словам Белинского, публика представляет собой определенную группу образованных людей. Толпа — собрание филистеров. Наиболее точный русский аналог этому слову — «обыватель». Вот я и был последние годы благополучным обывателем. Принимал по часам лекарство, раз в неделю ездил на такси в магазин за продуктами, смотрел по вечерам сериалы по компьютеру с большим экраном, а утрами лазил по новостным сайтам и по социальным сетям. Ну а в дни не жаркие и в не холодные окунался в море на детском (огороженном и мелком) пляже. Правда, в Израиле таких дней мало. Обычно термометр зашкаливает +30 или дожди и влажность, когда и в +17 озноб пробивает!
Все это я думал, не отвлекаясь от действий тела. А Боксер был невозмутим, да и яд ему выдали, наверное, специальный — с отсроченным действием. Пока айзеры ели суп Владимир беседовал с главным — пожилым, но крепким, плечистым с короткой бородкой. Он поздоровался с ним по-арабски, учитывая общий интерес мусульман к истокам, — «Сабах аль Хайр», что означает «доброе утро». На что староста ответил: «ва алейкум салам», что означает «и вам мир». Этот ответ является универсальным и используется в качестве ответа на различные приветствия на арабском языке, уж кому, как не мне, проведшим последние годы в Израиле это не знать!
Я и закупался в арабском магазине, ибо продукты там вкусней. Вся беда в кошерности. Есть такая «напасть», чистота продукта с точки зрения традиционного иудаизма. Не вдаваясь в тонкости того, что есть кошерность (об этом достаточно написано в интернете), скажу лишь, что это подразумевает некую особую обработку мясных и молочных продуктов, от которой они становятся невкусные, а местами и вовсе отвратительные на вкус. Жуешь «резиновый» сыр и пресную сметану, ностальгируя о нормальной человеческой еде. Большинство израильтян, поскольку соблюдают кошерность, даже не представляют, что те же самые продукты могут быть намного вкуснее! Примерно, как человек, родившийся слепым, никогда не узнает цветов радуги.
Раздобыть в Израиле действительно нормальные и вкусные продукты можно в двух местах: в русских НЕ кошерных магазинах (верующий иудей даже не зайдет туда) и в арабских.
А тем временем, пока я размышлял о будущем в другой стране, люди начали умирать. Это выглядело скромно, будто они засыпали. Прямо за столом. Порой, не донеся ложку до рта…
Для Боксера, по всей видимости ожидавшего большую продолжительность яда, ситуация тоже была неожиданной. Но и реакция у него была на славу — он мгновенно захватил главного за шею и сдавил сонные артерии. А когда старик обмяк влил ему в рот несколько ложек супа, взяв соседнюю миску. Наверное, ему поручили, чтоб смерть не выглядела насильственной. По крайней мере — внешне.
Вел себя ликвидатор очень хладнокровно. Обошел всех «заснувших», проверил жилку на шее. Не поленился опустошить карманы (у главного оказалась толстая пачка двадцати пяти рублевок). Пальцы стер с кружки из которой пил чай — запустил её в котел с недоеденным супом. И вышел скользящим шагом, как большой кот, к машине, уехал. И поехал на набережную, где оставив машину, долго гулял, стоял, смотрел вдаль. О чем-то думал.
А потом сел в машину и поехал в Комитет, где похоже бодрствовали. В кабинете причастных начальников Владимир получил на руки еще не хилую пачку сторублевок (не предполагал, что в СССР ликвидаторов оплачивают, думал они за идею работали).
Попытался спросить, но все попытки связи были отрезаны. Ну насколько Боксер это смог сделать.
А потом он направил машину из города и где-то, недалеко от Ростова-на-Дону притормозил зарулил в дорожный карман и устроился на заднем сидении дремать в полуха и полглаза.
Все мои попытки (и робкие Ветеринара, я его чувствовал) оказались бессильными. Как и надежды на спокойную жизнь. Таких, как Боксер, по моему мнению, сами заказчики и убирали со временем. А уйти со службы парень, похоже, не собирался. Да и не смог бы…
Я расслабился и вознамерился и сам вздремнуть, хотя сознание никакой усталости не испытывало. Ведь в обычной жизни во сне оно тоже не спит — перебирает инфу, сортирует. Но мне удалось ввести эту неведомую сущность, кою мы зовем сознанием, в полудрему, в некое медиативное состояние. И в машине наступила тишина, которую сдабривал движок, работающий на минимальных оборотах и посылающий в машину тепло из щитка. Правда, алгоритм работы отопителя несколько отличался от того, к чему мы сегодня привыкли. Вентилятор «печки» работал лишь на обдув ветрового стекла, в салон же нагретый воздух поступал самотёком, что значительно уменьшало эффективность обогрева. Зато в любой мороз обеспечивалась великолепная обзорность через ветровое стекло, обледенение которого тогда считалось главной бедой в зимнее время. На какие только ухищрения не пускались водители машин, лишённых отопителя, чтобы сохранить прозрачность стекла во время движения — вплоть до того, что натирали его соляным раствором. «Победа» позволяла без всего этого обойтись. Правда, мощность отопительной системы была невелика. Поэтому выходные щели в облицовочной рамке ветрового стекла конструкторам пришлось несколько сместить от середины к боковым стойкам, для того чтобы даже в самую сильную стужу возле стоек не обмерзало и видимость при поворотах сохранялась. При этом приходилось мириться с тем, что в большой мороз у центральной стойки образовывалась ледяная «бабочка», которая хоть и уменьшала обзорность через стекло, но не перекрывала прямой видимости водителю.
А поутру мы проснулись. Вернее проснулись мы (я и Боксер, а про Ветеринара — не знаю) от резкого стука в окно дверки водителя. Мы спустили ноги с кушетки и сели, а потом, открыв заднюю дверь, вышли на утренний мороз.
Недалеко, на тракте стоял милицейский газик, а сам милиционер в шикарном тулупе стучал в нашу машину. Обернувшись на наш выход, он спросил:
— Все в порядке, гражданин?
— В порядке, — угрюмо ответил Боксер.
— А документы могу посмотреть?
— Да пожалуйста.
Владимир открыл просунул руку и поднял кнопку на передней дверке, которая блокировала ручку открытия. (Не знаю, как называется эта система). Сел за руль и достал из бардачка документы на машину и права с тех-талоном. Протянул из сотруднику. Тот проглядел и задал очередной вопрос:
— Куда едем?
— В город, естественно.
— Откуда
