— Ах ты какой бедненький! — проворковала старлетка, округлив при виде его повязки глаза.
Левин, втянув живот, небрежно откликнулся:
— В Испании заработал! — словно это редкостная награда, медаль, которую он бросил девушке посмотреть.
— Вот про пляж в Торремолиносе[229] мне не надо рассказывать. Ф-фу!
— Да нет, ну при чем тут… — нахмурился Левин. — Это меня шрапнелью, на гражданской войне, Бог ты мой! При обороне Мадрида.
В результате Демейнова свеча обернулась хоумраном, который, пыхтя, на последнем издыхании исполнил потный Боб Коэн.
Компания Лу Каплана, первый иннинг: хит один, ошибка одна, пробежек две.
За время следующих двух иннингов ни одной из противоборствующих сторон счет увеличить не удавалось, что заслуживает упоминания только в связи с тем, что Mo Гановер спекся, и мяч у него стал проскакивать между рук. Во втором иннинге Mo проворонил совсем уж легкую свечку, позволив Си Берни Фарберу, который и на ногах-то еле держался после курса очистительных процедур в «Форест миер гидро», где мучили неделю, а есть почти не давали, тем не менее украсть у него базу. А все из-за Шона Филдинга, юного выпускника Королевской академии драматического искусства, с которым в «Коламбии» заключили контракт, соблазнившись тем, что в профиль он похож на Питера О’Тула[230]. Не успела игра толком начаться, как вдруг жена Mo Гановера Лилиан, будто бы невзначай оказавшись у скамьи Эла Левина, явно напрашиваясь, пристроилась на травке рядом с этим самым Филдингом, и они тут же образовали парочку: стали шептаться, она пихала его локотком и хихикала; у Mo от этого, естественно, поехала крыша. Впрочем, недаром же когда-то Mo губил дни юности своей в ешиве. Теперь это ему давало возможность ловко тырить ветхозаветные сюжеты, густо замешивая на них сценарии так здорово пошедших у него ковбойских сериалов «Под седлом» и «Золотое дно», но не только: даже и сегодня, когда у Лилиан явно опять засвербило, потом и кровью добытое еврейское образование, на ценности которого… нет, на бесценности которого всегда так настаивал отец, в очередной раз сослужило ему добрую службу. Mo вспомнил Давид ха-Мелех[231]: И было утром, написал Давид письмо к Йоаву и послал с Урийей. И написал в письме так: выставьте Урийу (на место) самого жестокого сражения, и отступите от него, чтобы он был поражен и умер[232].
Аминь.
В третьем иннинге Лу Каплан, поднатужась, выполнил два хита подряд, но тут Mo Гановер, сорвав с себя кетчерскую маску, дал знак судье — мол, нужен перерыв — и, нервно теребя в руках мячик, зашагал к горке питчера.
— Да ладно тебе, — замахал руками Лу. — Не беспокойся, со мной все в порядке. Сейчас, отдышусь только.
— Да нет, я не об этом. Слушай, когда у вас там в Риме съемки начинаются?
— Ну, если с завтрашнего дня считать, то через три недели. А что, стряслось что-нибудь?
— Да нет.
— Нет-нет, ты уж скажи, мы ж кореша, какие между нами секреты?
— Да нет. Просто я тут смотрел, смотрел и подумал насчет Шона Филдинга. Такой видный парень! И обаяния море. На роль Доминго как влитой подойдет.
Тут они принялись шептаться, но игроки со скамейки Эла Левина восстали, подняли вопеж:
— Эй, эй, так не пойдет, играем!
— Ладно, погоди, Mo. Ну потом, потом!
Mo возвратился к базе успокоенный, потому что этот Филдинг, можно считать, уже все равно что в Риме. Пусть теперь сам выкручивается.
— Плэй бол! — командует Нат Шугарман.
Режиссер Алфи Робертс прежде никогда бы от Лу подвоха не ждал. Когда Лу Каплан подавал Робертсу, мячи обычно бывали простыми, и Робертс отвечал ему тем же, но сегодня забеспокоился, потому что в среду его агент прислал ему от Лу на прочтение материалы и… бац! — первая же подача Лу отправила Алфи рыть носом землю. Понял, не дурак, отметил он про себя. Значит, мой агент уже сообщил ему, что ни фига я не клюнул. С опасного места Алфи поспешил ретироваться: все-таки лучше подвести команду, чем получить трещину в черепе.
И снова на переднем плане Мэнни Гордон; одна база свободна, на первой и третьей по раннеру. Мэнни ухитряется провести дабл-плэй; все, смена караулов.
Над парком в небе разноцветие воздушных змеев. Влюбленные гуляют по дорожкам у воды и обжимаются на травке. На скамеечках посиживают старики, впитывают солнце. Няни с колясками, в них титулованные карапузы. Какой-то старый англичанин остановился и недоуменно смотрит на разыгравшихся америкосов.
— Это что — наши доблестные защитники с базы ВВС?
— Да нет, какие-то просто киношники. Это их вариант лапты.
— А что это за огромная палка, которую режет та женщина?
— Салями.
— В Хэмпстед-хите?
— Боюсь, что да, сэр. А однажды они тут вообще: установили как-то в воскресенье раскладной стол — прямо вон там! — выложили всякой колбасы, селедку на газете, черный хлеб горкой и целый, черт подери, бок копченого лосося. И виски! По десять и шесть за кварту, между прочим.
— Как, прямо здесь, в Хэмпстед-хите?
— При этом шампанское пили из бумажных стаканчиков! «Мумм», как я заметил. Кто-то из них какую-то премию, видите ли, получил.
Ближе к концу пятого иннинга команда Эла Левина вела 6:3, и тут на поле вышел Том Хант — на место второго бейсмена в компании Лу Каплана. Хант, актер-негр, был в городе недавно — приехал сниматься у Боба Коэна в «Отелло-Иксе».
Mo Гановер послал в левую сторону аутфилда ленивый флайбол, который сцапал в свою ловушку Зигги Альтер, но при этом упал и покатился, покатился… Он все катился и катился по траве, пока, наконец, не достиг позиции, из которой смог заглянуть под юбку Натали Кальман. И что-то он там увидал такое, от чего неожиданно пал духом: упустил мяч, побледнел и дал Гановеру спокойно дотрусить до второй базы.
Ну, дальше питчер мажет, причем четыре раза кряду, и Джонни Роупер получает «уок» — возможность шагом, не торопясь, пройтись до первой базы. Что приводит в движение Джейсона Сторма — к вящей радости целого выводка британских гомосеков, выстроивших своих собак на поводках прямо на линии первой базы. Собаки рвутся, скулят и ходят на задних лапах. Джейсон мастеровито запускает мощный мяч через инфилд и перемещается на вторую, заставляя пидеров с собачками тоже сдвинуться на одну базу. И как только у них это получается? — ведь мигом разглядели своего!
При двух аутах и счете 7:7 в конце второй половины шестого иннинга, Алфи Робертс был с поля удален (как ни пытался что-то возражать, но…), и команда Эла Левина продолжила игру с новым питчером. То был Горди Кауфман, сценарист, который на долгие годы угодил в черные списки и теперь разрывается между Мадридом и Римом. Разрываться-то разрывается, но контракты меньше чем по сто тысяч долларов не подписывает. С нарочитой прыгучей резвостью Горди взбежал на горку, и одновременно Том Хант впервые за игру взял в руки биту. Здоровенный черный Том Хант, который когда-то почти профессионально играл в далекой Флориде — о, это был боец! Но он чувствовал, что, если станет ловко зарабатывать очки, на него будут смотреть как на очередного тупорылого ниггера, которые только в спорте и хороши. Ну а, допустим, если станет мазать (хотя это потребовало бы от него куда больше актерских данных, нежели роль, на которую его взяли в «Отелло-Икс»), что тогда? Тогда по его милости эти толстые, хитрые, сексуально озабоченные жиды смогут ощутить себя крутыми мужиками, спортсменами не хуже гоев. Да и пошли они в задницу, решил Хант.
У Горди Кауфмана свои проблемы. Конечно, на Майорке у него роскошная вилла, за которой присматривают слуги-испанцы, двое его сыновей учатся в респектабельной британской частной школе, а сам Горди президент, единоличный держатель акций и единственный служащий компании, зарегистрированной в Лихтенштейне. И все же… все же Горди по-прежнему выписывает «Нейшн»[233], в уста римских рабов вкладывает инвективы по адресу апартеида и остроумные талмудические присловья, а когда на каком-нибудь левацком собрании из рук в руки переходит пушке[234], считает своим долгом вложить в нее чек на кругленькую сумму. Придется задать Ханту перца, подумал Горди, потому что, если я ему позволю, пускай слегка, меня переиграть, выйдет, что я нарочно подыгрываю негру, как снисходительный белый рохля. Но если он, избави Бог, заделает хоумран, я выйду бесхребетным либералом. Точно так же, как если я ему выдам уок, это будет типичным социал-демократическим соглашательством, которое только на первый взгляд представляет собой наилучший выход для обоих. Думал он думал, а в результате скрипнул зубами и в память о славном троцкистском прошлом взял да и засадил со всей дури крученый мяч Ханту в лоб. Хант бросил биту и, стиснув кулаки, двинулся к питчерской горке, хотя и не так быстро, чтобы игрокам обеих команд было не успеть разъединить противников, каждый из которых считал себя не только в своем праве, но и большим молодцом, ибо, преодолев безличные расовые предрассудки, сумел разглядеть в противнике личность и именно ей дать в глаз, пусть это и не приветствуется во время товарищеской игры в Хэмпстед-хите.
