— Убит. На дуэли.
— А-а-а! — Лицо банкира прояснилось. — Кажется, я начинаю понимать, о чем идет речь…
— О ком, — мягко поправил Саша.
— Благородство, благородство… — пропел, цветя, как майская роза, Михаил Семенович. — Как люблю я это слово!.. Что же мы стоим? — всполошился он. — Присаживайтесь к столу, мой друг! Эй, кто там! — нажал он на вделанную в стол кнопку. — Распорядитесь…
— Не стоит, право, — Саша сел в кресло и поставил чемоданчик перед собой. — Я ненадолго и сыт к тому же.
Кусок не полез бы ему в горло в этом доме…
— Ну что же… — Раушенбах уселся напротив и сцепил пальцы рук. — Если вы ничего не хотите, давайте покончим с этим делом прямо сейчас.
— Охотно, — кивнул Александр, расстегивая шинель, и с удовольствием отметил, как впились глаза барона в ордена на его груди — особенно в сияющую золотом афганскую звезду, которую поручик никому бы не показал, кроме него.
— Вы… э-э-э… Вы в курсе, — с некоторым трудом справился с собой Михаил Семенович, — сколько именно должен мне… м-м-м… Дмитрий Аполлинарьевич? У вас там хватит? — кивнул он на чемоданчик.
— С избытком, — заверил его Бежецкий. — Триста пятьдесят тысяч рублей, если не ошибаюсь?
— М-м-м-м… Почти что так, — принял бесстрастный вид банкир. — Четыреста. Изволите выдать?
— Изволю. А вы, сударь, извольте выдать закладные, векселя или что там у вас.
— Непременно. — Барон суетливо выбрался из-за стола. — Позвольте отлучиться на минуточку?
Отсутствовал он минут пятнадцать. За это время скучающий молодой офицер успел изучить обстановку кабинета, пролистать лежащий на краю стола толстый экономический журнал, содержимое которого уже с первых страниц навеяло на него несказанную тоску. Исчиркать и изрисовать рожицами пару-тройку листов бумаги…
— Не скучаете? — Барон с лучезарной улыбкой Деда Мороза выложил перед ним на стол тоненькую пачку красивых, похожих на ассигнации бумажных листов, щедро украшенных российскими двуглавыми орлами и радужными печатями в золотистых медальонах. — Тут все — копеечка в копеечку. Все четыреста тысяч целковых. Вот это — закладная на особняк… — принялся он листать бумаги. — Это вот — вексель на двадцать пять тысяч…
— Не трудитесь. — Саша равнодушно посмотрел вексель на свет, бросил обратно на стол и отщелкнул замки своего «сейфа» — ювелир расщедрился на действительно неплохой чемоданчик: из какого-то легкого, но прочного сплава, по словам приказчика, в огне не горящий и в воде не тонущий. И не поддающийся взлому.
Перед Раушенбахом одна за другой улеглись на зеленое, словно у карточного стола, сукно восемь аккуратных, перехваченных крест-накрест бумажными бандерольками, пачек.
— Можете не пересчитывать.
— А вот тут не вам меня учить, молодой человек, — огрызнулся банкир, нервно разорвал одну из бумажных полосок и молниеносно, как карточную колоду, пролистнул веер пятисотрублевок — только портреты Петра Великого промелькнули.
Поручик просто залюбовался мастерством, оказавшим бы честь любому иллюзионисту-престидижитатору. Но выступление длилось недолго — на пересчитывание купюр у Михаила Семеновича ушли считанные минуты.
— У вас все? — смахнул он деньги в ящик стола и поднял глаза на посетителя — приветливость его испарилась вместе с деньгами. — Если так, то не смею вас задерживать.
— Расписочку позвольте, — толкнул к нему несколько листов чистой бумаги Саша, покоробленный резкой сменой тона. — Я, такой-то и такой-то, получив от такого-то сумму в таком-то размере, не имею к покойному князю Вельяминову Д. А., равно как к его наследникам, никаких финансовых претензий…
— Да знаю, знаю! — Барон быстро набросал несколько строк и снова тронул кнопку вызова. — Афиноген? Быстро нотариуса ко мне!.. Придется подождать, — елейно улыбнулся он, снова становясь радушным хозяином. — Может быть, все же рюмочку коньяка?
— Благодарю, — буркнул поручик. — Кстати, наши дела еще не закончены.
— Да-а? И что же еще? Неужели опять «браунинг»?
— Нет. Помнится, вам задолжал еще один из моих добрых знакомых.
— Кто же? — сыграл непонимание барон. — Среди должников моего банка… Банка, акционером которого я являюсь, естественно… Так вот, он — кредитор множества гвардейских офицеров. В том числе и улан. Конкретнее, пожалуйста, ваше сиятельство. За кого еще вы желаете рассчитаться?
— Нет, ваш должник не из гвардейцев. Вам должен отец Насти. Анастасии Александровны Головниной, — поправился офицер.
— Насти?.. — Раушенбах отвел глаза. — Так я и знал. Все-таки любовь. Неразделенная, — ядовито улыбнулся он. — Но вас ведь сейчас это должно мало волновать, не правда ли?
— И все равно. Господин Головнин должен вам, сударь, деньги. Сколько?
— Триста пятьдесят тысяч, — улыбаясь неизвестно чему, ответил банкир. — Копеечка в копеечку. Желаете заплатить и эту сумму? Право, я велю написать слово «благородство» на своем гербе!
— Вы этого девиза недостойны. Напишите лучше «алчность».
— Ну, хорошо, хорошо, — покладисто согласился барон. — Напишем «готовность к взаимовыручке». Так я прав?
— Правы.
Александр открыл чемоданчик и выгрузил еще семь пачек. Брови Раушенбаха с появлением каждой поднимались все выше и выше. Но придвигать их к себе он не спешил, почему-то колебался, и это было написано у него на лице.
— Документы, пожалуйста.
— Понимаете, Александр Павлович… — Барон задумчиво почесал кончик носа. — Расписки Головнина хранятся в банке. Сегодня суббота, банк уже закрыт… Давайте, я пришлю все бумаги в понедельник, с курьерской почтой. Или зайдите за ними в банк сами. А расписку я вам напишу уже сейчас. Да-да, я помню: я, такой-то и такой-то, получив от такого-то сумму в таком-то размере, не имею… И все такое. Сейчас подойдет нотариус — он обе бумаги и заверит. Ну, как?
— Думаю, можно… — Александру самому претили эти бумажные вопросы. — Только бумаги отошлите не ко мне — зачем мне это? — а сразу Головниным.
— Подарок? — кривая ухмылка обнажила сахарно-белый клык.
«Как у волка, — подумал офицер неприязненно. — Нет, не волка — пса. Наглого дворового шелудивого пса…»
— Да, подарок, — с вызовом ответил он.
— Похвально, похвально… Кстати, — спохватился банкир. — Поскольку вы вносите сумму наличными, я сделаю вам скидку. Семь процентов вам хватит? Скажем, пятьдесят тысяч.
— Оставьте их себе.
— Ну уж нет! Благородство не только ваша — столбовых дворян — привилегия. Нам, мелкой сошке, оно тоже не чуждо. И я вам это докажу, граф! Получите! — одна из нераспечатанных пачек шлепнулась перед поручиком. — И распишитесь, кстати!
Если бы барон не потребовал расписки, Александр бы ни за что не взял деньги назад. Но простейшая бюрократическая процедура словно сломала какой-то предохранитель.
«И куда ты сунешься, такой хороший, без гроша за душой? — явственно услышал он чей-то знакомый голос. — Ты ведь решил уйти со службы. А сто тысяч — пятьдесят этих и пятьдесят, оставшихся от продажи перстня, — приличные деньги на первое время. Кому-то этой суммы хватает на всю жизнь… Тем более — они все твои. Все восемьсот тысяч. Эти пятьдесят — в любом случае. Твое благородство удовлетворено полностью. Не на паперть же идти из-за него?..»
И рука сама собой протянулась к тугой пачке тускло-коричневых купюр…
* * *
— Кому?! — округлила глаза симпатичная девица-приемщица, вертя в руках объемистый пакет, перечеркнутый широкой синей полосой. — Вы не ошиблись, господин офицер?
— Нет, не ошибся. — Александр аккуратно надел на ручку колпачок и спрятал ее в карман. — Именно князю Вельяминову. Товарищу министра двора его величества. Лично в руки.
— Тут наверняка важное донесение. — От улыбки на щеках сотрудницы «Экспресс-почты» появились симпатичные ямочки. — Не лучше ли фельдъегерской почтой?
— Да нет, — поручик улыбнулся в ответ. — До фельдъегерской я пока не дорос. Вы уж отправьте обычной, но чтобы обязательно — в руки и под роспись. Вы все поняли, мадам?
— Поняла, мой капитан!
— Всего лишь поручик, — развел руками Саша.
— А я — мадемуазель, — кокетливо опустила длинные ресницы девица. — Все сделаем в лучшем виде!
«Хороший признак, — Бежецкий вышел на улицу и жестом остановил проезжающее такси. — Я снова начал обращать внимание на симпатичных девиц. Все бежит, все меняется… Старые раны затягиваются, как говорил когда-то покойный Герман…»
Можно было отослать вторую расписку тоже почтой, но молодой человек не мог не встретиться с Настенькой еще раз. Последний, безнадежный раз, ничего не решающий и от того особенно притягательный… К тому же оставалось еще одно дело. Формальность, не более, но, увы, без нее было не обойтись.
