В присутствии начальника разведки дивизии майора Ракитина Пстыго поставил нам задачу: произвести разведку аэродрома Докудово. Аэродром этот находился западнее города Борисова, а до него было более 200 километров. Для самолета Ил-2 это предел дальности. Если учесть возможные круги да непредвиденные повороты и петли, то топлива останется в обрез. На такую дальность в полку еще никто не летал. Ну что ж, слетаем, хоть и далековато. Погода вроде нормальная, не то что в марте, когда пришлось попотеть. Облачностью закрыто всего полнеба, в окна просматривается солнце, и видимость неплохая.
Лететь, правда, придется на высоте 1500–2500 метров, и можно напороться на истребителей. Это отлично понимали командиры, и поскольку полет имел большое значение для командования, то для нашего прикрытия выделили 12 «яков». После личной постановки задачи Пстыго дал возможность уточнить ее начальнику разведки дивизии. Майор фактически ничего нового не добавил, но буквально попросил, чтобы аэродром мы обязательно сфотографировали и изучили визуально. При этом сообщил, что по нему всю ночь работали наши бомбардировщики и командование интересуют результаты. Этот аэродром фашисты могут использовать для налетов на Москву. Он имеет бетонированную полосу, с которой могут работать бомбардировщики. Надо выяснить, в каком она состоянии.
Закончив подготовку к вылету и согласовав взаимодействие с истребителями, стоим с Сашей перед взлетом и ждем, когда к нам подрулят «яки». В это время вижу, как по полю ко мне бежит начальник разведки, с которым несколько минут назад мы все решили и уточнили. Он машет рукой, давая понять, чтобы мы подождали. Прибираю газ, открываю форточку, жду. Поднявшись ко мне и ничего не говоря, протягивает руку. Заметив мое недоумение, говорит: «Я хотел пожать вам руку и пожелать успеха». Я не был суеверным, но знал, какая это плохая примета для летчиков.
Захотелось послать его куда подальше, что обычно и делают в таких случаях, но решил не обижать человека. Никто не знал, почему задерживается взлет, но все видели, как он о чем-то говорил со мной. Наверняка подумали, что это связано с полетом. До Борисова полет протекал спокойно. Истребители сопровождения шли тремя группами. Первая, впереди и выше, должна была связать боем истребители. Вторая составляла непосредственное прикрытие. И третья прикрывала заднюю полусферу. Такого прикрытия у меня не было за всю войну. Это поднимало наше настроение. Бетонку аэродрома сквозь разрывы облаков я увидел километров за пятнадцать.
После пролета Борисова со стороны автомагистрали Москва – Минск, а затем и моста через Березину по нам начали бить зенитки. Шапки разрывов сопровождали нас до самого аэродрома, а на подходе подключились назойливые «эрликоны». Огонь велся из всех средств, способных поразить самолет. Шапки разрывов заволокли небо. Со всех сторон, перекрещиваясь, неслись цветные трассы счетверенных и спаренных эрликоновских установок. Такой плотный огонь я ожидал и был готов к этому.
Сейчас надо было решить несколько задач: осмотреть аэродром, способствовать выполнению фотографирования Пятикопу, сохранить напарника и себя и хотя бы немного пощипать фашистов. Осматриваю аэродром. Он абсолютно цел. Никаких следов бомбежки. Бросаю взгляд на бетонку: пара за парой идут на взлет «фоккеры». На них уже начали пикировать «яки». У первой пары носы окутались дымом – заработали пушки. Смотрю на Сашу. Он идет на своем месте, но в любой миг может быть поражен зенитками. Он скован в маневре, так как для фотосъемки ему надо лететь строго прямолинейно, не меняя скорости и высоты. При таком огне шансов уцелеть мало. Осталось только уповать на везение.
Чтобы облегчить его положение, решаю часть зенитного огня взять на себя. Для этого мне необходимо отойти в сторону и выдвинуться вперед. Выполняю. На всякий случай напоминаю ему, чтобы не забыл открыть фотолюк, иначе вылет будет впустую. Фотографирование – одно из главных доказательств нашей разведки. Он тут же подтверждает – люки открыты, работаю. «Порядок», – проносится в голове. Передаю: «Работай дальше, я клюну, поработаю по земле, следи за мной». Пикирую на стоянку «Хенкелей-111», самую большую, находящуюся между взлетно-посадочной полосой и ангаром.
Выпускаю по ним все РСы, затем бью из пушек и пулеметов. Проскакиваю стоянку с правым разворотом на бреющем, прячась за деревья, постройки, ангары. Делаю небольшой круг, штурмую стоянку «фоккеров» с противоположной стороны бетонки и на бреющем ухожу за небольшой лес. Затем доворачиваю вправо и ложусь на обратный курс. Вижу немного впереди себя маневрирующего в шапках разрывов Сашу. Сообщаю по рации свое место и спрашиваю: «Отработался полностью?» В ответ слышу: «Все нормально». Значит, порядок. Даю команду: «Пристраивайся ко мне, идем домой». Саша занимает свое место.
Используя складки местности, перелески, держим курс на восток. Истребители сопровождения в прежнем боевом порядке держатся над нами. Минут через десять полета подошли к большому полю. На его окраине я увидел большое количество стогов или копен соломы неопределенной формы. Их необычный вид привлек мое внимание. Довернул машину в сторону «стогов» и сразу увидел мигание бликов или зайчиков. Когда они были совсем близко, обратил внимание, как от этих, явно замаскированных объектов разбегаются люди. Большое поле и замаскированное «что-то»: конечно же, это самолеты и наверняка истребители.
А раз так, то, скорее всего, немецкие, наших тут не могло быть. Для профилактики даю по ним несколько очередей из пушек и пулеметов. Подойдя совсем близко, опознал замаскированные ФВ-190. Повторный заход делать не стал – кончились снаряды, да и остаток топлива уже не позволял, но воздушные стрелки успели дать несколько очередей по стоянкам. Вот уже показались наши танки, за ними стали встречаться пехотинцы, артиллеристы, автомашины – значит, до дома недалеко. И действительно, проскакиваем характерные ориентиры, от которых лететь всего несколько минут.
Истребители прикрытия уже ушли вперед, чтобы сесть пораньше. Из полка, кроме нас, в воздухе больше никого не было. Все ждали, вернемся мы или нет. И когда истребители уже сели, а нас все еще нет, то некоторые подумали: «Не вернулись – значит, погибли». И вот, к радости ожидавших, они услышали гул моторов, и на крутой горке над аэродромом показались два «ила». Живы. Нашего возвращения однополчане ждали с нетерпением. Их волнение было связано с тем ажиотажем, который был создан руководством полка во время подготовки к полету по требованию командующего фронтом. Всем стало известно о необычно дальнем полете на разведку крупного аэродрома. О значимости полета говорило и большое число истребителей сопровождения, которого ранее никогда не было, да и присутствие при постановке задачи начальника разведки дивизии. На обратном пути я несколько раз вспоминал слова майора о том, что аэродром всю ночь бомбила наша авиация.
Почему он так уверенно говорил, что аэродром полностью разбит нашей авиацией? Может быть, хотел этим успокоить меня, дескать, бояться особо нечего, большого противодействия не будет, все разбито. «Ты только посмотри – осталось там что-то и пригоден ли аэродром для работы?» Но, откровенно говоря, я не особо ему верил и чувствовал, что слова его неискренни. В них много фальши. На самом деле все могло быть по-другому. И не ошибся в этом. Только после войны, спустя много лет, я понял причину интереса командования фронта к разведке Докудовского аэродрома.
Оказывается, в ночь на 26 июня 126 немецких бомбардировщиков совершили налет на Смоленск. Около 450 фугасных бомб, упавших в разных местах, причинили немалые разрушения. Часть из них имела взрыватели замедленного действия, что затрудняло восстановительные работы на железнодорожных путях. Таким образом немцы пытались воспрепятствовать работе единственной железной дороги, снабжавшей всем необходимым наступающие войска.
Командование фронта хотело выяснить, с какого аэродрома бомбардировщики выполняли полеты и где они находятся в данный момент. Эти данные нужны были для принятия мер по предупреждению повторных ударов. Возможно, о бомбежке Смоленска начальник разведки дивизии и не знал, а если и знал, то тогда непонятно, зачем морочил нам голову. Меня абсолютно не интересовала причина полета на разведку. Главное, как лучше выполнить поставленную задачу. Помимо выполнения основного задания, мы обнаружили небольшой аэродром истребителей, о котором начальник разведки дивизии не знал.
В день нашего полета был полностью очищен Витебск. В честь освобождения города Москва салютовала 20 артиллерийскими залпами из 224 орудий. Верховный Главнокомандующий объявил в приказе благодарность войсковым соединениям и частям, принимавшим участие в освобождении города, а наиболее отличившимся было присвоено наименование «Витебских». В их числе был и наш полк. Теперь он стал именоваться 893-м Витебским штурмовым авиационным полком. Наши войска быстро продвигались к старой западной границе и к столице Белоруссии – Минску. Через день после освобождения Орши полку предстояло немедленно перебазироваться на аэродром Балбасово.
