что право на жизнь имеет, что есть же в жизни _р_а_д_о_с_т_ь. Меня И. А. предостерегал, что трудно будет мне… Но я взялась… и перед алтарем (и _н_а_ш_и_м_ тоже!) сказала «да». Мой муж остался конечно таким, человеком вне жизни… Трудно мне Вам все это объяснить. Скажу примером: страстный он любитель книг, растратил капитал на них, скупает за безумные деньги (теперь, положим, после войны не может) редкостные экземпляры и… неразрезанные стоят они в шкафу. И даже не у нас в доме. До них и не доберешься!.. Это любовницы его неласканные, в гареме ждут череда… А я? Я тоже — такая книга…
М. б. когда-нибудь момент наступит, и ему захочется заняться мной серьезно… Он любит меня, без меня в делах — ни шагу, верен, понятно, — да ему и не до женщин! Ведь это какая-то жизнь, — а он вне жизни. Он массу помогает, тратит на это время, но для себя (а я, считаюсь конечно тоже «для себя») — считает преступлением такую роскошь. Жизнь — это долг, обязанность, — но никогда не радость. Я часто говорю ему, что у нас нет духовного обмена, о чем мы так мечтали. Его это убивает, но… ничто не меняется. Все время его, от раннего утра до ночи, забито всем, чем угодно. Обещает измениться, — но я знаю, что все так же и останется. По своим качествам — это человек редкостно-прекрасный. Но каждый из нас живет сам по себе. В мое рожденье (1939 г.) была еще и ссора, — сдали его нервы (не удивительно!) — я, понимаете, не ставлю «каждое лыко в строку», — прощать умею. И многое ему прощала. Но было горько, что в рожденье… И вообще у него — воскресенье, понедельник, будни, Рождество, Пасха — все одно, — один мутный день долга. Когда мне особенно тяжело бывало, я напоминала себе о том, что и заранее знала, на _ч_т_о_ иду, и что знала, что его вести надо. Меня предупреждал И. А. Встреча со мной спасла его от гибели тогда. Это не одна я знала, а и его сестра. Он весь больной был. Понимаешь, как сложно?
Но я скажу Вам здесь всю правду, — я все-таки (несмотря на обещание пред Богом) — уйти хотела. Это было раза 3. Последний раз однажды в Wickenburgh'e, на Троицу. Разойтись друзьями. Потому что не имела больше силы вести его, безрезультатно… вести, бесплодно. Но всякий раз… жалела… Дитя он, беспомощный ребенок. Сережа мне говорил как-то: «без тебя ведь в одну неделю свернется с толку». Он всем верит… Ему бы кабинетным человеком, профессором быть, а не с жульем-мужиками дело иметь. Я оставалась, повинуясь, жалости и долгу, и… любви?? Да, я не знаю, можно ли любить 2-х сразу… Или это жалость — будто любовь? Вот написала и боюсь, что обидишься, не поймешь меня… Ты успел уже запугать меня! Ты должен это понять! Пойми! Мы много с ним перенесли вместе, — получилась, конечно, известная сплоченность, — что бы это ни было…
Но ты поймешь, что я страдала. Я не жила, я убивала, и убиваю дни. День за днем всю жизнь. Порой я в исступлении ему кричу об этом, взываю… Теперь, впрочем, нет… Теперь я не прошу его ничего «исправить». По лозунгу: «чем хуже, тем лучше», м. б.?
Теперь с тобой, любя тебя, я предоставила все теченью. Клянусь тебе — я так сказала перед _Б_о_г_о_м: пусть будет так, как нужно, как покажет Господь! Я ничего (обещала Богу!) не хочу форсировать. Я все вручила Ему и жду… Я спокойно жду. Нельзя метаться. Иначе (если метаться) — не от Бога будет, придет решенье. Не думай, что у меня не хватит силы уйти (хоть это очень трудно, я знаю, — мама была за разведенным II-й раз), — но знай, что этот мой уход м. б. уничтожит тоже одну жизнь! Надо как-то выждать, — что мне Господь откроет! Ты в письме меня не понял: не не хочу, не убегаю, не испугалась — а _н_е_ _з_н_а_ю,_ _н_е_ _м_о_г_у, _н_е_ _с_в_о_б_о_д_н_а!
Неужели ты думаешь, что будучи свободной сделать выбор, я не пошла бы за тобой?
Я скажу тебе больше: — я все бы сама решила, за все бы взяла на себя ответ, даже за грех, за всякое решенье, где я сама за себя решаю, которое не убило бы, не искалечило бы другую жизнь. Будь ты здесь, — я доказала бы тебе это!.. Ну, приезжай! Я все тебе отдам в моем сердце, все, т. к. другому все равно не интересно (практически не интересно), все отдам тебе и не сочту грехом — ведь все равно все у меня под спудом. А разве сердце для того, чтобы умереть при жизни? Нет, это не грех. Я дам тебе всю нежность, все, без чего ты жить не можешь. Я ни у кого не отнимаю — ибо никто на это и не посягает. Но понимаешь ли ты мою драму? Ты не подумал обо мне. Я мучаюсь за троих! Что значит для меня развод. Да и не даст он согласия на развод. У нас же был с ним разговор об этом. Если я говорю, что не могу жизнь нашу больше выносить, то слышу: «gut, ich will alles verändern, aber wenn Du es nicht kannst, dann habe ich kein Recht um dich zurück zu halten, Dein Leben zu verderben…wenn ich auch selbst daran zugrunde gehe…»[113] Но когда мелькнуло у него подозренье, что это из-за тебя, — о, как он изменился! Какая властность. «Nein, das geschieht nie mais! Ich habe auch noch was zu sagen!»[114]
Ты понимаешь, почему я стала осторожна?
Мне больно лгать. Я у почтальона выхватываю еще на двери почту, ища твое. Уверила, что это только писательская поэзия, а… я, ну, преклоняюсь… Не поверил в душе, конечно. Тем более, что под запал-то я сама другое сказала. Потому я и духи не захотела. Понятно?
Мне ужасен обман… особенно потому, что муж наивно-доверчив. Ведь ты… насколько ты счастливей, — ты радоваться, плакать, мечтать… свободно можешь, а я? Я вся в контроле… И ты не пожалел меня. Ты своим мученьем мучаешь меня ужасно. И для дела самого, если бы что-либо было, — это — порча. Ты понимаешь, что мне, в Париж нельзя? Я могу настоять, удрать, но ты ведь должен знать, что это значит… И потом Бредиусы — очень сильны в Голландии. Это очень известный род. Мне не дадут, сыну не дадут так просто
