есть, а у вас?»… Надо б что-нибудь ещё добавить, чтобы получилось чётко про магазин, а не про продавщицу. С яйцами.
А тут очередь как раз подходит, и я, не успев ничего придумать, спрашиваю: «У вас яйца не появились?»
Продавщица смотрит на меня, кривя лицо и похрюкивая. Дескать, «Нет, не появились пока. А должны были?»
Или ещё страшнее: «Ага, появились». Здравствуйте.
А я же знал, что пару дней назад в этом магазине яйца закончились! Вот и спросил – про конкретный магазин. И нефиг окружающим было ржать конями, а продавщице уползать под прилавок.
Вот всем хорош великий русский язык, но слово «яйца» в нём не продумано до конца!
Кот по имени Мякиш, безымянный заинька и большая рыба
На самом деле кота зовут, вероятнее всего, совсем не так. Мякишем его назвал Константин Иванович фон Мюнхгаузен, которого, в свою очередь, Мюнхгаузеном назвал я – за патологическую страсть к рассказыванию самых необыкновенных историй из своей жизни. То он, работая учителем физкультуры, получает звание «Учитель года». То путешествует по Китаю на велосипедах, причём вместе со своими учениками. То слушает концерт «Пинк Флойд» в Праге, сидя на красивом холме рядом с концертным стадионом. То пьёт водку с Гребенщиковым. То дерётся с Шевчуком…
Хотя, возможно, барон и не врёт. По крайней мере, свои истории он рассказывает с такой неистовой верой в происходящее, что, заподазривая в них вымысел, чувствуешь себя нелепым циником, топчущим детские замки из песка на берегу реки тёплым летним днём.
Сам я, впрочем, зову Мякиша иначе – Хлебокотом. Хлебокот в сложенном состоянии окраской и формой похож на булку хлеба, и потому, наверное, неудивительно, что он живёт в пекарне на первом этаже бывшей бани, мимо которой мы с бароном по утрам ходим на работу.
Хотя это мы сейчас вместе ходим, а до недавнего времени мы с бароном по вахтам ни фига не совпадали: я приезжал – он уезжал, и наоборот. Но тут так получилось, что баронов сменщик допился до фиолетовых тараканов. Дома-то он пьёт почище некоторых, а на вахту приезжает и резко это дело бросает. Здоровье же даже молодого и крепкого человека подобные эквилибры не всегда способно с достоинством выдержать, что уж говорить про гражданина преклонного возраста? Короче, дошло до того, что к нему на рабочее место заходят коллеги по вахте, а он их ведёт в абсолютно пустой и тихий цех и говорит: «Слушайте! Слышите? Голоса…»
В общем, повязали сменщика. А барона Иваныча вызвали вне графика. И теперь мы с ним по утрам ходим вместе на работу мимо Хлебокота и его пекарни, слушая по дороге джаз из моего телефона, разговаривая про путешествия по Вьетнаму дикарями и наслаждаясь запахом свежеиспечённого хлеба.
Правда, на днях барон меня напугал. Ко мне, – говорит, какие-то две собаки приходили. Новые, говорит, необычные.
Ну, я ему прямо так и сказал: Костя, говорю, главное – никому про собак не рассказывай, а то и тебя увезут. Я его ещё спросил потом, не пели ли собаки песен, не предлагали ли поклоняться Ктулху и не исчезали ли в туманной дымке. На что Константин Иванович махал руками и клялся в реальной физической природе окружающего его мира.
Благо, что человек не пьёт. Но мало ли чего можно ожидать от того, кто дерётся с Шевчуком?
Оттого, к примеру, увидев за контейнером безымянного простого зайца, вы его лучше сразу сфотографируйте. Чтобы потом было, чем оперировать, когда вас потащат в застенки. Хлебокот, я, конечно, понимаю, плохо получился. Камера на телефоне у меня не самой последней берлинской марки. Но вот заец удался на славу. Зайцы, кстати, тоже от Константина Иваныча скачут.
Он говорит, что их там в окрестностях его цеха развелось, почти как собак.
И оттого мне что уже даже как-то местами тревожно.
Как нам пережить зиму вдали от центров цивилизации
Валентиныч вчера вечером вселил ужас в сердца соратников и послужил всем ныне живущим живым упрёком.
Я ведь тут, в деревне, как? Я ведь тут по вечерам обливаюсь ледяной водой. На улице, среди сугробов. По коему поводу уборщица избушки уже звонила вечером в телефон и из телефона грозила руками со словами. Что пора уж бы нам перестать поливать водой дорожку перед домом, потому что она, уборщица, один раз уже наебнулась, будучи поскользнувшись, а в будущем, неровен час, так и вовсе убиться может. Кто тогда будет нам менять постельные пододеяльники и конфисковывать недопитую водку из холодильника? Никто. Вот и нефиг.
По этому поводу Валентиныч вчера выкопал КАРМАН в сторону от основной дорожки. Один карман уже был – я в нём как раз и предавался до сих пор водным процедурам. Но тот карман со временем весь покрылся ледяной коркой, и вода из него уже начала переливаться на тропинку, отчего мои, к примеру, соратники постоянно страдали, хотя и виду не показывали, поелику я у них отчего-то пребываю в авторитете, и ругать меня пока ни одна сволочь не осмеливается. Я ведь тут мало того, что старше и умудрённее всех прочих, так ещё и бороду начал отпускать! А борода меня всегда делает солидным и важным, как Фридрих Энгельс. Вот мне все и поклоняются. Благодатно!
А тут пришлось новый карман выкапывать. Вдаль. И с лесенками. Чтобы вода из него никуда больше не уходила, а там вся и оседала. Титанический труд, подвиг Геракла! Еле выкопал, семь потов утратил и руки почти отморозил!
Но не суть, в общем-то. Обычно я поступаю так. Выхожу в предбанник, в одно полотенце завёрнутый. Снимаю полотенце, вешаю его на лопату. Выключаю в предбаннике свет – ну так, на всякий случай. Обычно-то во дворе и на улице к тому времени уже ни одной собаки нет, и только цепные соседские псы лают, чуя недоброе. А людей нету.
Выхожу во двор. Да, совершенно без ничего. Беру загодя выставленное там ведро с водой, вода в котором к тому времени уже успевает остыть, а то и покрыться ледяной корочкой, а то и – в особо суровые дни – вовсе замёрзнуть, отчего приходится изощряться, лёд извлекая. Одно такое извлечённое ледяное ведро у меня уже стоит во дворе, на вершине снежного холма. Стояло ещё два, но их какие-то нехорошие люди расколотили вдребезги, и теперь только мелкие льдинки от них валяются по всему двору и прилипают к ногам закаливающегося, когда он там топает босиком, как, например, я. Этак заходишь обратно
