В зале повисла оглушительная тишина. Никто не сомневался, что Уильям Руфус и вправду будет очень рад, если ему в руки попадется шотландский принц. Безусловно, тот самый, кто устраивает разорительные набеги на его земли. Бароны перестали ухмыляться и с вновь возникшим интересом уставились на Орвелла.
Мэдселин почувствовала, что она почти не дышала все это время, и медленно вдохнула. «Все это очень умно, и Орвелл необычайно изворотлив. Они не должны верить ему».
— Разумеется, — продолжал Орвелл, — я был не первым, кто пытался договориться с ними. Они очень настороженно отнеслись сперва к моим намерениям, но потом мне удалось обмануть их.
— А почему вы не говорили об этих планах Д'Эвейрону? — подозрительно поглядел на него Вернон.
— Это слишком опасно. Скотты сказали, что кто-то уже платил им, и я не хотел возбуждать подозрения. Это необходимо было держать в тайне.
— Что ж, весьма удобно, — пробормотал маленький черноглазый барон.
Проигнорировав эту колкость, Орвелл повернулся и поглядел на Малле.
— То, что Д'Эвейрон подозревал меня, было мне как раз на руку. До скоттов дошли такие слухи, и они стали доверять мне. Я был близок к тому, чтобы раскрыть, кто стоял за всеми этими набегами, но тут Д'Эвейрон допустил ошибку.
Альберт Малле с шумом выдохнул:
— Ричард Д'Эвейрон — не дурак, Орвелл. Он никогда не доверял тебе.
Орвелл лишь покачал головой:
— Он ошибался. Он доверился дурному человеку.
При этих словах в зале раздался гул голосов. Мэдселин заерзала на скамейке, желудок у нее сжался. Громкий звон, донесшийся с верхнего стола, утихомирил всех.
— Таким образом, обвиняемый превращается в обвинителя? — Суровые глаза де Монморанси устремились на Орвелла. — И кто же этот человек?
Мэдселин затаила дыхание, а Орвелл повернулся на каблуках и указал прямо на Эдвина Эдвардсона:
— Вот этот англичанин — истинный предатель.
В толпе раздались отрывистые возгласы, и Альберт Малле был вынужден еще раз ударить в гонг.
— Тишина! — властно приказал он. Эдвин не двигался, и лицо его не изменилось. Он продолжат немигающе смотреть на Орвелла. Его явно не удивило выдвинутое против него обвинение.
— Ричард Д'Эвейрон неплохо разбирается в людях. — Ледяные слова Малле разнеслись по залу. — Он доверял Эдвину Эдвардсону потому, что у него на это были причины. Может, Эдвин и англичанин, но он преданный, честный и достоин доверия.
Лицо Орвелла оставалось совершенно бесстрастным.
— Да, он был верен Д'Эвейрону. А вы когда-нибудь интересовались, почему?
Мэдселин внезапно взглянула на Эдвина и обнаружила, что тот не сводит с нее глаз. В этих глазах горела такая страсть, смешанная с печалью, изливавшаяся из самой глубины его души, что это было невозможно выдержать.
— Эдвин Эдвардсон убил нормандского аристократа в отместку за гибель своей семьи. И с тех пор Ричард Д'Эвейрон прикрывает его.
Мэдселин почувствовала, как горло ее сжалось. Она посмотрела на Эдвина. Глаза его были закрыты.
— Кто был тем нормандцем? — спросил де Монморанси.
— Ги де Шамбертен. Он участвовал со мной в кампании на севере Англии. Эдвардсон выследил его и убил прямо в день свадьбы.
Кровь отхлынула от лица Мэдселин. Она ни на минуту не могла предположить, что Ги пал от руки Эдвина.
— Ты убил его? — прошептала она. — Ты убил Ги?
Эдвин просто кивнул. Это было последнее, что увидела Мэдселин, прежде чем в голове ее что-то разорвалось, и она погрузилась в спасительную тьму забвения.
Глава семнадцатая
— Очнитесь, миледи!
Настойчивая мольба Эммы вернула Мэдселин сознание. Она открыла глаза и поняла, что находится уже не в зале, а в своей комнате, на постели.
— Правда, что он убил Ги? — Мэдселин сразу вспомнила свою последнюю до обморока мысль.
Рядом с лицом Эммы возникло другое. Это был Эдвин, он угрюмо склонился над ней. Тишина между ними затягивалась, пока, наконец, Эмма не выдержала.
— Не сомневаюсь, вам есть, что сказать друг другу, поэтому я вас ненадолго оставлю наедине. И больше не огорчайте ее, англичанин, — погрозила она Эдвину пальцем.
На это Эдвин лишь быстро кивнул головой. А когда Эмма покинула комнату, присел рядом с Мэдселин.
— Ты, правда, это сделал? — спросила она, зная ответ. Но ей все равно хотелось услышать это из его уст.
— Да.
Больше он ничего не сказал, просто сидел рядом и ждал ее вопросов. Мэдселин с трудом приподнялась и села.
— А почему ты сам не сказал мне об этом? Ты ведь знал…
Эдвин кивнул, глубоко вздохнув.
— Да, я знал с того самого дня на берегу, когда ты мне назвала его имя. Я пытался сказать тебе об этом прошлой ночью, но ты не разрешила мне. Хотя, — пожал он плечами, — я не очень-то старался.
Мэдселин ничего не ответила, но смотрела на Эдвина, явно ожидая, чтобы тот продолжал.
— Я не очень старался, потому что понимал, что ты будешь меня ненавидеть. Да простит меня Господь, Мэдселин, но я не вынес бы твоей ненависти. Я сознаю, что поступил неправильно, но я просто хотел провести одну счастливую ночь с тобой, прежде чем принять смерть.
Она покачала головой, не желая верить, что этот человек, которого она считала достойным доверия и честным, не только зарезал ее жениха, но и не сказал ей правду. Его обман поразил ее в самое сердце.
— Я могла бы простить многое, Эдвин Эдвардсон, но я не могу простить ложь. Если бы ты мне сказал и предложил сделать выбор, я, возможно, смогла бы полюбить тебя. А так — ты взял обманом то, что мог получить по любви.
Эдвин склонил голову.
— Да. — Потом он поднял голову и пристально посмотрел на нее. — Но я ни о чем не сожалею, Мэдселин де Бревиль. Хотя бы одну ночь мы любили друг друга. Несмотря на то, что я сожалею об обмане, я не могу жалеть о том, что случилось.
Он быстро встал.
— Я ухожу, чтобы не причинять тебе боль. Но знай: я люблю тебя, — пробормотал он, а потом повернулся и покинул комнату.
В пустой комнате стало как-то холодно, и Мэдселин тяжело откинулась на подушку.
— Я тоже люблю тебя, — прошептала она ему вслед, — но не могу простить тебе этого. «И все же, в чем дело? Эдвин собирается умереть, и ведь он ухватился всего лишь за единственную соломинку, предложенную ему». Мэдселин застонала, зарылась лицом в подушку и горько зарыдала, и рыдала до тех пор, пока у нее не остаюсь ни единой слезинки.
Забыв о времени, Мэдселин смотрела на языки пламени. Она понятия не имела, сколько часов прошло с тех пор, как ушел Эдвин. Ей казалось, что прошли годы. «Я никогда больше не увижу его». Сердце у нее разрывалось, как тогда, восемь лет назад. Но сейчас ей было гораздо больнее.
