Каждому, кто кормил тогда семью, приходилось как-то выкручиваться. Поначалу наши солдаты поторговывали каждый в отдельности сигаретами и консервами. Это мы поставили под контроль довольно быстро. Но потом сформировались организации, которые, в свою очередь, взяли под контроль весь черный рынок — от производителя до покупателя. Спекулянты большого калибра, торговавшие не граммами, как мелкая рыбешка, но центнерами, целыми грузовиками. Тем ничего не стоило выложить за мешок кофе сорок пять тысяч марок наличными. Разветвленная система сбыта гарантировала им, что товары в кратчайшее время по многочисленным каналам попадут на черный рынок. В этой системе полно было скрывавшихся нацистов. Людей, которые с большой охотой восстановили бы старый порядок. «Вервольфьі»[9] и все подпольные нацистские организации финансировались на средства черного рынка. Мы догадывались, что Аугсбургер во всем этом не последний человек. В пользу такого предположения свидетельствовало и то, что бохумский черный рынок располагал прекрасными контактами с полицией. Большинство проводимых облав кончались ничем. Попробуем действовать их же средствами, подумал я после очередной неудачи и добился от капитана солидной суммы на подкуп осведомителей. Нам удалось завербовать одного из торговцев. Они там организовали комитет, который регулировал цены и решал, кому чем торговать. Допущенные к торговле получали от шефа соответствующую карточку, разумеется, за наличные. Наш торговец отказался признать этот комитет. Полицейский патруль обнаружил его утром на Мольткеплац избитым до полусмерти. На допросе он рассказал все, что знал. Но для нас это было слишком мало. Поэтому мы отправили его снова на рынок. Ему предстояло выступить там в роли раскаявшегося грешника. Какое-то время они подержали его в подвешенном состоянии, потом приняли. Постепенно мы все больше узнавали о комитете, о его членах, о поставщиках и посредниках, связанных с продовольственным управлением. Когда наш человек сообщил срок очередной большой встречи, мы провели операцию. Окружив весь район, прочесали его улица за улицей, развалины за развалинами. Несколько сот людей было обыскано, более пятидесяти арестовано. Успех гарантирован, предполагали мы. Пока с Аллеештрассе не пришло сообщение, что какой-то грузовик прорвал оцепление и скрылся в направлении Ваттеншайда. Руководители комитета исчезли. По крайней мере теперь мы знали их имена, ведь другие, те, которым скрыться не удалось, рассказали все. Наше предположение, что среди скрывшихся был и Карл Аугсбургер, подтвердилось. Но больше он так и не появился.
19
На ужин был печеночный паштет.
— Снизойди, господи, будь нашим гостем, — молился ее отец.
«Я угощу тебя, господи, своим паштетом,» — подумала Улла.
После новостей шла веселая викторина «Угадай кто?».
Так кто же она? Беспомощная, растерянная, зашедшая в тупик.
Ее розыски и в самом деле зашли в тупик. След человека, который — в том случае, если он еще жив, разумеется, — мог иметь какое-то отношение к смерти деда, затерялся тридцать пять лет назад.
В следующее воскресенье был день благодарения, о том, чтобы не пойти в церковь, не могло быть и речи, явка обязательна. После богослужения церковный хор в сопровождении тромбона исполнил на кладбище псалом. Отец подпевал с упоением. Свежий могильный холмик мать украсила еловыми ветками. Три венка увядали в стороне. Отец спрятал бело-голубую ленту в цветы и продолжил молитву. Мать всхлипывала, Улла смотрела в сторону.
Дома после обеда (глава семейства уснул на тахте, Улла убирала вымытую посуду) мать достала из шкафа бумажник Эмиля и разложила содержимое на письменном столе. Удостоверение личности с фотокарточкой шестидесятых годов; фотокарточка матери с двумя дырками, должно быть, с какого-то документа; маленький красный партийный билет с отметкой об уплате членских взносов по сентябрь включительно; старый пропуск, где указана профессия: служащий охраны; пожелтевшая газетная вырезка: Эмиль перед зданием Национально-демократической партии в Ваттеншайде; инвалидная карточка; записка с адресом; совсем недавнее газетное фото: бургомистр вручает трем мужчинам огромный ключ.
Когда все следы воскресного обеда были устранены и мойка из нержавеющей стали заблестела как новенькая, Улла подсела к матери. Вдвоем разглядывали они сокровища, которые Эмиль Штроткемпер сберегал в собственном бумажнике.
— Ты знаешь тех, кто на фотографии?
— Вот здесь, рядом с дедушкой?
— Нет, рядом с бургомистром.
— Но здесь же подпись: «За многолетнюю блистательную и многотрудную деятельность германская ассоциация владельцев отелей на своей ежегодной конференции, состоявшейся в отеле „Эксцельсиор“, наградила Хуберта Фронцена (Бохум) и Генриха Лембке (Вестерланд) почетными золотыми ключами. Серебряный ключ вручен за достойные подражания нововведения владельцу отеля в Дюссельдорфе Хансу Марино. Бургомистр Эллердик, вручая награды, заявил, что ему особенно приятно видеть среди награжденных жителя Бохума».
Улла, недоумевая, взглянула на мать.
— А какое отношение имел ко всему этому дед?
— Бог его знает.
— Но что-то было очень важное, если он таскал эту фотографию в бумажнике. Ведь другие документы в бумажнике были для него очень важны: удостоверение личности, партийный билет, фотография бабушки, демонстрация перед штаб-квартирой нацистской партии, инвалидная карточка.
— А чем важна была ему записка с адресом?
— Как ты думаешь, мама, это почерк деда?
— Вильгельм Мюллер, Шеферштрассе, 29. Нет, взгляни, дед писал совсем по-другому.
Она положила раскрытое удостоверение личности, где стояла кривая подпись деда, рядом с запиской и на какое-то время задумалась, не находя убедительного объяснения ни фотографии, ни этой записке.
Улла ушла в свои мысли. Разочарование прошедшей недели боролось в ней с пробуждающейся заново жаждой знания. Она не рассказывала матери о своем расследовании. Зачем? Помощи от нее все равно никакой, зато есть опасность, что она проболтается. Ей хотелось избежать скандала, который непременно устроил бы отец, узнав все это. Она молчала, пока мать, тихо вздыхая, снова не сложила документы в бумажник.
Улла вытащила бумажник из кухонного шкафа, позвонила по телефону и вскоре после этого ушла.
Шеферштрассе, 29.
Улла разглядывала домик со всех сторон: защищающая от ветра пристройка из цементированного оргстекла перед дверью, окна, украшенные тюлевыми занавесками.
— Великолепная маскировка для профессионального убийцы, — съязвил Джимми.
Улла яростно толкнула его в бок.
— Только не строй из себя героя, приятель!
В трамвае — мотоцикл у Джимми сломался — было достаточно времени поразмышлять, кем мог быть этот Вильгельм Мюллер из бумажника Эмиля. Варианты были самые разные — от нацистского преступника и профессионального убийцы до товарища по работе, по выпивке; при этом Улле приходили в голову самые опасные варианты, а Джимми — безобидные. Но для дальнейших теоретических построений времени уже не оставалось.
Нарочито небрежно Джимми подошел к входной двери дома и нажал кнопку звонка.
— Открой, Луиза, кто-то звонит.
Вилли Мюллер сидел в кресле и разгадывал кроссворд.
— Я ничего не слышала, — буркнула супруга, не отрываясь от красочных фотографий в журнале «Нойе фрау».
— Тебе говорю, кто-то позвонил, — настаивал муж.
— Но кто бы это мог быть?
— Не знаю.
Любитель кроссвордов покачал головой.
— Вот видишь! Сам не знаешь, — довольно ответила жена.
Второй звонок не услышать было нельзя.
Луиза Мюллер сдвинула в сторону занавеску и выглянула в окно.
— Я их совсем не знаю, двое.
— Да открывай же, Луиза. Спроси, что нужно.
Женщина прошаркала по узенькому коридору и чуть приоткрыла входную дверь.
— Простите, вы фрау Мюллер?
Джимми сам понимал, что это была не особенно блестящая находка. Табличка с фамилией висела прямо перед его носом. Голова в двери кивнула.
— Не могли бы мы поговорить с вашим мужем, фрау Мюллер?
— А зачем он вам нужен? — спросила она недоверчиво.
Улла слегка оттеснила своего друга.
— Фрау Мюллер, — начала она так обаятельно, как только могла. — Я обнаружила адрес вашего мужа в бумажнике моего дедушки, а с ним произошел весьма странный несчастный случай.
Договорить она не успела.
— Мужа нет дома, — перебила ее женщина, собираясь захлопнуть дверь, но тут кто-то крикнул из дома:
— Что случилось, Луиза? Чего они хотят?
Улле с трудом удалось сдержать смех.
— Так вы позволите нам войти? — спросила она.
Голова в двери исчезла. Дверь оставалась закрытой на цепочку.
