– Освободи меня, – потребовала змеелюдка, бешено вращая глазами. – И я точно его прибью! Раза два или три. И себе на память кусочек хвоста оставлю.
– Ну уж нет! – отказалась я выполнить ее просьбу. – Сегодня никто не умрет. Лучше скажи, чем он тебе так насолил? Яд испортил или хвост плохо отполировал?
– Он предал наш-ш-шего мас-стера! – рявкнула Шушу, в ярости бия хвостом, готовая все вокруг разнести.
Она стала похожа на знаменитую тропическую змею, кораллового аспида – вся такая из себя в черно-желто-красную поперечную полоску, злая и смертельно опасная. Говорят, у той змейки яда в одном укусе хватает на сто человек. Сразу зачем-то вспомнилась поговорка-мем, как отличить ядовитую особь от неядовитой: «Красный и черный – друг непритворный, желтый и красный – смертельно опасный!» Брр! Пусть Господь милует!
– Он не выполнил приказ-с-с и покинул наш-ш-ш клан! – шипела наша аспидная гадюка, издали угрожая противнику двумя появившимися иглообразными клычками. – И… ос-с-ставил меня одну!
– Во-о-от! – уловила я главную суть претензий. – С этого и надо было начинать… Так, спокойно, Шушу, спокойно… – Я покинула подругу и подошла к черно-зеленому с провокационным вопросом: – Вы, простите, каким местом думали, когда оставляли у себя за спиной брошенную девушку? Или кинжал в спину для вас просто острая приправа?
– Я не мог убить человека, который спас-с-с мне ж-ш-шизнь! – заорал Шеше, щупая сдвоенным языком воздух и разрывая ворот своей туники на горле, словно ему было нечем дышать. Уже немного спокойней и тише: – Это против кодекс-са, а мас-стер из-с ж-шадности не з-сахотел отказ-саться от з-саказа. Что мне ос-ставалось делать? Приш-шлос-сь брос-сить клан и охранять с-спас-сителя. Только этим я мог вернуть с-свой долг!
– Мог бы вз-сять меня с-с-с собой, я бы брос-сила вс-се и пош-шла! – крикнула в ответ змеелюдка. И осеклась.
– Не мог! – отказался черно-зеленый. – Тогда бы ты лишилас-с-сь клана и работы. – Отвел взгляд. – И с-стала без-с-сдомной, как я!
– А я с-с-сейчас какая? – ярилась Шушу, чиркая кинжалом о кинжал. Это у них аналог нашего истеричного заламывания рук? – Я ис-с-с-за тебя, поганца, все гаремы обошла! Вс-с-се искала, в каком ты, гад, прописалс-с-ся!
Воздух огласили пронзительное шипение и свист:
– Г-х-хде ты была?!! – Змеелюд стал стремительно раздуваться и зеленеть, хвост его свивал непостижимые узлы, куда там Каа перед бандерлогами – можно хоть сейчас макраме на курсах преподавать. – В г-харемах диэр-ров?! – Он навис над Шушу, беспощадный, как скала рока, мышцы на руках перекатывались, над висками и за спиной раскрылись-ощетинились острые гребни.
Мы все оцепенели, только эльфийка откуда-то достала парные саи и встала в боевую стойку. А Шеше стал накатывать на нас вал за валом, словно грозные воды паводка на хлипкую плотину:
– В каких гаремах-х-х ты была? Кто до тебя дотрагивалс-с-с-ся? Быс-с-стро наз-с-с-сови имена! – И оскал смертельной ярости на вытянувшейся змееобразной морде с вертикальными зрачками плюс капюшон кобры со знаменитыми очками с тыльной стороны. Гад! Натуральный.
Я осторожно сделала шаг назад. Еще один. Ну, с Богом!
– Ух ты! – залюбовалась сменой окраски и общей движухой. – В первый раз вижу воочию, как от ревности зеленеют и превращаются в кобру. – Поделилась: – А вообще, зеленый цвет – мой самый любимый!
– Так я тебе и с-с-с-сказала! – вякнула подруга, начиная подозрительно добреть и успокаиваться.
Змеелюдка как-то сразу уменьшилась в размерах. Когти втянулись, и девушка стала благородно темно-синей с металлическим отливом. Хоть лицо человеческое, и на том спасибо. Они своими всплесками трансформаций скоро нас всех до инфаркта доведут.
– Мне лиш-ш-шние трупы на совес-с-сти не нужны! – миролюбиво заверила Шушу, звучно чиркая кинжалом о кинжал. – Хватит тебя одного! Чик – и вс-се!
– С-с-забудь! Тогда кого ты будеш-ш-шь любить? – коварно спросил чисто-зеленый, пряча оружие и почти миролюбиво ощеривая пасть (лично я бы такое если ненароком увидела – потом бы год лечили от недержания!).
Остальные присутствующие от лицезрения своеобразных змеиных чувств будто к земле примерзли, стараясь даже не дышать. Ну, кроме Миримэ. Ту это словно не волновало.
А змеелюд, задвинув оглоблю-меч в заспинные ножны и выставив на всеобщее обозрение беззащитную обнаженную грудь, сделал финальный выстрел на добивание:
– И с-с-с кем совьеш-ш-ш-шь гнездо? – И сложил руки на груди. Дескать, вот он я! Хорош?
Шушу просто разомлела: в глазах туман, на физиономии премилая улыбка, все это плохо сочетается с жаждой убийства. Ну вот кто этих парнокопытных чешуекрылых, млин, разберет?
– Прям голубки, – не удержалась ехидная эльфийка, в свою очередь пряча кинжалы и расслабляясь. – Столько нагадили! – С силой пнула хвост Шушу. Та словно и не заметила.
– Давайте упростим задачу, – предложила я, раздумывая над ситуацией, – и сэкономим время. Шушу, – обратилась к подруге. – Ты его любишь?
– Люблю, – охотно откликнулась змеелюдка. Расправила плечи, в глаза вернулась былая кровожадность. – Вот с-сейчас-с прибью – и буду любить вечно!
– Выдвигаю встречное предложение, – погрозила я ей пальцем. – Давай ты сначала будешь любить его вечно, а когда вечность закончится, тогда и прибьешь, а?
– Э-э-э… Ладно, – после некоторого раздумья согласилась подруга. – Это тож-ш-ше приемлемый вариант. Прибить никогда не поз-с-сдно, и всегда мож-ш-шно ус-с-спеть.
– Теперь вы, – обратилась я к черно-зеленому. – Вы ее любите и согласны быть с ней в горе и радости?
– Меня сейчас от этого сиропа стошнит! – вполголоса отпустила реплику Миримэ.
– Люблю, – сообщил Шеше. Признался: – Никто, кроме нее, не брос-с-сает боевой топор так изящ-ш-шно. А уж-ш-ш как она перерез-с-сает глотки… Я давно бы от наш-ш-шего мас-с-стера уш-шел, держ-шался только из-з-с-са нее, – кивнул в сторону Шушу.
– А он ничего мне не говорил… – Закусив губу, Шушу пыталась скрыть выступившие слезы.
– А ты никогда не давала мне повода думать, что ради меня вс-се оставиш-ш-шь! – отрезал змеелюд, выдвигая клыки длиной в ладонь. Вот это да! Мне от них аж поплохело.
– Стоп, хватит! Это лирика, – остановила я его признания. – Так что насчет горя и радости?
– Это горе, когда нет радос-сти, – сказал змеелюд. – И я вообщ-ше-то очень даж-ше не против эту радос-сть обрес-сти, но вот только где? Дома у меня нет, клана тож-ше…
– А мы кто? – заволновались остальные змеелюды, нарушая молчание. – Раз-с-све мы не клан? И чем тебе з-сдесь не дом? И в этой горе́ столько щ-шелей для кладки…
– Это он снова оправдания ищ-ш-шет, – фыркнула подруга, – чтобы не ж-ш-шениться!
– Это я о тебе з-с-сабочусь! – смертельно обиделся черно-зеленый. – Вдруг ты мечтаеш-шь о гнез-сде с-с-с солнечным подогревом? А тут только камень.
Шушу отвернулась, утирая рукавом красивой туники бегущие слезы. Или делая вид, что утирает.
– Оч-шень с-смеш-шно. Боги, какой недоумок!
– Правда, внутри с-с-скалы есть горячие ис-сточники… – Наг задумался, что-то прикинул и выпалил, склоняясь в поясном поклоне: – Шушу, окаж-ши мне честь и с-свей с-с-со мной гнез-сдо!
– Ос-с-свободите меня, – потребовала змеелюдка, мотыляя удерживаемым хвостом. – Мне нуж-ш-шно ответить как подобает!
Руки с боевыми когтями, на лице решимость… Убьет, не убьет? Надо полагать, Шеше сопротивляться не собирается, потому как стоит спокойно и неподвижно.
– Иди лови счастье, пока не утекло, – пожала я плечами. Обращаясь к остальным зрителям: – И вообще, всем спасибо, все свободны, благодарю за внимание.
Ну да, как же! Любопытных до чужих разборок зевак можно разогнать только полицейским водометом… и то не факт. Змеелюды и ушастые уставились на влюбленную парочку, как бобры на осину, и голодными завистливыми глазами смотрят.
Девушка одним мгновенным змеиным броском достигла любимого, обвила его кольцами своего хвоста, стиснув в объятиях, и довольно сообщила:
