на этой фабрике стояли насосы, которые раньше Борис Наваркин в Австрии и делал.
Формально Борис Васильевич считался директором фабрики, но работать приходилось большей частью руками: насосы все же часто требовали ремонта. Да и рабочие, хотя опыта и набирались довольно быстро, частенько еще допускали разные ошибки. Правда где-то с полгода назад, когда коллектив фабрики пополнился еще четырьмя бывшими офицерами, причем техники не боящимися, серьезных ошибок стало заметно меньше и почти каждый день фабрика прилично перевыполняла план. Очень даже немаленький план: пятьдесят тонн продукции в сутки. Но в Порхове с работой было неважно, так что и рабочие старались, чтобы не оказаться уволенными, и вообще получилось третью смену полностью укомплектовать — собственно, поэтому в последние два месяца с фабрики ежесуточно уходило не меньше шестидесяти тонн картошки. Именно её, родимой: выпускала фабрика «новейший продукт» под названием «сублимированное картофельное пюре».
Восьмого марта, в воскресенье, все работающие мужчины решили женщинам предоставить дополнительный выходной (ну и что, что воскресенье: фабрика работала круглосуточно и без выходных), так что на зачистку картошки встали мужики, а многие привели с собой и сыновей. Конечно, опыта у мелких было немного, но наковырять глазков из картошки — это все же не особо и трудно, там более после снятия шкурки (на специальной машине, очищающей картошку особой шершавой лентой) эти глазки просто в глаза бросались. Откровенно говоря, «по технологии» вполне допускалось в котлы картошку и с глазками запускать, но Борис Васильевич считал, что лучше делать как лучше: деньги в фонде зарплаты были, бабам в городе лишний заработок не помешает, а качество продукции — это в том числе и его, Бориса Наваркина, репутация.
Откровенно говоря, до первого посещения фабрики он и не подозревал, что картошку можно сварить всего за три минуты — но в автоклавах она именно три минуты и варилась. Затем её пропускали через мялки, а пюре на больших поддонах пихалось в вакуумные камеры, для которых австрийские насосы и заказывались в свое время. В камерах поре довольно быстро превращалось в абсолютно сухую… субстанцию, которая затем в фасовочном цехе распихивалась по двести пятьдесят грамм в пакеты из пергаментной бумаги. Бумагу эту тоже в Порхове делали, на старой бумажной фабрике. Ну как на старой: все оборудование для нее привезли из Германии в начале прошлого года, выкинув перед этим устаревшее, еще дореволюционное…
Затем пакеты — по четыреста штук — распихивались по стальным бочкам, которые помещались на четыре часа в стерилизаторы, в которых поддерживалась температура в сто сорок градусов Цельсия. А когда бочка из стерилизатора доставалась, в нее через штуцер в крышке закачивали азот из баллонов. Вроде все просто — но обработать таким образом по шестьсот и больше бочек в сутки было не очень-то и просто. Но все же возможно — и у Бориса Васильевича появилась новая забота. Огромное хранилище, в которое осенью заложили картошку на весь следующий год работы, изрядно опустело, так что пришлось продукт уже по деревням скупать. Хорошо еще, что начальство прислало для этих целей десяток грузовых автомобилей. Мало, конечно: с их помощью в день удавалось на фабрику завозить из окрестных деревень картошки тонн по пятьдесят всего — сырой картошки, но и это лучше, чем ничего. К тому же скоро, когда морозы закончатся, мужики и сами будут картошку на фабрику возить: в прошлом году на Псковщине её собрали удивительно много…
Пирит — это камень специфический. Кроме того, что он — самый распространенный сульфид на планете, он известен еще и тем, что чаще всего встречается вместе с кучей прочих минералов. Проще говоря, из тонны грунта, выкопанного на рудном поле, выковырять получается пирита едва килограмм двести, а то и сто.
Поначалу (для первой печки) пирит копался возле речки Вельгии — в результате чего речка выше бумажного завода стала шириной метров в двести. Еще пирит просто со дна Мсты доставали — но добытого едва на одну печь и хватало. Спустя год, когда новый сернокислый завод поднялся неподалеку от Мошенского, пирит начали копать уже непосредственно на «Кудыкиной горе» — хотя пока еще никто этот холм так не называл. Ну начали и начали, однако для обеспечения новенького химзавода сырьем ежесуточно приходилось выкапывать минимум пятьсот кубометров земли. С появлением первых экскаваторов, которые были сделаны на механическом заводе, количество ежедневно вырытых кубометров возросло до примерно тысячи — так что вскоре вместо «горы» получилась приличная такая «яма». Так как Саша еще в двадцать шестом месторождение оконтурил, габариты «предстоящей» ямы выглядели довольно грандиозно — но у Вали «родилась идея»…
Вероятно, идея была не очень-то и умной, но «народу понравилось» — скорее всего своей бесшабашностью, а так как и «материальный ресурс» появился… В общем, в карьере сначала появилось неуклюжее строение «без окон, без дверей», которое довольно скоро скрылось под слоем пустой породы, вываливаемой на трехметровой толщины крышу бетонного сарая. Дверь в сарай все же была, причем такая, что внутрь без проблем проезжал железнодорожный вагон, а над дверью появилась надпись «Хранилище 13». Потому что это и было хранилище, в которое складывались впрок разные ценные предметы.
Самым интересным в этом хранилище было то, что пирит в карьере копать не переставали. Однако чем дальше уходил карьер, тем больше становилось и само хранилище: на новых участках надстраивались и новые секции. И в длину, и в ширину. И даже вглубь — хотя о последнем вообще-то мало кто знал.
К весне тридцать первого года размеры уже готовых секций хранилища были более чем приличными: при двадцатиметровой высоте и ширине секции в пятьдесят метров длина полностью готовых к приему всякого разного превысила полкилометра. А первая, стометровая секция уже была изрядно заполнена разнообразным содержимым, и прежде всего — стальными бочками, в которых была упакована сублимированная картошка. И не только эта секция, первые три были этими бочками уже почти полностью забиты: в каждую с трудом помещалось по двести тысяч таких бочек, а поставляли их в хранилище сразу пять «картофельных» заводов.
— Мне вот две вещи непонятны, — пожаловалась Светлана Ане за ужином, — почему всю картошку мы тащим в Боровичи и почему мы ее так хитро упаковываем.
Жаловалась она потому, что именно ей — как «ответственной за хозяйство» — приходилось в том числе управлять и постройкой множества хранилищ. Что отвлекало огромные количества рабочих рук и изрядные ресурсы.
— Мы не всю картошку сюда везем, — ответила Аня. — Мы сюда везем только сушеное пюре, а муку из сушеной картошки куда только не
