Собственно на процессе этом настоял именно Сталин, любивший политическую драматургию, на той самой конференции в Ялте. Черчилль хотел просто сослать побежденных куда-нибудь, где бы их заставляли трудиться (!!), или расстрелять по-тихому, и Рузвельт был не против такого оборота дел. Но Сталин, развлекавшийся показательными процессами сам, решил поделиться опытом с союзниками и убедил их, что процесс будет весьма поучительный (то бишь, будет, чем поразвлечься).
Прогрессивный мир согласно кивал отупевшими идеологическими лицами. После этого процесса борьба с нацистами и фашистами приняла наконец-то общемировой характер. Пресса и телевидение смело борются с ними до сих пор. Это очень удобно — бороться с несуществующим противником — победа гарантированна.
Вступил в силу План Маршалла, согласно которому Европу нужно было отстроить на американские деньги. Других денег в мире тогда просто не было. Как и ожидалось, Сталин отказался от этих денег, и разруха и голод на территориях, где он имел влияние, от Урала до Восточного Берлина, продолжались еще многие годы. Через восемь лет после войны в Дрездене немки любого возраста отдавались русским солдатам за буханку хлеба.
Снимались один за другим все новые и новые фильмы о войне. Писались книги и рефераты. Во всей этой пошлой говорильне война представлялась трагическим, значительным, щемяще-романтическим явлением. Сопляки-мальчишки по всему миру гонялись друг за другом с игрушечными ружьями, играя «в войну». Первая честная книга о Второй Мировой, насколько мне известно, вышла только в конце шестидесятых годов. Написал ее американец с немецкими корнями по имени Курт Воннегут, бывший сопляк-участник этой войны. Называлась книга «Бойня Номер Пять, или Крестовый Поход Детей» и рассказывала она в основном о неимоверной, чудовищной глупости организованного истребления людей с помощью современной техники — и о том, что бывает, в основном, когда люди вдруг начинают таковым истреблением заниматься.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ. ПОСЛЕ ДРАКИ — ЗАПРЕТЫ И ИСКУССТВО
В 1948-м году Харри Труман подписал закон, отменяющий расовую сегрегацию в американских вооруженных силах. Белые и негры стали служить вместе, отдельные дивизии, так шокировавшие в свое время французов и немцев, прекратили существование.
Примерно в это же время началась серия скандалов, связанных со шпионажем. Разведывательные структуры не сумели само распуститься по окончании Второй Мировой и, не имея конкретного военного применения, стали совершенствоваться и усиливаться. Возникло дело супругов Розенберг, продававших секреты Манхаттанского Проекта советским шпионам (на самом деле продавали другие люди, список длинный, но Розенберги, очевидно, активно участвовали в этом деле). Федеральное Бюро Расследования, возглавляемое бессменным Эдгаром Хувером, переключилось с ограбления банков, борьбы с мафией и наркотиками, и прочего на ловлю шпионов. Части Советской Армии целый год блокировали точки допуска в Берлин. Начиналась так называемая Холодная Война, многолетнее противостояние двух периферийных империй, глядящих друг на друга поверх голов выдохшихся но хорохорящихся европейцев.
Сенатор МакКарти, неоднозначная личность, вписал свое имя в историю, самолично начиная расследования во всех направлениях. Помимо шпионажа, целью МакКарти была борьба с коммунистической пропагандой. Он занимался голлидвудскими звездами и писателями, поэтами и певцами. Некоторые из них действительно имели связи с Москвой. Остальные просто возмущались. Появились черные списки (в один из них на некоторое время попал тот самый Алберт Молтс, автор «Креста и Стрелы». В отличие от многих других он, похоже, от попадания в черный список так до конца и не оправился. В большинстве случаев список не означал ничего особенного кроме того, что данному индивидууму переставали предлагать контракты по принципу «можно, но лучше не надо». Артур Миллер, драматург, сам попавший под раздачу, написал пьесу «Испытание» (или «Тигель», как угодно), о салемских колдуньях и охоте на ведьм, содержащую аллегорию и пр.
Параллельно с этим возникло движение битников, от «beat generation» — фраза, популяризированная писателем Джеком Керуаком, автором популярного в среде наркоманов и тех, кто восхищался романтикой жизни наркоманов, романа «В пути». Многие тысячи подростков повторили описанный в романе маршрут — автостопом от Атлантики до Тихого Океана. Битники, предшественники хиппи, состояли в основном из модифицированной богемы. Нечто вроде дозволенной фронды.
В то же время на литературной арене появляется новое имя — Владимир Набоков.
Набоков, ровесник века, происходил из старой русской дворянской семьи. Отец его был либерал-фрондер. После революции семья перебралась в Берлин, где отца Набокова убил радикал из враждебной партии (русские в иммиграции разделились на множество партий). Набоков, с детства знавший благодаря воспитанию и гувернанткам, три языка и запоем читавший на всех трех, поступил в Оксфордский Университет, окончил его, перебрался снова в Берлин, и двадцать лет печатал романы на русском языке, зарабатывая на жизнь переводами и уроками тенниса. Затем, уже семейный, перебрался по приходу к власти партии Гитлера, во Францию, а в 1940-м году в Америку.
В Америке он легко вошел в университетскую среду и стал преподавать русскую и европейскую литературу в Калифорнии и в Нью-Йорке, в элитных университетах. Тогда же написал свой первый роман по-английски. После войны написал второй роман. Оба романа были изданы, но ни больших тиражей, ни большой славы не было.
К чтению лекций у Набокова не было ни склонности, ни таланта. Он писал свои лекции карандашом, затем давал жене перепечатывать, и читал их аудитории, не отрываясь от листа (об этом он весьма красноречиво впоследствии написал сам). Был он по натуре, тем не менее, типичный профессор, супер-эрудит, влюбленный в литературные течения, наметившиеся в эпоху между двумя мировыми войнами.
А надо сказать, что бюрократическое надувательство, уже полностью освоившее музыку и живопись, добралось тогда и до литературы. В мире появилось большое количество якобы «глубоких» и «не всем понятных» писателей, пишущих фальшивые книги ни о чем. Набокову импонировали изощренные эксперименты в этой области — Джойса, Пруста и Кафки. Тем не менее, Набоков был действительно художник — весьма наблюдательный. По счастливому стечению обстоятельств ему пришла в голову идея написать роман о сексуальной перверсии — о любви человека среднего возраста к девочке, едва вступившей в возраст полового созревания. Антуражем Набоков выбрал провинциальную, вне-Нью-Йорка, Америку, основным составом героев сделал самый распространенный в мире класс — мещан, главным героем взял профессорского типа иммигранта с личным доходом из какой-то центральной Европы, придумал ему забавное имя, и дело пошло. Повествовательный стиль выбран был насмешливо-пародийный, и оказалось, что с антуражем этот стиль очень хорошо сочетается. Законченный роман он, используя свои профессорские связи, разослал знакомым издателям. Все они ему отказали, причем некоторые заявили, что если такой роман напечатать, издателя и автора посадят в тюрьму за пропаганду перверсии.
Через несколько пар рук экземпляр романа попал в Париж к издателю, специализировавшемуся на порнографической литературе. Англоязычные посетители Парижа знали эту серию по обложкам с зеленой каймой. Роман издали. В этом виде, с каймой, несколько экземпляров романа попало в Америку, после чего неожиданно роман похвалили известные писатели — в прессе. И роман напечатали в приличном американском издательстве.
Он произвел сенсацию. Было очень много шума — и за, и против. Роман хвалили и роман клеймили.
На самом деле «Лолита» — действительно блистательный роман. Все остальные английские романы Набокова нестерпимо скучны, функциональны, ориентированны на форму. Русские романы Набокова еще хуже — манерные.
Набоков стал богат и известен во всем мире. После успеха «Лолиты» он сочинил и издал еще несколько романов — плохих. Издал пушкинского «Евгения Онегина» в своем подстрочном, без рифмы и размера, переводе с четырьмя томами комментариев. Долго и забавно сражался с критиками. В шестидесятом году переехал в Швейцарию с женой (сын, оперный бас, гастролировал в Европе). В Америку больше не возвращался, но исправно платил налоги и проявлял политическую лояльность фантастического толка — поддерживая гласно любые действия американских властей, твердя о справедливости и так далее.
В то же время продолжает деятельность блистательный, неповторимый Уильям Фолкнер (или Фокнер, как кому больше нравится), затворник из Миссиссиппи. Основная часть его произведений написана в тридцатых годах, но после войны он пишет «Город», «Особняк», «Басню», и еще несколько вещей, навсегда поссорившись с Голливудом, где, к его удивлению, он обнаружил, что каждый начинающий сценарист и режиссер знает лучше его, Фолкнера, как лучше. Чего ж было звать, спрашивается.
