– Веденеев, – окликнул лейтенанта, который так же, как и я, стоял и не знал, что теперь делать, – усиль секреты на флангах. Поставь людей около входов в броневагоны, пусть пока никого не выпускают. А я сейчас с этими страдальцами побалакаю.
Подходить к вагонам было боязно, вдруг как шарахнут прямо через крышу – она и пистолетную пулю не удержит, не говоря уж о винтовочной. Пришлось блеснуть знанием немецкого языка.
– Эй, там, выходить без оружия. Раненых вытаскивайте сами. Если кто решит остаться, тех просто сожжём.
В вагонах возобновились крики, а стоны и вопли не прекращались и до того. Примерно через минуту из окна, теперь скорее люка, высунулся приклад винтовки с примотанным куском белой ткани.
– Комрады, не стреляйте. Мы сдаёмся.
Вдруг во втором вагоне раздался пистолетный выстрел, ещё один, затем автоматная очередь. Большинство стволов красноармейцев развернулось в сторону выстрелов.
– Эй, там, – из вагона кричали по-русски с заметным акцентом. – Какие гарантии?
– Гарантирую, что те, кто не сдастся, поджарятся.
– А которые сдадутся?
– Те ещё поживут.
– Долго?
– Как получится. Тебе очень хочется понюхать, как твоя палёная шкура воняет?
– Зато кое-кого из вас, красных, на тот свет заберу.
– И много собираешься забрать, не видя куда стреляешь? А вот нам видеть необязательно, сначала вагон свинцом нашпигуем, затем подпалим.
Могут, конечно, гранату бросить, да не одну. До бойцов добросят вряд ли, из лежащего-то на боку вагона, да через окна, а вот мне, не ровён час, достанется.
– У нас и гранаты есть.
Угу, умный.
– Как хочешь, – смещаюсь за броневагон. – Рота, приготовиться…
– Погоди, сдаёмся мы.
– Выползайте, но без шуток, – и повторил то же по-немецки.
Полезли они не быстро – катастрофа, устроенная нами, оказалась тяжёлым испытанием для хрупких человеческих организмов. Пока Веденеев следил за эвакуацией десанта, сам пошёл вести переговоры с командой бронепоезда. Из чётырёх вагонов только три были полностью бронированы, четвёртый имел только половину крыши. Во второй половине вагона её не было – там смонтировали зенитную огневую точку, состоящую из трёх пулемётов с максимовскими казённиками, на крайнем видно было клеймо тульского оружейного завода, но со стволами воздушного охлаждения. Здесь же недалеко лежали два немца. Один повизгивал, свернувшись в клубок, второй не подавал признаков жизни. Что интересно, ленты у пулемётов были не холщовые, а металлические. Они свисали из лентоприёмников, а также валялись вокруг в огромном количестве вперемешку с зелёными деревянными то ли коробками, то ли ящиками.
Переговоры с запершимися внутри вагонов немцами были более продолжительными и менее конструктивными. В один из вагонов через амбразуру пришлось даже влить пару литров бензина и поджечь, прежде чем нам было продемонстрировано гостеприимство. Всё это заняло больше получаса, после чего на вытоптанном поле, возле насыпи кое-как выстроились четырнадцать солдат и офицеров врага. Ещё чуть больше двух десятков лежали в стороне. Даже в группе, что держалась на ногах, не меньше половины имели тяжёлые травмы, в том числе и переломы. С лежачими, соответственно, ещё хуже. И это из восьми десятков в общей сложности, что составляли десант и команду поезда.
Со стороны реки как раз приближался наш транспорт – девять саней, запряжённых лошадками, практически вся наша тягловая сила на данный момент, если не считать ещё двух, что отдали артиллеристам под «сорокапятки». Н-да, куда мы теперь будем грузить всё то добро, что нам досталось? Тут одних трёхдюймовых снарядов под пять сотен, считай. Два десятка пулемётов, под полсотни тысяч патронов, да и прочего добра до чёрта, в том числе личное оружие пленных и погибших. Нет, не утащим.
– Старшина, как всё грузить будем?
– Сам голову ломаю. Может, этих привлечь? – Кошка махнул в сторону пленных. – Хотя и с ними тоже труба, половина еле стоят.
– Этих, разумеется, привлечём, – пришлось переходить снова на немецкий. – Кто может нести груз, оставаться на месте, остальным отойти к раненым.
Кажется, те поняли, чем грозит такое разделение. Совсем молодой парень, баюкающий, прижатую к телу, левую руку, скорчил физиономию, что стало понятно – заплачет, и шагнул вперёд.
– Хальт! – боец, стоявший в охранении, вскинул автомат.
– Товарищи, – ещё один латыш, – не убивайте.
Бухнулся на колени и пополз в нашу со старшиной сторону. – У меня мамка одна осталась, сестренки две…
Бах! Выстрел уронил его вперёд, размозжив затылок.
– Сволочь ты, комиссар, надо было тебя убить.
Этот голос я узнал.
– Видишь, как получилось. Нас убить сложно, мы не еврейские бабы, дети и старики. Тех-то сколько перебил?
– Достаточно.
– Пришло время отвечать. Груз нести сможешь, или время твоё полностью уже вышло?
– Смогу.
– Значит, сдохнешь завтра. Старшина, пора.
Кроме патронов и снарядов в бронепоезде нашлось множество интересных вещей, жаль, не все эти интересные вещи пережили катастрофу. Обе рации были в труху, что не скажешь о телефонных аппаратах: эти выжили все. Нашли массу инструмента, был даже станок, но отвернуть его от пола можно было, хоть крепления здорово перекосило, а вот возможности утащить уже не было. Пришлось прописать ему пару ударов кувалдой. Полезным приобретением было несколько бочек топлива для внутренней электростанции, также не обойдённой вниманием кувалды. Его мы увозить не собирались, оно будет здесь гореть. Сняли все уцелевшие оптические приборы, их оказалось немало, в том числе и орудийные прицелы. Замки с пушек тоже сняли, авось пригодятся. Подарком были полсотни килограммов взрывчатки и взрыватели.
Так как снарядов было всё равно много, то часть пустили на подготовку подрыва второй колеи. Хотя минировали только один рельс, но та колея, по которой шёл поезд, была приведена в негодность на длине не меньше двухсот метров – вторую нитку рельсов вместе со шпалами просто разметало по округе.
Потрошение состава заняло больше часа, но попыток сорвать нам мероприятие, даже не намечалось, по крайней мере, мы не заметили. Взрыв прозвучал, когда отошли метров на триста. Кроме взлетевшего на воздух полотна железной дороги, не были обойдены вниманием остатки бронепоезда. Над каждым из четырёх броневагонов взметнулся столб огня – хоть двери и позакрывали, но ударная волна от огненных фугасов, в качестве которых приспособили бочки с топливом, ненавязчиво распахнула их снова. Паровоз же окутался облаком пара. Хотя с момента крушения прошло почти два часа, топка продолжала греть воду, и теперь выбравшийся на свободу кипяток жадно пожирал снег.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
