Я ощутила, что укус начал опять кровоточить. Очень щекотная струйка крови медленно поползла по шее на грудь, но я даже не дёрнулась, чтобы её вытереть, потому что моё внимание привлекло другое.
Эдуард потянул носом воздух и шумно сглотнул. По его розоватым губам лихорадочно заплясал язык, потому что он чувствовала запах крови. Моей крови. На какую-то часть он оборотень, а оборотни неравнодушны к такому запаху, как люди даже в самом сытом состоянии неравнодушны к аромату любимого блюда. Меня сводит с ума запах пиццы, которую Киара готовит по воскресеньям, Эдуарда - запах крови. В полнолуние оборотни должны получить хотя бы столовую ложку этого "супчика", такова их природа. А против природы, особенно чужой, не попрёшь.
Однако белокурый парень пересилил себя и сделал поочерёдно уколы в одну и вторую ранки. В его движениях была видна сноровка, но для того, чтобы попасть иглой в ранки как можно глубже, ему пришлось очень близко наклониться к моей шее и очень глубоко вздохнуть аромат старых монеток.
Когда мы на мгновенье встретились взглядами, я поняла что свечение эдуардовых глаз мне аж никак не нравится. То, что они светятся - чёрт с ним, у него во тьме глаза всегда как фары, но то, какие фары… Почему-то он смотрит только на мою шею и только с самыми паскудными намерениями. Я слышу его неровное дыхание, такое неровное, словно собственными руками душу его уже битый час. Но на самом деле он борется с собой, с тем, что живёт в нём и досталось ему от его бабки. И лучше б это были кишечные паразиты.
Но внезапно, не успела я даже что-то подумать, влажный, чуть шершавый как у кошки язык Эдуарда слизнул потёк моей крови. Отрывистое, частое и горячее дыхание забилось о грязную кожу шеи как второй пульс.
– Твою мать!… - начала было я, но четверть-оборотень трясущейся рукой отложил шприц в сторону и придвинулся ко мне. Ближе была только одежда. Я хотела что-то завопить, но тут белокурый парень ткнулся носом в мочку моего уха, слегка закусил её… а в следующую секунду его дрожащие губы сомкнулись на моих ранках.
Словно ток чужая Сила потекла в моё тело и зазмеилась, заплясала в венах, принуждая кровь вскипать. Резкая, яркая, она обжигала моё сознание так сильно, что я не могла понять, холодная она или наоборот - жарче огня. Я была песчинкой в её белом естестве, и она ослепляла меня, как ослепляет солнце, если смотреть на него широко распахнутыми глазами. Но у меня не было глаз и я не могла закрыть их, чтобы спрятаться от одуряющего света. Сила молчала и гремела вальсом, парила неподвижной вечностью и ревела вокруг меня неистовым хаосом. Сосредотачивалась вокруг, облепляла и пронизывала меня насквозь. А на её фоне обозначалось нечто. Густое, тёмное, оно раньше было сокрыто даже от моего подсознания. Но сейчас, ослеплённая и оглушённая, я видела его, слышала, как оно неспеша бьётся во мне. Вернее, бьётся что-то внутри него, созревает, как в шёлковом коконе. Чёрное, нервно ворочающееся. Это…
Чувство было такое, словно моё истощённое сознание как младенца вынули из тёплой воды и опять поместили в тёмное, ноющее от боли тело. Перед глазами вместо белого света запрыгали яркие пятна, но они не скрывали за собой полностью весь мир.
Эдуард сидел напротив, и его губы были чёрные от крови, тоненькой струйкой стекающей от уголка рта. Ким обнимала его и тихо, успокаивающе шептала ему на ухо, как порой шепчут детям. Он задумчиво слушал её, но ничего не говорил.
Мне тоже не хотелось нарушать странной расслабленной тишины. Вполне хватает дождя и биения моего сердца.
Глаза Жаниль и Лэйда горели, как у кошек в полумраке, эдаким зеленовато-лунным светом. Я могла чуть изменить угол обзора, и свечение прекращалось. Кимберли обычно не показывает свою вторую природу, так что происходящее немного… пугало меня.
Только я не боюсь. Моё сознание укуталось с головой в прежнее одеяло апатии и явно не собирается из него вылезать.
Длинные тонкие пальцы девушки погрузились в волосы четверть-оборотня, и тот словно во сне медленно повернул к ней голову. Тогда она просто поцеловала его окровавленные губы, облизнулась и встала на ноги.
– Я выброшу, - с этими словами Ким подобрала окровавленную ватку, оба пустых шприца и растворилась в полумраке.
Эдуард переместился в кресло, откуда начал флегматично наблюдать за мной, хотя всё, что я делала - дышала и моргала. На вас когда-нибудь смотрели чужие коты? Этот странный невозмутимый взгляд. Есть они не хотят, но почему-то смотрят на вас, и что им нужно - непонятно.
– Чего уставился? - заплетающимся языком поинтересовалась я.
– А что, нельзя?
– Очень оригинальны ответ, - не удержалась я, - даже у моего медвежонка хватило б мозгов на что-нибудь получше.
– Наверное, он был величайшим гением, - белокурый парень не переставал наблюдать за мной, и это потихоньку злило. Как и то, что на его губах была моя кровь. С него причитается. Выбитая по одному зубу челюсть - и мы в расчёте.
– Ага, был. В отличие от тебя. Все знают, что девкам ты нравишься только из-за своей смазливой морды, - я высказала это с непередаваемым наслаждением. - И даже если бы у тебя был интеллект, они бы его не оценили.
– Чтобы делать комплименты чужому интеллекту, нужно сначала иметь свой собственный. А его у окружающих меня людей не наблюдается, - фыркнул в сторону Эдуард. Я поняла его намёк и запомнила как собственное имя.
– Кто ж виноват, что все твои поклонницы - безмозглые дуры? Только ты сам. Что-то вроде: скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты, - я желчно фыркнула. - Хотя тут было бы уместней сказать: скажи мне, с кем ты спишь, и я скажу, кто ты. Наличие моих мозгов подтверждает хотя бы то, что мне ты абсолютно не нравишься.
– Потому что я не хочу тебе нравиться, - он произнёс это так же спокойно, как "Дважды два - четыре". Как аксиому стереометрии.
– Да ты что? - сквозь одеяло апатии я почти удивилась его наглости и спокойному тону. - Ты только не плачь, детка, но если бы ты даже захотел это сделать, то не смог.
Это тоже аксиома. Как и то, что Земля имеет форму эллипса.
– Хочешь сказать, что ты сможешь мне понравиться, если захочешь? - как всегда всё вывернув через рукава, четверть-оборотень косо взглянул на меня и тихонько хохотнул, видимо, намалевав что-то похабное в своём воображении.
Однако его вопрос, признаться, застал меня врасплох. Понравиться ему? Смогу ли я понравиться ему? В мире есть куда более полезные занятия. Например, пересчитывать чёрные и белые полосочки на зебрах. Или переселить пингвинов в долину Миссисипи, вот кому-то будет весело!…
Однако хохоток белокурого парня уже перерос в настоящий хохот, громкий и мешающий мне как следует подумать. Скорее всего именно поэтому, чтобы утереть ему нос, я как можно громче произнесла:
