Глава тридцать вторая
Громкий стук разорвал золотистую зелень сна, вернув к яви убогость номера.
Джейкоб сел в кровати и уронил с груди раскрытую книжку; кулаками протер глаза. Мобильник, заряжавшийся на тумбочке, показывал 6:08 утра.
– Зайдите позже! – крикнул Джейкоб.
Однако дятел за дверью не унимался. Рассерженно натянув джинсы и рубашку, Джейкоб через цепочку приотворил дверь и увидел бритоголового человека, худого, но рыхлого. Лет двадцати с небольшим. Покрасневшие глаза, одышка. Одет в джинсовые шорты-бермуды и коричневую рубашку «Донна Каран, Нью-Йорк». Жиденькая бородка будто нарисована тушью – человек ее оглаживал, и Джейкоб прямо ждал, что она вот-вот размажется.
– Что вам?
– Джейкоб, – сказал человек.
– Ну?
– Я – Ян.
Столь неожиданный облик потребовал срочных поправок в мысленный портрет. Вопящие дети превратились в младших братцев. Кашель курильщика переквалифицировался в астму.
– Можно войти?
– Покажите удостоверение.
Ян сморщился:
– Вы также, пожалуйста.
Через щель обменявшись карточками, оба притворились дотошными контролерами.
– Порядок. – Джейкоб скинул цепочку.
Ян проскользнул в номер и, оглядевшись, присел на край стула.
– Я прождал два часа, – сказал Джейкоб.
– Виноват.
– Что случилось?
– Захотелось на вас посмотреть.
Джейкоб раскинул руки:
– Нравится?
– Да, о’кей.
– Ладно, проехали. Пойдемте угощу вас кофе.
Но Ян уставился на желтый конверт, выглядывавший из сумки:
– Фотографии?
Джейкоб кивнул.
– Можно посмотреть, пожалуйста?
– Валяйте.
Ян неловко повозился с застежкой, потом лицо его отразило гамму переживаний: ужас, неверие, покорность.
– Знакомая картина?
Ян кивнул.
– Шея?
– Шея и рвота.
– Надпись на иврите?
– Все то же самое.
– Тело так и не нашли.
– Мне запрещено об этом говорить, – сказал Ян.
– Почему?
Ян не ответил.
– Кто запретил?
– Не знаю.
– Не знаете?
Ян покачал головой.
– То есть как не знаете?
– Раньше я их не видел.
– Они – это кто? Ваш начальник?
– Он также.
– Он назвал причину?
– Как будто весьма необычное происшествие.
– Спору нет.
– Нет, вы не поняли. – Ян приободрился. – В Чехии нет убийств. У нас есть пьянки, драки, да, иногда несчастный случай. Но такое? Никогда. Мой начальник, он сказал: «Ян, могут быть очень большие проблемы. Люди испугаются».
– И велел похоронить дело? Об убийстве?
– Не похоронить. Помалкивать.
– Но с вами говорили и другие.
Помешкав, Ян кивнул.
– До или после начальника?
– После. Я уехал в Штаты. Когда вернулся, они ждали в аэропорту.
– Рослые парни, – сказал Джейкоб.
Ян вздрогнул.
– Прямо верзилы.
Ян выпучил глаза.
– Представились сотрудниками отдела, о котором вы слыхом не слыхивали. Дружелюбные, но какие-то странные. Взяли с вас обещание держать язык за зубами, а то, мол, вас вышибут, ну и прочая лабуда.
– Я могу потерять работу.
– Они так сказали?
Ян кивнул.
– Эти же ребята наведались ко мне, – сказал Джейкоб. – Не угрожали. Наоборот, изъявили желание помочь. А на деле вконец замудохали. Но когда я сказал, что еду сюда, – ни слова против. Я не понимаю, что происходит. Может, они хотели, чтоб я убрался подальше? Черт ногу сломит.
Помолчали.
– Что значит «замудохали»? – спросил Ян.
Джейкоб расхохотался, и впервые ухмыльнулся Ян. Смеялись два копа, объединенные нелюбовью к чинушам.
– Ну, в смысле, мешали. Тянули за это, за муде. – Джейкоб показал на ширинку.
– Да, о’кей. Хорошее слово. Меня тоже замудохали.
– Вот почему ты решил взглянуть на меня. Проверить, какого я роста.
Ян кивнул.
– Вчера ты был в пивной.
– Моя сестра была.
– Татьяна, – усмехнулся Джейкоб.
– Она так сказала? Ее зовут Ленка.
– Это неважно. Как я ей?
– Она сказала: Ян, не волнуйся. Кажется, он хороший парень, он угостил меня пивом. Она хочет также быть полицейским. Я говорю: эта работа не для тебя. Ты молодая, радуйся жизни.
– Кто бы говорил. Самому-то сколько?
– Двадцать шесть.
– И уже лейтенант?
– После революции… – Ян присвистнул и махнул рукой, – начали по новой. – Вздох его перешел в кашель. – Ленка. Ленка, Ленка. – Он хлопнул себя по коленям и встал: – Ладно. Пошли.
Глава тридцать третья
Тишину Длинной улицы, убегавшей к Староместской площади, нарушала только воркотня голубей, промышлявших под столиками уличных кафе.
Ян похлопал по скамейке – одной из тех, что окружали внушительный бронзовый монумент:
– Девушка сидела тут. Плакала, прямо рыдала. Она говорит: там мужчина, около синагоги, он хотел меня изнасиловать. Патрульный вызвал «скорую», ее в больницу, пошел искать мужика. Идем.
По мокрой брусчатке вышли на Парижскую и зашагали к Йозефову.
Отцовский путеводитель не заслуживал доверия. Некогда убогий Еврейский квартал стал шикарным зеленым районом. В витринах бутиков красовались манекены в дизайнерских нарядах. Из дверей погребка появился человек в поварской куртке и выплеснул ведро мыльной воды в уличный сток.
– Городская полиция не расследует убийство, вызывают нас, – сказал Ян. – Обычно приезжают следователи, спецы. Но в тот раз не было, только один патрульный. Вскоре незнакомый спец, собирал улики.
– Тоже рослый?
Ян задумался:
– Кажется… Я не глядел. Я не его изучал, место преступления. У тебя так же?
– Примерно.
– Спец меня злил. Я хотел осмотреть тщательно, а он торопил: скорее, пожалуйста, не возись. Наверное, хочет закончить до наплыва туристов, подумал я.
Ян умолк и сфотографировал золотистый «феррари» с российскими номерами.
– Ленка не одобрит, – сказал Джейкоб.
– Она слишком злопамятная. Я говорю, то время прошло.
– Для нее – нет.
– Потому что тогда она не жила. Я говорю: хватит злиться, будь практичной. Так же самое с полицией. Ребята, которые работали… Ты знаешь, что такое Эс-Тэ-Бэ?
Джейкоб покачал головой.
– Статни бэспэчност. Чехословацкая госбезопасность. После революции многие ушли. Да, там были гады, конечно. Но кое-кому мы сказали: оставайся. У них опыт, знания.
– И как тебе с ними работается?
Ян пожал плечами:
– Полицейский – рука закона. Раньше были плохие законы, поэтому… – Он изобразил оплеуху. – Теперь хорошие. Все в порядке. Вот, пришли.
По зернистой черно-белой фотографии путеводителя Джейкоб узнал очертания Староновой синагоги. В жизни ее нижняя половина была пергаментного цвета, а верхняя выложена из бурого ноздреватого кирпича, отчего казалось, будто на стене запеклись кровавые потеки оранжевой черепицы. Десять ступеней вели вниз, в мощеный двор с водостоком; в стене виднелась железная дверь. Служебный вход.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
