Несмотря на яркое послеполуденное солнце, в зале горели сотни свечей — достойное освещение предстоящего действа! Пространство посередине зала приготовили для Орвелла, а бароны, которым предстояло судить его, расселись за установленным на помосте столом. Нижние столы были сдвинуты к стенам, чтобы все могли наблюдать за судом. За решеткой полыхал огонь.
Мэдселин села поближе к дверям, с этого места ей были хорошо видны и Орвелл, и бароны, и, как она надеялась, Эдвин.
Мэдселин не видела его с момента, когда они расстались во дворе замка, однако он передал ей маленький, обтянутый кожей пакет из своей комнаты. Там была крошечная круглая брошь из полированного серебра, выполненная в старинном английском стиле. Надежно пристегнутая к накидке, брошь сейчас сверкала в свете факелов. Это была изысканная вещица, и Мэдселин очень гордилась тем, что смогла выставить напоказ столь прекрасный дар.
К тому времени, когда в зал вошли бароны, деревенские жители уже успели рассесться по скамейкам вдоль стен и на половиках. В зале было душно и дымно, и Мэдселин стало трудно дышать. Напряжение нарастало.
Альберт Малле был единственным из пяти баронов, которого узнала Мэдселин. Было ясно, что он представлял Ричарда Д'Эвейрона. Остальные четверо сидели с мрачным видом, явно недовольные тем, что им предстояло вершить правосудие в зале де Вайлан. Взмахом руки Малле приказал ввести Орвелла.
Все головы повернулись к дверям, чтобы проследить, как Генри Орвелл медленно идет в середину зала. Он остановился перед стоявшим на возвышении столом и со скучающей миной оглядел судей. Он выглядел не так безукоризненно, как обычно. Темные штаны его и туника были забрызганы грязью и покрыты пылью, башмаки перепачканы, а плащ разорван. Он не был похож на человека, готовящегося встретить смерть.
Глядя мимо Орвелла, Мэдселин чуть не свернула себе шею, пытаясь высмотреть Эдвина. Англичанин стоял в противоположном конце зала, наполовину спрятавшись в тени. Его светловолосая голова возвышалась над окружавшими его людьми. Глаза его были устремлены на врага. Он ни на миг не сомневался, что этот человек вырезал его семью и разрушил его жизнь.
Альберт Малле встал, чтобы обратиться к собранию:
— Генри Орвелл обвиняется в предательстве, а милорды Фитцневилл, де Монморанси, Верной и Стэнли присутствуют здесь, чтобы именем короля совершить правосудие.
По толпе пронесся глухой ропот, однако Орвелл оставался бесстрастным.
Малле обратил свое красивое лицо к обвиняемому, устремив на него тяжелый немигающий взор.
— Что вы можете сказать по этому делу, Орвелл?
Улыбнувшись, Генри Орвелл недоверчиво покачал головой.
— Вы прекрасно знаете, что я ни в чем не повинен. — Его тихий, убедительный голос пронесся по залу. — В сущности, я оказался жертвой в этой печальной истории.
Все пять судей невозмутимо отмели эти слова, и у Мэдселин немного отлегло от сердца. Было не похоже, что эти люди сочувствуют обвиняемому.
— Объяснитесь, — протянул самый низкорослый из судей. Он тер своими пухлыми пальцами заросший щетиной подбородок. При этом его толстые щеки сотрясались. Темные, похожие на бусинки глаза злобно косились на пленника из-под кустистых бровей. Однако Орвелла, похоже, это не беспокоило. Он просто наклонил голову, милостиво соглашаясь.
— Я всегда был преданным слугой короля, обоих королей, и по достоинству награждался за мою службу, — ответил он, глядя прямо в глаза обвинителю. Сбросив через плечо плащ, Орвелл повернулся и посмотрел на остальных судей. — Я пришел сюда с Уильямом Нормандским, так же как и вы, Вернон. Тогда были суровые времена, не так ли?
Человек, к которому он обращался, неохотно кивнул, громко шмыгнул носом и вытер его довольно грязным рукавом.
— За двадцать лет люди меняются, Орвелл, — как-то бессвязно пробормотал он и отпил большой глоток вина из чаши.
— Может быть. Тогда я был молодым, возможно, более отчаянным, но все равно я хорошо командовал. Мы надежно оберегали наши земли и держали англичан в узде. Это была грязная работа, но я следовал приказам короля. — Орвелл обратил взор на другого человека, сидевшего перед ним. — Де Монморанси может подтвердить это. Время от времени мы объединяли свои силы.
Все глаза затем устремились на самого высокого барона из пяти и самого старшего. У Монморанси было худое, с резкими чертами и совершенно безразличное лицо. Космы седых волос прилипали к его сверкающему черепу, и он время от времени почесывал их.
— Да. Король был доволен вашей работой. Он описывал используемые вами методы как весьма… «совершенные».
— Он дал мне земли, которые требовали жесткого, справедливого и верного хозяина, — мрачно ответил Орвелл. — С тех пор скотты постоянно ломились в мои ворота, но было бы глупо обмануть доверие короля.
— Да, и в самом деле глупо, — откликнулся Монморанси. — Однако прибыльно.
На это Орвелл беспечно пожал плечами.
— Верно. Однако меня можно назвать кем угодно, но только не глупцом.
Мэдселин заметила, что он посмотрел в направлении Эдвина, но не разобрала выражения лица Орвелла. Эдвин же не мигая, смотрел на него.
— Продолжайте, Орвелл, — прорычат Вернон. Грубое, похожее на луковицу лицо его в свете факелов казалось еще топорнее.
— Когда Вильгельм Завоеватель умер и королем объявили Руфуса, скотты сделались более назойливыми. Они обнаглели и постоянно совершали набеги на мои земли. Мне было трудно сдерживать их, поскольку мы здесь так разрозненны. — Орвелл приподнял брови, словно в ожидании ответа на свой вопрос.
Однако ему ответил только Монморанси — да и то хмыкнув. Остальные продолжали взирать на Орвелла с растущей неприязнью. Несмотря на то, что Мэдселин не было жаль Орвелла, она с сочувствием подумала о том, как несладко, должно быть, ему сейчас приходится, как страшно стоять перед этими суровыми людьми.
Орвелл вздохнул.
— Я понял: чтобы отбиться от скоттов, нужно применить более изощренные меры. Вот я и предложил им мир в качестве цены за прекращение набегов.
Услышав эти слова, бароны заерзали на своих сиденьях и посмотрели друг на друга, самодовольно усмехаясь.
— А неплохая цена, не так ли? — со смешком спросил Вернон.
— Только для того, чтобы выведать их планы, — жестко парировал Орвелл. — Если мы будем убивать по нескольку скоттов каждый день — это ничего не даст, но король будет рад, если мы возьмем в плен нескольких их вожаков. А может, и принца!
В зале повисла оглушительная тишина. Никто не сомневался, что Уильям Руфус и вправду будет очень рад, если ему в руки попадется шотландский принц. Безусловно, тот самый, кто устраивает разорительные набеги на его земли. Бароны перестали ухмыляться и с вновь возникшим интересом уставились на Орвелла.
