе утро…
– Это надо полагать так, что спать вы не ложились, – уточнила Валерия Вадимовна.
– Ой, елки! – Олег вскочил. – Извините… Мне через полчаса на работу!!!
– Не спеши, отрок, – Валерия Вадимовна положила руку ему на плечо и нажала.
Олег ойкнул.
– Ага… Сколиоз. – Она бесцеремонно развернула мальчишку спиной и нажала по сторонам позвоночника. – Угу… – Денис весело наблюдал за этим с пола. – О… – притихший Олег явно оробел. – Точно сколиоз. Сколько можно таскать пятидесятикилограммовые мешки? Про свою «работу» забудь, я все равно на днях эту вашу контору, «Заготмясо», прикрою.
– Как? – Олег дернулся. – Ой, больно, Валерия Вадимовна.
– Будет больнее к двадцати годам. Я тебе потом покажу гимнастику, иначе будешь ходить крюком к тридцати.
– Ну я ж не могу на работу не пойти.
– Ты не можешь на нее пойти, – отрезала Валерия Вадимовна. – Сейчас вы выпьете чаю, оба. И ляжете спать. А в одиннадцать я заеду за вами, сегодня мне нужны молодые и расторопные порученцы.
– Ма-а? – оживился Денис.
– В полдень мы с Францем Ильичем едем осматривать помещение для школы.
– Ура, – деловито объявил Денис, поднялся на ноги и потянулся. Потом заискивающе начал: – Ма-а-а, а можно…
– Пить чай и спать, – прервала его Валерия Вадимовна. – Мне нужны порученцы, а не две вареные макаронины. И если я еще раз обнаружу такое надругательство над растущими организмами – накажу.
– Умолять бесполезно? – уточнил Денис деловито.
– Совершенно, – отрезала Валерия Вадимовна.
…Странно, но Ольга Ивановна к известию о том, что ее сын больше на работу не пойдет, отнеслась спокойно – да нет, скорей с радостью. Валерия Вадимовна же до ухода успела прочитать гневную лекцию о сколиозе. За отцом, оказывается, еще затемно пришла машина.
– Мать у тебя – боевая. – Ольга Ивановна налила мальчишкам по большой кружке чаю. – Борис Игоревич – тот тихий, вежливый… А Валерия Вадимовна – уже весь город говорит, как она фельдшера-то с шахты – поперек спины шлангом от тонометра! – и женщина, махнув рукой, заливисто рассмеялась. – А только вот… Вчера уже подрались, мальчишки подрались. Ошалели, как шахту закрыли… И покалеченных двоих в больницу привезли… Вот теперь бездельничать будут… – она покосилась на сына. И вдруг сказала с мольбой: – Олежа, мальчик, ну не грызись ты с Дениской! – Она виновато посмотрела на Дениса, который поперхнулся чаем.
– А мы не грыземся, ма, – спокойно сказал Олег и сделал большой глоток. – Мы уже притерлись.
– Правда? – повернулась к Денису женщина.
Тот несколькими кивками подтвердил слова ее сына.
– Ой, не верю, – с сомнением покачала она головой. – Ну, идите спать живо. Валерия Вадимовна велела проследить. Полуночники бессонные. Додумались – ночью какие-то дела делать… – Ольга Ивановна вдруг застыла. – Оле-е-ег, ты смотри! – она пристукнула пальцем по столу. – Смотри! А ты, Денис, тоже гляди – втянет он тебя!
Мальчишки почти искренне переглянулись и, не сговариваясь, подняли плечи в жесте невинно-оскорбленного недоумения.
– Мам, я ничего не делал!
– Ольга Ивановна, а я-то вообще что?!
– Спать марш! – домохозяйка шлепнула по столу посудным полотенцем и тут же смутилась… но Денис вскочил из-за стола первым:
– Уже идем!
* * *
В комнате мальчишки вдруг смутились – оба. То ли от того, что надо было укладываться днем, то ли от того, что не знали толком, как им теперь себя вести, как будто и не было утреннего спора. Они молча убрали – точнее, просто сдвинули в угол, успокаивая себя мыслью, что работа еще не закончена, даже не начата, в общем-то, – альбомы, бумаги и коробки, потом Денис подошел к так и не убранной постели.
– Ложимся, что ли? – смущенно буркнул он.
Олег пожал плечами, переложил из-под подушки на стул очередную растрепанную книгу и улегся. Хмыкнул:
– Уже не помню, когда лежал днем.
Денис не ответил. Мальчишки молчали минуты три. За окном покачивались ветви деревьев.
– Денис, спишь?
– Не, – Денис перевернулся на живот. – А что?
Олег смотрел в потолок, но, когда Денис задал вопрос, повернулся на бок.
– А кто такой Монфор[25]? – спросил он.
Денис округлил глаза:
– Какой Монфор?!
– Вот я и не знаю, какой, – глаза Олега странно блестели.
Денис сел.
– Ты чего, Олег?
– Ну, ты не знаешь, кто он такой?
– Ну… – Денис пожал плечами, глянул в окно. – Француз, судя по фамилии…
– Французы – это ведь народ такой?
– Ну, да… в Канаде живут, и в самой Франции местами.
– Значит, француз, – Олег вздохнул. – И все? Ну, в истории там или где еще нет ничего?
– Ну, я не знаю, – Денис покачал головой. – Я не учил. Можно будет как раз спросить у Франца Ильича или самим поискать… А что тебе этот Монфор дался?!
– Я его ненавижу, – спокойно ответил Олег. Засмеялся. – Да я понимаю… Ненавидеть человека, про которого ничего не знаешь… и вообще – неизвестно, был он, нет… Понимаешь, Денис… Я маленький был совсем. Лидка… моя сестра, которая…
– Пропала? – Денис облокотился о спинку кровати.
Олег коротко кивнул:
– Да… Я маленький был совсем. Она мне песни пела. Как колыбельные. Я привык, без них не засыпал. Странные такие. Я сейчас даже не знаю, откуда она их брала. Да и не помню ни одной целиком, только куски… Вот… Там была такая – про парня, который живет себе, живет и вспоминает чужую память. Что вроде как он какой-то король… или кто-то вроде… и защищает… не помню, что защищает. Но там в конце такие строчки… – Олег рвано вздохнул, сел и, не сводя глаз с Дениса, тихо произнес:
Возвращаясь назад, он неспешно идет,Игнорируя огненный глаз светофора,Ибо знает, что знамя его упадет —И растопчут его крестоносцы Монфора…[26]
– Вот. Я слушал и плакал по-тихому. Можешь смеяться. Но правда так. И я ненавижу Монфора.
– Ты сказал Мишке, что проще ненавидеть всех, – сказал Олег.
– Да, говорил. И даже думал так… до того, как увидел сегодня утром твой фильм… – Олег снова лег. – Но началось с той ненависти. Я даже представлял себе это. Как в книжках. И сейчас я его ненавижу. Я не смог объяснить, но ты знай…
– Я… – Денис покусал губу. – Я, кажется, понимаю… но я тоже не могу объяснить… что понимаю.
– Может, встанем и… – Олег зевнул и удивленно пробормотал: – Что-то глаза… и вообще…
Денис догадался, что «вообще» – и успел еще усмехнуться. Ай да мамочка. Чай. Только теперь до него дошло, что это был за чай – травяная смесь, пусть мальчики отдохнут…
Он хотел сообщить это Олегу, но было лень шевелить любыми частями тела. И языком, и веками, и руками с ногами, и даже пальца…
…Ольга Ивановна заглянула в комнату и покивала. И сын, и хозяйс… вот ведь!.. мальчик Третьяковых спали – глубоким сном. Женщина постояла в дверях, глядя на спящих.
