У Островского сказано, что Лариса поет романс Глинки "Сомнение". И на репетициях Лариса исполняла именно его. А тут вдруг неожиданно для актеров, для режиссера Лариса взяла гитару и запела старинный итальянский романс Тости, который исполнял ее отец:
Он говорил мне, будь ты моею.
И стану жить я, страстью сгорая...
Бедному сердцу так говорил он,
Но не любил он, нет, не любил он...
Петербуржцы слышали этот романс впервые, но не удивились его появлению в спектакле. Никто, даже самые матерые критики, не анализировали происходящее на сцене, все были полностью захвачены душевными движениями главной героини и переживали вместе с ней. Когда отзвучал последний аккорд, после минуты всеобщего молчания зал взорвался аплодисментами. Это не входило в режиссерские планы, и вовремя был сымпровизирован антракт. Когда начался последний акт, при появлении Ларисы овации возобновились. Великосветский партер аплодировал стоя!
Интимный настрой спектакля оказалась под угрозой. Но Вера выдержала паузу совершенно спокойно, она чувствовала себя полностью в своей тарелке, она, по сути, дирижировала всем актерским ансамблем и всей публикой. Актеры играли только на нее, восхищенные ее работой. Аплодисменты стихли, восторженные зрители сели в кресла, и "Бесприданница" на самом высоком эмоциональном накале покатилась к развязке.
Долго не отпускали ее со сцены в этот вечер, так долго никогда ее не вызывали, даже в Вильне, когда она играла Ларису. Но здесь она сыграла эту роль с особым подъемом.
Санкт-петербургская критика несколько дней обсуждала этот спектакль. В Александринке появилась звезда. Почему же ее не замечали раньше? Заговорили о новом творческом методе режиссера, о новом подходе, новой трактовке Островского. Но если и был у кого этот новый подход, то только у одного человека на сцене - у исполнительницы главной роли. Он же был ее творческим методом.
Билеты на ближайшие спектакли "Бесприданница" были проданы за один день. Сезон для Веры начался триумфально.
Ознаменовался он еще одним важным событием для Веры - роли Нины Заречной в "Чайке" Антона Павловича Чехова. Руководство театра и все актеры не скрывали своей радости по поводу того, что заполучили новую пьесу Чехова. Его "Иванов" до сих пор шел с огромным успехом, и на "Чайку" возлагали большие надежды.
Автор просил, чтобы роль Нины Заречной была отдана приме Александринки Марии Гавриловне Савиной. Но на репетицию Савина не явилась, а прислала курьера с коротким письмом, в котором прима с должной степенью иронии прошлась по поводу того, что возрастные различия ее и Нины Заречной довольно-таки ощутимы. Савина писала:
"Роль Нины вся основана на внешности, и вследствие этого мне совершенно не подходит... Главное же неудобство заключается в том, что годы Нины слишком подчеркнуты и литератор твердит все время "о свежем молодом чувстве"... На "чувство" я могу иметь претензию, но в "свежесть" его вряд ли Вы поверите - и я боюсь вдвойне: за автора и за себя..."
С присущим ей благородством она предлагала отдать роль Нины Комиссаржевской.
"Чайку" репетировал сам заведующий труппой Евтихий Павлович Карпов. Он вызвал к себе Веру и прочел письмо Савиной. Вопросительно посмотрел на Комиссаржевскую: согласна ли она взять роль, от которой отказалась другая актриса? В театре этого старались избегать. Но тут был особый случай Чехов. И Вера сказала:
- Я прочту пьесу и вечером дам ответ.
Весь день Вера, не отрываясь от "Чайки", просидела в своей гримерной. Когда Евтихий Павлович явился к ней за ответом, она выглядела приподнято-возбужденно.
- Евтихий Павлович, дорогой, вы не представляете, что вы сделали для меня. Это будет моя лучшая роль!
- Я тут ни при чем, скажите спасибо Антону Павловичу, - улыбнулся режиссер. - Что, так понравилась роль?
- Понравилось все - и роль, и пьеса. Это мое, мое. Интуиция меня никогда не подводит. Единственное, чего я боюсь, - до дня премьеры осталось несколько дней!
- Ну, так работать вам не привыкать, вы в провинции играли и с двух-трех репетиций, - попытался успокоить ее Карпов.
- Так то провинция, а это Александринка, и автор особенный - Чехов.
- Это точно, особенный, - согласился Карпов.
И глубоко задумался.
- Вас что-то смущает? - спросила Вера.
- Вы сейчас сказали, что Чехов - особенный автор, это абсолютная правда, и пьеса у него непростая. А на этот день назначен бенефис нашей актрисы Левкеевой, после "Чайки" будет водевиль. Значит, и публика будет соответствующей - купечество, гостинодворцы. Впрочем, чего гадать. Надо работать. Завтра в одиннадцать репетиция. А в пятницу Антон Павлович обещал приехать.
Рассуждения управляющего труппой Вера пропустила мимо ушей, она слишком была поглощена новой работой, а тут еще автор явится на репетицию. Надо идти готовиться. Сегодняшнюю ночь она спать не будет.
Репетировали каждый день с утра и до вечера. Наступила пятница, приехал автор. Когда Евтихий Павлович сказал Чехову, что роль Нины Савина исполнять не сможет, а будет играть молодая талантливая актриса Вера Комиссаржевская, Антон Павлович не возмущался, не удивлялся. Он только сказал:
- А сможет ли она?
- Сможет, - уверил его Карпов. - Посмотрите первое действие.
Когда закончился прогон первого акта, все актеры посмотрели на автора: что он скажет? Чехов, как будто слегка смущаясь, начал говорить:
- Хорошо, господа, очень хорошо. Только единственное замечание: играйте, пожалуйста, проще. Вы слишком стараетесь как будто. Проще надо, как в жизни. А так все хорошо. И Давыдов хорош, и Варламов тоже. - Актеры, исполняющие эти роли, поклонились автору в знак благодарности.
- А я? - взволнованно спросила Вера. - Вы обо мне ничего не сказали.
- К вам это тоже относится. Вы хорошо играете, но опять же - слишком хорошо. Вы произносите монолог как профессиональная актриса, а Нина - она всего-навсего провинциальная девушка. Поэтому ее "львы, орлы" должны звучать чуть проще.
- Господи, конечно, как же я сразу не подумала, вы совершенно правы, смутилась Вера.
И следующий акт она действительно сыграла по-другому. Чехов был очень доволен ею. После репетиции он говорил Карпову:
- Какая тонкая у вас актриса появилась - Комиссаржевская. Мне кажется, что, когда я писал "Чайку", я именно такую Нину и представлял. Хотя вижу ее впервые.
Вера не слышала этих слов, в этот момент она думала о том, что Нина это про нее, что никогда еще у нее не было такой личной роли.
Опасения Карпова по поводу публики в день премьеры "Чайки" оказались не напрасными. На водевиль пришли гостинодворцы, которые знали Чехова только по комедиям "Медведь" и "Предложение" и почему-то решили, что "Чайка" относится к их числу. Они с самого начала были настроены очень весело, и сразу же после монолога Нины Заречной в зале раздался смех. Он не прекращался на протяжении всего спектакля. Чехов за сценой ходил из угла в угол и вздрагивал при каждом новом взрыве хохота. После спектакля он ушел по-английски и дал себе клятву никогда ничего для сцены не писать. Актеры и режиссер, конечно, после премьеры были страшно расстроены, но они понимали, что такая реакция - скорее исключение, что на следующем спектакле восприятие будет адекватным.
Так и случилось. Следующее представление "Чайки" было принято очень тепло, интеллигентная публика долго не отпускала актеров со сцены. Вера поспешила написать Чехову в Ялту, чтобы успокоить его.
Второй свой сезон в Александринском театре она начала ролью Сашеньки в "Иванове". Этот год в ее жизни был важен тем, что завязалась дружба с Чеховым. Летом, когда она гостила на даче в Крыму у своей близкой подруги Марии Ильиничны Зилоти, сестры известного в то время пианиста, ей пришла в голову идея поехать к Антону Павловичу в Ялту и попросить его о пьесе для бенефиса. Она позвонила Чехову.
- Буду очень рад, мои все в Гурзуфе, я один. Приезжайте хоть завтра, ответил бодрым голосом Чехов.
Когда она открыла калитку маленького садика, то увидела хозяина, поливающего цветы. Он тут же поставил лейку на землю и пошел к ней навстречу. Поздоровался, пригласил в дом.
Она сидела в кабинете писателя, рассматривала на стенах картины Левитана и пила кофе. Чехов говорил:
- Шекспира надо ставить, только Шекспира. Лучше плохо сыгранный Шекспир, чем скучное ничего. Шекспира должно играть везде, хотя бы ради освежения, если не для поучения и высоких целей... Надо освежить театральную атмосферу другой крайностью, и крайность эта - Шекспир.
Вера не была согласна с Чеховым, но к его оригинальным мыслям прислушивалась с большим интересом.
- Никаких сюжетов не нужно, - продолжал Антон Павлович, отхлебывая кофе. - В жизни нет сюжетов, в жизни все перемешано - глубокое с мелким, великое с ничтожным, трагическое со смешным. Большинство театральных режиссеров порабощено рутиной и никак не может с нею расстаться. Нужны новые формы!
