– Не заметить тебя? – Он покачал головой. – Это ты так шутишь? Айс, я мечтал познакомиться с того дня, как впервые о тебе услышал. Ученый, оперирующий понятиями, до которых здесь не дорастут никогда, маг, работающий с материями, о которых я уже не надеялся услышать, человек, представляющий мир так же, как я… Черт, – он усмехнулся, – мне с моих знаний толку мало. Я, как видишь, приспособился, принял здешние законы и правила. Так легче. А ты живешь по-своему, и все вокруг вынуждены подстраиваться под тебя. Не заметить… Это ты не должна была меня замечать. Легат Старой Гвардии – не того полета птица. Самое обидное даже не это, – Тир подвигал скованными руками, цепи чуть звякнули, – обидно то, что ты еще и женщина.
– Почему? – Она улыбалась. Удивительное чувство, необыкновенное! Раньше так было только с Эльриком. Он видел в ней женщину, сильный, мудрый, древний – он видел. Но этот мальчик…
– Да нипочему, – Тир пренебрежительно поморщился, – просто лучше бы ты была заучившейся очкастой воблой.
– Думаешь? То есть ты предпочел бы, чтобы здесь сейчас была такая вот вобла?
– Нет! – Он поспешно замотал головой: – Не надо. Ты можешь это устроить, я знаю, но… нет. Уж лучше я буду лелеять свои комплексы. Ну там, простой пилот и настоящая леди, романтика, все дела.
– Ты не обычный пилот, – сказала Айс.
– А ты – уникальный маг. – Тир вновь посерьезнел, взглянул настороженно и тоскливо: – Что я для тебя? Объект исследований? Тема для пары страниц в очередной монографии?
– Для нескольких монографий, – поправила Айс.
Рассмеялись они одновременно.
Айс по-прежнему держала его руки, и Тир, опустив голову, коснулся губами ее пальцев:
– Ты совсем другая, чем я думал.
– Ты совсем другой, – эхом отозвалась она.
И поцелуй его был таким… болезненно-сладостным, долгим и нежным, и в груди заныло от томительной неги. Распустился внутри теплый пушистый цветок, и Айс застонала от этого тепла, от сладкого щекотания лепестков, и оторвавшись от губ демона, не сразу смогла вздохнуть.
– Иди, – попросил Тир, пряча взгляд, – пожалуйста.
Руки его – пойманные птицы, напряглись, суставы чуть слышно пощелкивали. Айс смотрела – не могла не смотреть – как вжимаются друг в друга тонкие косточки. Медленно, обдирая кожу, кисти выскальзывали из браслетов.
Вот почему он закован дважды: в запястьях и выше локтей.
– Не надо, – она обхватила его ладони, сжала, – не надо, Тир. Тебя накажут за это. Я… я поговорю с царем, обещаю, он примет выкуп. Завтра или, может, через день. Не позже. Ты потерпи, ладно? Осталось совсем недолго. Ты же не хочешь вернуться домой калекой? Они ведь ждут только повода, Тир. Чем дольше ты не сможешь летать, тем им лучше. Потерпи.
Айс поцеловала его высокий, горячий лоб. Губами притронулась к длинным, колким ресницам.
– Все будет хорошо, – прошептала уверенно.
Он улыбнулся ей одними глазами. Сквозь ласковые звездочки зрачков глядела звериная тоска.
– Все будет хорошо, – повторила Айс.
И быстро пошла к дверям.
Мохнатый шарик остался висеть под потолком, по-прежнему озаряя камеру мягким и добрым светом.
Пусть.
Сам Тир в жизни не попросил бы ее об этом, но Айс-то знала, как страшно ему оставаться в глухой и холодной темноте.
Первую минуту Тир отчаянно отплевывался.
Ее вкус, ее запах… Кажется, никогда теперь не забыть.
Еще и клыки… У-у, нелюдь… Ведьма! Светильник этот. Вот дрянь! И как его погасить – непонятно.
Фу.
Скривившись, он вытер губы. Понял, что руки дрожат, и уставился на них с нескрываемым отвращением.
Она касалась их. Трогала своими мерзкими теплыми лапами. Тварь. Тварь… ведьма… Теперь всю жизнь не отмыться.
Он чувствовал себя так, как будто, проснувшись, обнаружил на лице таракана. Мерзко. До тошноты, до дрожи.
«Прекрати истерику!» – приказал он себе. И прекратил. Не то чтобы совсем, но хотя бы дрожать перестал.
Ведьма…
Все! Хватит!
Тир прислушался к тому, что делалось снаружи. Ведьма ушла. Осталась охрана.
А у ведьмы куча комплексов, что при ее внешности, конечно, вполне ожидаемо. Получилось чуток подзарядиться. И подлечила, опять же – не надо тратить драгоценные капли силы на приведение себя в порядок. Может, грохнуть все на светильник? Да ну его, не факт, что получится. Можно сделать хитрее.
– Все через жопу, – грустно пробормотал Тир, – бардак в армии.
Он вздохнул, расслабился, поймал в себе слабые токи силы. Как мало ее! Настолько привык уже работать, не считая и не оглядываясь, что собирать энергию по капле казалось унизительным.
А куда деваться? Чертова сучка чуть не ухайдокала своими экспериментами. То ей, понимаешь, горит плохо. То мерзнет хреново. То, значит, кости дробятся медленно.
Вот мразь!
– Эй, Мохнурка, – позвал он негромко.
– Чего тебе, упырь, – тут же откликнулись из-за двери.
Ну точно, подслушивал. Позабавился, надо думать, от души. И пусть его. Не жалко.
В первый раз Тир получил за «Мохнурку» по зубам, да так, что показалось, вся челюсть выпала. А потом ничего. Привык бородатый. Отзывается даже. Бесится, правда, каждый раз, но от него ничего другого и не требуется. Он бесится, а демон силы копит.
Да к тому же, а как еще его называть, ежели он весь, с головы до ног, шерстистый? Подчиненные начальника за глаза «Гладким» зовут. Льстят безбожно, потому как они рядовые, а он – десятник. Ну а Тир, тот с чинами не считается. Тир всегда правду в глаза… Ага, а Тиру за это в зубы…
– Цепи сними!
Он не просил и даже не напоминал. Он приказывал. Силу – по капле. Здесь много и не надо, Мохнурка дисциплину знает, приказы выполнять привык.
Десятник – сам! лично! – возник на пороге. Уставился на светящийся шарик под потолком. У десятника две программы в конфликт вошли, одна – старая: свет в камере быть не должен. Вторая – новая: цепи снять.
– Сюда, – напомнил о себе Тир, звякнув кандалами.
Мохнурка вошел. Следом за ним в дверь просочились двое рядовых с арбалетами. Перестраховщики. Ну куда, спрашивается, бедный демон отсюда денется? Впрочем, памятуя все сказки… из которых большая часть – правда… Делся бы, будь силенок чуть-чуть побольше.
Вот сейчас бы кандалами да Мохнурке по башке, его телом от выстрела закрыться, посмертный дар забрать… Ага. Только болт арбалетный, это вам не разрывная пуля. Болт навылет бьет. Ему что один Мохнурка, что с демоном вместе. Да и второй стрелок зевать не станет. А ошейник-то по-прежнему к стене притянут.
Отступая к дверям, десятник снова взглянул на светильник.
Тир сдержал довольную улыбку, сделал взгляд просительным:
– Нельзя его оставить?
Не вопрос это, конечно – приказ. Такой же, как насчет цепей. Нельзя, мол, лампочку оставлять. Но это Мохнурка приказ слышит, а лопушата с арбалетами слышат просьбу. Робкую такую.
– Нельзя, – отрезал Мохнурка. И вся компания вымелась за дверь.
Ну вот. Порядок. Сейчас пришлют мага, он свет выключит, и будет совсем хорошо…
– Стопор убери, – напомнил Тир закрывшейся двери.
– Понял! – рявкнул Мохнурка.
И Тир едва не укусил сам себя со злости. Думать надо, когда приказываешь. Меру знать. Этак в следующий раз Мохнурка ему честь отдаст при встрече. И что тогда остальные подумают?
Потом он остервенело отмывался под ледяной водой. Керты, в общем, зверушки не злые. Отвели камеру со всеми удобствами. Через нее даже ручеек подземный протекал. Журчал, правда, зараза, так нудно, что любой другой на месте Тира через пару дней рехнулся бы. Но Тир фон Рауб – он не абы кто. Он демон, у него психика гибкая, он и не такое выдерживал.
Когда терпеть холод не стало уже никакой возможности, он оделся, забрался на койку и свернулся клубком, закутавшись в колючее одеяло.
Вот так. Так почти хорошо. Вымылся. Зубы почистил.
Честно говоря, очень хотелось выскоблить себя наждачкой.
Тело помнило.
Гадкие, гладкие, белые лапы. Скользят по коже. Теплые. Не деться никуда, никуда не деться. Пальцы не тронь, сука!
Птаха… проверим косточки на излом… птичьи косточки…
Страшно. Страшно чувствовать свою уязвимость. Тварь, мерзкая белесая тварь, подземная рыба, безглазая… Неба не видит. Лапы ее на коже, мерзкие, гладкие лапы, теплые…
Свернувшись под одеялом, Тир уже не пытался унять дрожь. Это пройдет. Пройдет само. Со временем.
Он сыграл на голых нервах, сыграл грубо и очень небрежно. Слишком страшно было, чтоб точно выверять все жесты и интонации, слишком страшно, чтоб притворяться, что страха нет. Черт! Сработано так топорно, что остается только удивляться, как можно было в это поверить? И все же ведьма поверила. Провалилась с головой, и если никто не протянет ей руку – она уже не выберется из трясины.
А царь примет выкуп. Завтра. Или через день. Боги, пусть это случится завтра! Потому что иначе она заявится снова. Она придет.
Тир уткнулся лбом в колени и закрыл глаза.
