-- Конечно, скажет!
Штурман еще ближе склонился к инженеру:
-- Я, Кондрат Кондратьевич, веду записи. Все у меня как на ладони. Придет время -- зачитаю на Военном совете округа, покажу, к чему приводит пренебрежение методическими указаниями. И уверен -- Поддубного снимут.
-- Если бы сняли...
Замполит Горбунов тоже был не один -- с Дроздовым. В комнате -- дым коромыслом. На столе разостлана карта-пятикилометровка. Квадрат "25" обведен красным карандашом. Где-то там Телюков.
-- Что нового, друзья мои? -- Поддубный подошел к карте, стараясь казаться бодрым.
-- Смотрим со Степаном Михайловичем сюда, -- замполит ткнул пальцем в кружок, -- а мысли там. Думаем и ничего не можем придумать. Вся надежда на выносливость Телюкова.
-- Да, больше, пожалуй, ничего не остается.
Дроздов, оседлав своими длинными ногами табурет, тронул Поддубного за рукав:
-- Мне сегодня Гришин рассказал один интересный анекдот. Хочешь послушать, Иван Васильевич? Только сначала дай слово, что не обидишься. Я по-дружески.
-- Давай. Догадываюсь -- это камешек в мой огород.
-- Разумеется.
Небритое лицо Дроздова, запорошенное песчаной пылью, было серым и шершавым, как наждачная бумага. Покрасневшие веки воспалены, в уголках глаз -- черные точечки песчаной пыли.
-- И так, извольте выслушать анекдот, -- сказал Дроздов. -- В море выходит военный корабль. Капитан передает по радио: "Я снялся с якоря! Я иду заданным курсом! Я ищу неприятеля! Я приближаюсь к вражескому кораблю! Я атакую!" А через некоторое время тот же капитан передает: "Мы идем ко дну".
Поддубный, уловив смысл анекдота, усмехнулся:
-- Значит, когда успех, то "Я", а когда поражение, то "Мы"? Ну что ж, Андрей Федорович, анекдот поучителен. А как полагает Гришин, придется ему отвечать за Телюкова?
-- Отвечать ему придется так или иначе, -- серьезно заметил замполит. -- Перед партийной комиссией придется. Только не за Телюкова, а за склоки и попытку сорвать полеты на Ту-2. Пал человек до такой низости, что Лизу Жбанову подговорил: иди, мол, скажи Телюкову, что Ту-2 -- это западня, выставленная соперником...
...На рассвете буря как будто несколько утихла, но вскоре разыгралась с новой силой. Вихри шквального ветра трепали и рвали крышу клуба, швыряя на землю куски этернита; буран выбил в кухне окно, засыпав песком котлы; повреждены были телефонные и электрические провода. Все это требовало немедленного вмешательства.
Майор Поддубный вызвал в штаб капитана Горбунова, майора Дроздова и вместе с ними пробился на аэродром, где сидел со своими летчиками-перехватчиками капитан Марков.
-- Ну как здесь у вас? -- спросил Поддубный, входя в дежурный домик.
Капитан Марков, резавшийся с летчиками в "козла", подал команду "Товарищи офицеры!" и начал докладывать:
-- Особенного ничего не произошло. Ночью бурей сорвало один самолет со стоянки. Часовой своевременно обнаружил это, поднял тревогу. Самолет не поврежден. Радиостанция действует, связь существует.
Дроздов разбудил метеоролога:
-- Вставайте, а то вы и бурю проспите, и командира...
Метеоролог, молоденький, безусый техник-лейтенант, который недавно прибыл в полк, вытянулся перед майором в струнку.
-- Скорость ветра -- около сорока метров в секунду, видимость -- десять метров.
-- А на какую высоту поднимается эта песчаная "стена"? -- спросил майор.
-- Верхняя граница песка -- до двух тысяч, а пыль -- до шести тысяч метров.
-- Всего, значит, шесть тысяч?
-- Так точно!
-- А сколько времени, по-вашему, может продолжаться буря?
-- Не могу знать, товарищ майор!
Буря не унималась. На следующий день она несла песок волнами. Пройдет волна, посветлеет вокруг и как будто утихнет. А потом начинается все сначала. Воспользовавшись затишьем, майор Поддубный, рискуя жизнью, взлетел в воздух, пробил "стену" и очутился в безоблачном небе. Радиолокатор вывел его в квадрат "25", где должен был находиться Телюков. Важно, чтобы он услышал гул самолета, увидел свет фары и не делал попыток пробиваться к Кизыл-Кале пешком, ибо такая попытка может стоить жизни.
Прибыв в квадрат "25", Поддубный начал виражить, потом спикировал, нацелив на землю мощный свет фары.
Этот маневр он повторил несколько раз.
От шелковой палатки остались одни клочья, трепетавшие на колючих ветвях саксаула.
В первые минуты после того, как расшатанный бурей куст саксаула разодрал полотнище парашюта, Телюков подумал, что ему пришел конец. Куда ни глянь -- повсюду вихри песка: слепит глаза, забивает дыхание.
Вдруг он вспомнил о кислородной маске. Надел ее, сунул шланг за пазуху. Теперь рот и нос были прикрыты. При таком положении с бурей можно было еще поспорить.
В ложбине вихрился песок. Телюков выбрался из нее и вскарабкался на гребень бархана. С гребня его сразу сбросило вниз. Снова попал в углубление. Песок сыпался уже сверху. Тоже плохо. На четвереньках пополз дальше и вскоре добрался до ущелья, которое образовалось между двумя барханами. Здесь по крайней мере ветер дул в одном направлении.
В этом ущелье летчик просидел до вечера и остался на ночь. Не рассказать и не описать эту ночь! Вокруг гудело, выло, свистело. Порой казалось, что по ущелью скачет табун каких-то диких зверей. Телюков выхватывал пистолет и целился в темноту. Всю ночь просидел он настороже. К рассвету задремал, но ненадолго. Проснулся от щемящей боли в горле. Приподнял маску и отпил глоток воды. Он не мог усидеть на месте и зашагал по ущелью, увязая по щиколотки в песке. Набрел на густые заросли саксаула. Здесь было как будто тише. Он вырыл под кустом неглубокую яму, растянул с наветренной стороны обрывок парашюта, привязал его к саксаулу стропами. Стало относительно спокойнее. Телюков съел кусок колбасы, к спирту не притронулся -- после него еще больше мучила жажда. Запасы воды иссякали -оставалось меньше половины фляги.
По всему было видно, что буря утихнет не скоро, и Телюков начал соображать, что же делать дальше. До Кизыл-Калы было более ста километров. До рудника Каменского, пожалуй, ближе. Есть часы, есть компас, есть карта. Еда тоже пока есть. Но ветер валит с ног! Да т в конце концов на рудник можно и не попасть, чего доброго, пройдешь мимо. И до Кизыл-Калы не доберешься. Еще застрянешь где-нибудь.
Так ничего и не решил.
Песчаную муть сменили такие же мутные сумерки. Все вокруг потускнело. Будто кто-то взял и замазал очки тушью.
Телюков невольно сравнивал себя с Робинзоном Крузо. Тот был удачливее. Попал на живописный остров, где была вода, зелень, где не свирепствовал песчаный буран. А главное, он был не один... Эх, Филипп Кондратьевич, ведь ты солдат, и не пристало тебе падать духом... Хоть бы кто-нибудь из писателей изобразил тебя... Ну хоть не книгу о тебе написал бы, а коротенький рассказ... поведал бы людям, как ты прыгал с парашютом, как на четвереньках ползал по барханам между кустов колючего саксаула.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
