— Я не такой, как ты!
— Сейчас. Но кто знает, каким ты станешь завтра? Настанет день, когда тебе придется выносить приговор, твоя рука задрожит, ты спросишь себя — а действительно ли виновен тот, кого я караю. А если истинный виновник окажется недостижимым для правосудия и будет наслаждаться своей неприкосновенностью?
Внезапно министр выбросил вперед руку с ножом. Удивленный, мандарин Тан отступил, прикрываясь руками. Лезвие прочертило алую линию на его ладони, описав траекторию, похожую на металлическую птицу с кровавыми крыльями.
— Не забудь, Тан, — закричал мандарин Кьен, перекрывая шум бури, — это шрам в форме дуги! Каждый раз, когда ты поднимешь руку, чтобы поставить печать на приговоре, пусть она напоминает тебе, что в книгах и законах нет справедливости. Ее нет и в словах принцев. Она только в твоем сердце!
Эти слова на крыльях ветра понеслись к небесам. Волна обрушилась на плотину, таща за собой камни. Волны грохотали, бутовый камень внезапно треснул, и земля задрожала у них под ногами.
— Запомни! — кричал мандарин Кьен. И он прыгнул вниз.
Мандарин Тан видел как медленно-медленно его друг погружается в водоворот с улыбкой на устах, с затуманенными глазами.
* * *
— Беги, Тан! — надрывался Динь с берега.
Брешь в дамбе расширялась, через нее уже переливались водяные валы. Сумасшедший ветер вырывал бутовые камни. Потом дамба с ужасным грохотом рухнула.
Мандарин Тан повернулся на каблуках и бросил тело вперед. Он прыгнул на руки, потом снова вскочил. Разрушительная волна гналась за ним, сметая все позади него. Краем глаза он видел вздымающиеся массы воды, грязные и могучие, а его уши слышали рев тысяч волн, кидающихся на камни. Он несся быстрее ветра, но дорога ускользала из-под ног. Казалось, он бежит по воде.
Внезапно перед ним разверзлась бездна. Подпрыгнув, он полетел как камень, пущенный из пращи. Изо всех сил он кинулся на берег и окровавленными руками схватился за стебли тростника — так же цепко, как держался за последние иллюзии.
Ученый Динь очень осторожно взобрался на лошадь, которая нетерпеливо била копытом, исходя пеной в молочном свете этого первого утра без дождя. Он оглядел огромный спящий дворец. Лакированная черепица, светло-зеленая, почти прозрачная, слегка блестела, а драконы, бегущие по краю крыши, выплевывали последние капли воды из своих разверстых глоток. Внимательно прислушавшись, Динь понял, что настолько привык к шуму барабанящего по крыше дождя, монотонно отмеривавшему все их пребывание в столице, что его отсутствие делало тишину физически осязаемой. В свежем воздухе чувства его казались более острыми, а его глаза — более чувствительными к бесконечным переменам в вещах и людях.
Ученый посмотрел на мандарина Тана, сидевшего в седле. На нем было простое серое одеяние без украшений, а волосы собраны в пучок. Может быть, ему только кажется, что жесты мандарина приобрели большую суровость, а легкая усталость как будто давила на плечи. Утренние тени подчеркивали странность его взгляда, как будто бы еще погруженного в видения, которых Динь не мог с ним разделить. Хотя его друг рассказал ему обо всем, что случилось на Фениксовой плотине, он знал, что не может почувствовать и сотой доли напряжения, царившего там. Динь был уверен, что последние мгновения, проведенные с мандарином Кьеном, глубоко потрясли душу молодого правителя. Когда он подбежал, чтобы помочь другу выбраться на берег, он увидел в его глазах… дождь или слезы? Содрогаясь от внутренней лихорадки, он, казалось, никого не узнавал.
Этим утром они в молчании покинули дворец, сдержанно попрощавшись с принцем Буи накануне и испросив разрешения покинуть дворец. Динь чувствовал, что его друг спешит как можно скорее покинуть столицу и вернуться в Провинцию Высокого Света, милую и тихую, которой он управлял. Сейчас они ждали, пока слуги, действовавшие быстро и ловко — их тоже подгоняло стремление поскорее оказаться дома, — привязывали багаж к спинам крепких лошадей. Доктора Кабана коллеги упросили снова возглавить конференцию, тем более что господин Головастик после падения из окна лишился обеих ног. Доктор наслаждался своим триумфом и продлил пребывание в Тханглонге, чтобы пополнить гардероб.
— Есть еще два пункта, оставшиеся непонятными, — сказал Динь, стараясь вызвать на разговор чересчур молчаливого мандарина.
Тот вздрогнул от звука голоса, прервавшего его мысли.
— Например, — продолжал ученый, — не могу взять в толк, как ты догадался, что мандарин Кьен был тем, кого мы искали, что он был убийцей…
— Когда я понял, что отверстия тоже являются элементами, на которых построены убийства, меня поразила одна деталь — я никак не мог понять ее смысл. Речь шла о госпоже Пион.
— В чем же дело? — спросил крайне удивленный ученый.
— Она была убита из-за ее глаз, заклейменных палачом. Кто издал такой приказ?
— Вспоминаю! Принц Буи желал заклеймить кожу госпожи Пион, но Кьен предложил выколоть ей глаза.
— Вот именно! Он страшно занервничал, когда принц в последний момент решил изменить наказание, и успокоился, лишь когда узнал, что кара состояла в клеймении век, — это позволяло ему включить госпожу Пион в список жертв.
Динь еще раз подивился живому уму министра. Он демонстрировал просто демоническое предвидение.
— Значит, он все рассчитал с самого начала?
— В тот момент, когда мы объявили о том, что скоро прибудет отшельник Сэн, который надеется умилостивить принца и спасти свою родню.
— Верно, особенно если вспомнить, какой чудовищный подарок он намеревался преподнести: скажи, а ты действительно веришь, что Кьену удалось уговорить принца Хунга содрать кожу с несчастного пленника?
— Он сам мне признался. Не забывай, что мандарин Кьен обладал невероятной силой убеждения, в этом ему не было равных. Ты же сам видел, как он уговорил принца Буи смягчить наказание госпожи Пион. А молодой принц Хунг был в тысячу раз податливее и слепо обожал Кьена. Это был исключительно мягкий юноша, и самому ему никогда бы не пришло в голову совершить такое.
Ученый Динь наклонился к мандарину.
— Если я правильно понял, призрак принца Хунга, который, как ты полагал, явился тебе во время охоты, — не был на самом деле привидением? Это был реальный юноша, который звал на помощь, поняв всю тяжесть своего преступления?
— Несомненно, — сказал мандарин Тан и грустно вздохнул.
— Что же случилось с ним после охоты? Студент Кьен убил его, боясь, что он заговорит?
— Ничего подобного! Принц Хунг добровольно пошел на смерть, поняв весь ужас совершенного. Впрочем, в момент смерти принца студент Кьен был рядом со мной на банкете в честь победителей конкурса.
— Разве можно отвергать гипотезу преступления? Это не выглядит самоубийством, по крайней мере, с первого взгляда, — возражал ученый. — Ведь он только что преуспел на экзаменах после многих трудов.
Мандарин показал в сторону зверинца, укрытого столетними баньянами.
— Главный воспитатель Сю поведал нам, что принца нашли мертвым, одетым как развратная женщина — перед казнью на них надевали разодранное платье прямо на голое тело. Целью принца Хунга было заставить слона поверить в то, что перед ним распутница, которую нужно убить. Животных специально обучают этому.
Но Динь все еще не был убежден.
— Откуда ты знаешь, может быть, его насильно обрядили в женское платье?
— Церемониальное одеяние, которое было на принце Хунге тем вечером, скрывало под собой одежды распутницы. Если бы кто-то заставлял его надеть эту одежду в зверинце, то куда же он дел бы нижнюю одежду?
— А почему ты был уверен, что мандарин Кьен был способен убить свою жертву одним ударом ножа? Нужно было знать наверняка, что он умел обращаться с холодным оружием как профессионал.
— Я тебе рассказывал, как студент Кьен спас на охоте молодого Сэна от разъяренного дикого быка. Он не применил для этого копье, но использовал именно нож, а разъяренного дикого быка можно убить только с одного удара ножом. Иначе он растерзает тебя.
Динь согласился. Мандарин Тан продолжал:
— И последнее: мандарину Кьену было поручено следить за дамбами и плотинами, поэтому он так часто входил в город и выходил из него, что стражники у городских ворот вообще перестали его замечать и полностью забыли о том, что видели его, когда он шел за Рисовым Зерном, а потом спокойно вернулся во дворец. Что касается Черной Чесотки, то, освобождая его, Кьен, конечно, посоветовал ему ночевать в зверинце, где он и нашел его после банкета. Он мог спокойно приблизиться к госпоже Пион — как представитель правосудия — и к госпоже Лим — как евнух. То есть на свой лад он был призраком, никто не обращал на него внимания.
— Откуда ты узнал, что подарок отшельника Сэна — кожа соплеменника госпожи Лим?
