«Ничего себе! Треть погибших при одной атаке — небольшие потери. Да… не жалеют своей кровушки казаки за волю. «Правильные пацаны» из двадцать первого века от таких перспектив массово перековались бы в добропорядочных граждан. Разводить лохов или изгаляться над беззащитными — по милости трусливых правительств — обывателями куда безопаснее».
— Такие потери на переезде не скажутся?
— Не-а, — мотнул головой наказной атаман. — Нам всё равно мест на каторгах-баштордах не хватает, потом людей довозить в любом случае надо будет. Но вот на ядучесть дыма люди жаловались. Мол, не все смогли сразу грести в полную силу — кашляли сильно, надышавшись твоей гадости. Просили в следующий раз у чертей чего-то не такого противного вызнать.
— Тряпками им лучше свои морды надо было обматывать, да не забывать мочить их перед атакой, если помнишь, на учениях никто особо не пострадал. Не бывает густой дым совсем безвредным.
— Я нескольким сотникам, из чьих сотен жалобы шли, уже выдал нагоняй.
Друзья немного помолчали. Один, на вид бездумно, курил трубку, другой вроде бы мечтательно пялился в облака. Слава богу, небесные, не искусственные дымные. Нарушил молчание младший характерник.
— Всё равно жалко парубков. Храбрецы ведь. А с вами же и парусники пойдут.
— Знаю, но и на них мест маловато будет.
— Тех, кто не захочет переезжать тебе не жалко? Хмель ведь их не помилует, изведёт под корень.
— А чего их жалеть, бесштанных трусов? Тех, кто на землю осел, гречкосеем заделался, Богдан не тронет. А тем, кто саблю в руку взял, чтоб против ворога стоять, на Днепре теперь делать нечего. С крысюками у казаков, сам знаешь, всегда разговор короткий — в мешок, да в воду, на корм ракам.
— За исход большого круга не переживаешь?
Иван ответил не сразу, а как бы после прикидки вариантов или «принюхивания» к будущему.
— Не боюсь. Хорошую идею ты подал, правильную. Ох, и развернёмся мы там…
— Может, и развернётесь, да надолго ли?
— Я ж тебе говорил, что «Бог не выдаст, свинья не съест»!
— А я тебя предупреждал, что там свиней нет, зато других опасностей — целое море! А ты уже не мальчик, и раны не так скоро заживают, и болячек разных… много имеешь.
— Казаку в постели стыдно помирать. Рано или поздно, все ТАМ будем.
— Ага, в соседних котлах. Только вот я ТУДА не тороплюсь, мне и здесь неплохо.
— Ещё никому ЗДЕСЬ навсегда остаться не удалось, так, что не казаку от опасностей прятаться.
Аркадию оставалось только тяжко вздыхать. Он с самого начала понимал, что отговорить друга от настолько соблазнительной авантюры не сможет. Как ни печально было обоим от этого, но вскоре им предстояло расстаться. Возможно навсегда. Шанс на успех предприятия сам попаданец расценивал как мизерные.
Вкус победы.Окрестности Стамбула, август 1644 года от Р. Х.
Проход по Босфору для капитана, тем более, адмирала, ведущего эскадру — серьёзное испытание. Иван весь путь в этой узости проторчал у руля, то и дело оглядываясь назад, на каторги идущие следом. Аркадий получил возможность полюбоваться красотами знаменитого пролива. В прошлый визит в Стамбул слишком большое напряжение от рискованности ситуации помешало ему в этом. Заодно позволил себе попереживать из-за отъезда Васюринского — уверенности в то, что им суждено встретиться ещё, не имелось — уж очень авантюрной затеей выглядела Сечь на Ниле.
При выходе из пролива бросились в глаза сначала красота Стамбула, потом огромное скопище людей, скота и телег на азиатском берегу. На воде возле этого лагеря, виднелись многочисленные понтоны — части наплавного моста, разведённые, наверное, по предварительной договорённости для прохода казацкого флота на юг.
«Однако и награбили наши союзничники, аж завидки берут, если бы не дурная шведская война, запад Малой Азии обирали бы мы. Это тем более досадно, что рабочих рук в городах Малой Руси не хватает всё острее, вся надежда в ближайшее время на стамбульцев. И странно, почему разобрали мосты полностью? Достаточно было бы сделать в них широкие проходы, потом меньше мороки при сборке имели».
И только потом привлекли внимание стаи воронья и других падальщиков на западном, европейском берегу, невдалеке от стен города. На миг даже померещилось, что оттуда пахнуло падалью и послышалось карканье. Померещилось, ибо при царившем вокруг «аромате» тухлой рыбы (именно такой гадостью пропитывалась походная казачья одежда), разбавленном стойким запахом дерьма (доски нижней палубы им были пропитаны ещё во времена службы корабля в османском флоте), учуять носом, при его неблестящем обонянии, на таком расстоянии было нереально. До этого глазевший вокруг как турист, Аркадий срочно достал из футляра подзорную трубу, сожалея, что азовская новинка — труба с линзами из специально сваренного стекла, почти не искажающая разглядываемое — ещё не дошла до него. Донские атаманы расхватали все немногие сделанные экземпляры.
«Надо будет толсто намекнуть Шелудяку, что не посылать такую вещь разработчику, зачинателю производства оптики на Дону — неразумно. С непонятливыми и диарея случиться может. Никуда не денутся, вышлют первый же сделанный экземпляр специальным гонцом, регулярно обсираться никто не захочет, а в моей способности наслать такую напасть не усомнятся. Характерник я, или так, погулять вышел?»
Труба помогла раньше увидеть то, что и ожидалось. Естественно, стервятники — не только крылатые, четырёхногие тоже — явились сюда не любоваться красотами Великого города или природы. Поле между казацким табором у переправы и городскими стенами было усеяно трупами. Рассмотреть в не очень качественную оптику, какими — мудрено. Настораживало разве что отсутствие двуногих падальщиков — мародёров.
«Странно, трупы не убраны, значит, битва произошла недавно. Кто бы в ней не победил, собрать ставшее ничейным имущество не должны были успеть. Почему там не видно мародёров?»
Тогда попаданец уделил внимание казацкому табору — цел ли он, не захвачен врагами? И тихая печаль по поводу расставания с другом слетела с Аркадия, будто сдутая сильным порывом ветра. Не до того стало — над казацким лагерем реяли чёрные флаги.
«Господи, Боже мой! Чума!»
Собственно, в число официальных целей поездки Москаля-чародея к Стамбулу входило предупреждение эпидемий или борьба с ними, если они вспыхнули. Не надо быть великим умником, чтобы сообразить о возможности такого поворота событий. Скученность большого количества людей в ограниченном стенами пространстве, плохое питание, нехватка дров для готовки пищи, не говоря уже о расходовании их на гигиену — это всё делало вспышку какой-нибудь болезни не возможной, а неизбежной. Пусть мусульмане в те времена были куда более чистоплотны, чем западноевропейцы, в причинах возникновения недугов они не разбирались совершенно. Более того, значительная часть великого наследия исламской медицины прошлого османами не использовалась, лучшими лекарями там считались евреи и христиане.
Вид чёрных флагов над пустым, безлюдным табором ошеломил попаданца. При отсутствии тетрациклина, до открытия которого ещё не один век, чума — практически неизлечимая болезнь с почти стопроцентной смертностью. Не случайно в последнее время гетман — по подсказке самого Аркадия — существенно ограничил отношения с Западной Европой, по которой чёрная смерть гуляла уже не один год. Вынужденное сорокадневное нахождение в карантине автоматически снижало желание европейцев путешествовать в такую негостеприимную страну ещё раз.
Москаль-чародей постарался тщательнее рассмотреть брошенный казацкий табор. Покинули его явно в большой спешке, по всей его территории валялись тряпки, корзины, бочонки… несколько раз сердце ёкало от похожести чего-то на человеческое тело или его часть, однако быстро удавалось убедиться в ошибке зрения. По закону всемирной подлости, глаза вдруг начали слезиться, что остроглазости никак не способствовало. Ни живых, ни мёртвых там не рассмотрел, видимо, сечевики покинули его, а не полегли, безразлично, от вражеского оружия или болезни. Чёрные флаги, три штуки, оказались прикреплёнными не к флагштокам, а к виселицеобразным сооружениям, что позволяло рассмотреть их цвет вне зависимости от наличия или отсутствия ветра.
«Накаркал. Чёрт бы меня побрал, накаркал. И кто меня, дурака, за язык тянул? Впрочем, к чертям-то мне прямая дорога, по делам, но перспектива отправиться в ад, не доделав столько важных, нужных людям дел… не радует».
Помассировал левой рукой грудь, в правой держал подзорную трубу, рукавом протёр заслезившиеся глаза. Снова попытался как можно внимательнее рассмотреть поле битвы и покинутый табор сечевиков.
«Наших ни на поле, ни в таборе, вроде бы не видно. То есть, своих ребята успели похоронить, сражений без потерь не бывает. Хотя… хреново таки видно в эту трубу, могу и ошибаться».
