Девушка отвернулась. Просто привычный жест. Человеческий жест. Призраку всё равно, он на неё не смотрит. Но видит, она это знала. Даже если разбить и выковырять камеру «раллера», найти и уничтожить всё, что может следить в целом квартале, Безликий всё равно будет её видеть.
Он прав. И он неправ. Это называется лукавить – говорить правду, но искажать её, совсем чуть-чуть, лишь придав ей иной оттенок.
– Почему именно он? И в чем виноваты остальные?
Она не спрашивала. И не ждала ответа, но Призрак решил удостоить её слова вниманием:
– Ты же знаешь, он единственный, кто подошел. Признаться, я и сам удивлен: всего два кандидата.
Да, подошел только один, но кандидатов два. Призрак всё правильно говорит. Второй кандидат – она. Вот только…
– Но с тобой могло и не получиться. Ты же помнишь, ломщица по имени Лиса однажды переборщила с «синдином». Так что, сама понимаешь, для тебя это наверняка билет в один конец.
Она понимала.
Она была той самой Лисой. Иногда казалось, что это всё, чей-то вымысел, что не было никакой ломщицы Лисы, взломавшей два года назад сеть Анклава Эдинбург и, лишь благодаря непонятному чуду, выжившей после страшной передозировки «синдина». Не было черноволосой девчонки с раскосыми глазами Кхайе Сабай, выходившей в сеть под именем Мыш из диких джунглей забытой всеми богами страны Мьянмы, которая существовала теперь на картах лишь номинально.
Именно в Мьянме она и познакомилась с Безликим Призраком. Тогда он был просто заказчиком, для которого она подтасовывала данные в сводках биржи Eurex. Это поначалу, а потом Призрак разрешил ей просматривать его программы.
Он не разрешил, он хотел, чтобы ты их изучила. Теперь ты знаешь, зачем.
Корпорации раскрыли Мыша и наняли dd, чтобы его уничтожить. Но Кхайе удалось выйти живой и невредимой из той передряги. Тоже, можно сказать, благодаря чуду.
Как-то многовато чудес на одну жизнь.
Призрак помог ей получить новое имя. Сейчас её звали Зарема, а цвет волос снова перестал быть рыжим – именно такими локонами наградила природа британскую девчонку Альмас Хамидди, ставшую Лисой. Да и волос она оставила немного: два пучка на висках, заплетенных в несколько тонких тугих косичек и схваченных в хвост на затылке. С Альмас всё началось, но имя не имеет значения. Важны дела, важны результаты.
А дел за неполных два года сделано немало. Правда, смысла она не видела ни в одном, а Призрак скуп на объяснения.
Она не понимала, зачем делала то, что делала. В действительности они не занимались взломом – разумеется, защиту серверов часто приходилось вскрывать, но она ничего не брала оттуда, не сливала информацию, как делали обычные ломщики. Она не меняла работу систем, не портила наноскопов. В основном она, наоборот, добавляла – внедряла программы, выданные ей Призраком.
Иногда делами приходилось заниматься в реальном мире. Например, организовать доставку какой-то «балалайки», явно выдранной из головы трупа, которую Призрак почему-то называл «африканской». Или создавать странное кафе для ломщиков и прочего сброда, отлично защищенное и имеющее собственное подключение к сети.
– А мне бы не хотелось утратить тебя, – добавил Безликий.
Небывалый случай: Безликий Призрак, всемогущий властелин цифрового мира, позволил себе проявить эмоции. Или это не эмоции, а всего лишь обычный прагматизм: она нужна Призраку, и ему не хочется потерять ценный… материал? Не важно. Она ненавидела этого гада, всегда являвшегося в странном обличье бесформенного, пребывающего в постоянном движении антрацитового облака. Но она верила ему, чувствовала, что под его руководством делает нечто очень большое и правильное.
«Мы меняем мир», – этой фразой Безликий отвечал всякий раз на вопрос, что они делают. Только так, никогда иначе.
– Остальные не нужны, – констатировал Призрак.
Иногда он отвечал на её вопросы до того, как девушка успевала их сформулировать. Иной раз делал настолько большую паузу, что Зарема не сразу понимала, о чем идет речь.
– Они верили в то, что делали, – сказала она.
– Тот, кто действительно верит, не отступится от своей веры.
– Но в городе объявлена настоящая охота…
– Вспомни костры Святой Инквизиции. Разве это ослабило веру?
– Чью?
– Обеих сторон. И во что всё превратилось теперь – на костях христианской Традиции пляшут хунганы Католического Вуду, а ученые могут изобрести что-то действительно стоящее, лишь работая из-под палки. Или из страха. Традиции никогда не становились сильными, если им не с кем было бороться. На самом деле Традиции вообще не появляются, если нет борьбы. Вся жизнь – борьба.
– Люди устали бороться, – с сожалением в голосе проронила Зарема.
Призрак забулькал.
– Когда остановится борьба, не станет и жизни…
Он словно ждал продолжения. Хотел, чтобы она развила его мысль.
– Тогда появится что-то другое, – простой логический вывод. – Она доставила удовольствие Безликому.
– А мы меняем мир.
– Но этот мальчик…
– Этот мальчик кое-что может. Надеюсь, что сможет. Ведь это ты разглядела то, что он должен сделать.
– А ты мне подсунул этот мозгодробительный код, который они считали молитвой Цифре. Сначала испытал его на мне, а потом рассказал, что с ним делать.
– Поэтому мы знаем, что ты тоже подошла бы.
– Но ведь тебе не хотелось бы…
– Мне было интересно.
– И этот цифровой лабиринт – ты подсунул его мне еще там, в Мьянме. А еще мы поделились им с некоторыми европейскими корпорациями, помнишь? Тогда, почему именно этот мальчик, почему ты не можешь получить результат из рук мощных лабораторий?
– Мир не изменишь в одиночку.
Призрак так и не рассказал, кто он такой. Он так и не рассказал, чего хочет добиться. Он ничего ей не рассказал, хотя за два года их общение приобрело явный приятельский оттенок. Безликий всегда отвечал уклончиво, выдавая лишь ту порцию информации, которой считал нужной поделиться.
Зарема вздохнула и перевела взгляд на экран «раллера». Туда транслировалась картинка с уличных камер наблюдения. Алексей Титов, осунувшийся, с совершенно серым лицом и запавшими безжизненными глазами брел неровными шагами по слякотным улицам Санкт-Петербурга. Он был похож на мертвеца. Он уже и был бы мертвецом, если бы не одно «но» – он верил. И нес свою веру внутри себя.
27
С тринадцатого полигона «Науком» так никто и не позвонил. Они вообще не проявляли беспокойства, словно ничего не происходило.
А происходило очень многое. Все новостные каналы – те, у которых осталась возможность вещать хотя бы в урезанном режиме, – наперебой рассказывали о проблемах с сетью «Науком», охватившей почти всю Европу. Сети больше не существовало, только несколько фрагментов, пропускная способность которых не позволяла продолжать нормальную работу.
Доигрались! Теперь «Науком» с европейцев не слезет, теперь они все в руках москвичей: захотят, отключат и последние остатки.
Обвал сети «Науком» мог бы поднять настроение президента Моратти. Он даже успел порадоваться пришедшему известию. Правда, совсем недолго, до тех пор, пока не получил звонок от Циммермана, несущего какую-то околесицу. То есть минуты три, не больше.
Сеть «Науком» рухнула. Но операция Ника Моратти не имела к этому отношения. Скорее, наоборот – оба явления совершенно точно были взаимосвязаны и имели одну причину. И один исход: атака машинистов Цюриха закончилась чем-то… Циммерман не смог сколько-нибудь внятно объяснить, чем именно всё закончилось. Он не знал.
Дверь кабинета открылась, и на пороге появился начальник машинного отдела. Без стука и предварительного сообщения. Моратти собрался было отчитать наглеца, но, увидев его глаза, передумал. Когда у людей такое с глазами, увещевать их в чем-то бесполезно, всё равно понять ничего не смогут. Ник непроизвольно перевел взгляд на штаны Циммермана, но мокрого пятна там не было. А ведь вполне могло бы быть – Мельхиор напуган до состояния заикания.
– Какого черта у вас происходит? – спросил Моратти.
Президент СБА говорил медленно, глядя мимо собеседника. Казалось, что он думает о чем-то, мимоходом ведя беседу. Но на самом деле Ник боролся с желанием задушить машиниста.
– Я не знаю! – Циммерман перешел все границы, схватив шефа за рукав и пытаясь повернуть его лицом к себе. – Они применили что-то… что-то… я не знаю…
Моратти с отвращением на лице резким движением стряхнул руку Мельхиора.
– Перестаньте заикаться. Что вы вообще знаете?
– Я не могу. Я не знаю… – Циммерман продолжал лопотать, его губы дрожали, а руки не находили покоя.
– Успокойтесь, – сказал Моратти. – Съешьте яблоко, Теодору это помогает.
Бигглс сидел в кресле. В данный момент яблоко он не жевал, но потемневший на воздухе огрызок уже лежал на кожаном подлокотнике.
