Когда испанцы ушли, основные силы французов вступили на улицы города. Первым маршировал батальон гренадеров под командованием месье де Ла Роша Барон, сопровождаемый гардемаринами, был внесен в город на руках. У кафедрального собора оккупантов встретили члены церковного кабильдо во главе с епископом, которые спели гимн Те Deurru Выслушав овации в честь Людовика XIV, удовлетворенный Пуанти отправился к зданию Счетной палаты (Бухгалтерии), где решено было разместить штаб.
Утром 7 мая барон издал указ, обязывавший горожан сдать половину своего имущества, подлежащую конфискации согласно статье 3 договора Кроме того, он обещал каждому жителю оставить десятую часть конфискуемых сокровищ, если ценности будут сданы без проволочек. Любой «стукач», который разоблачал соседа, утаившего свои богатства, получал премию — десятую часть обнаруженного. Подобного рода уступки, по мнению барона, должны были побудить испанцев вести с захватчиками «честную игру» и ускорить сбор контрибуции.
Некоторые трудности возникли в связи с собственностью монастырей. Статья 5 договора предусматривала их неприкосновенность, и монахи были уверены, что эта неприкосновенность распространяется как на их собственные деньги, так и на те суммы, которые передавали им на хранение частные лица.
— Ничего подобного! — заявил Пуанти. — Статья пятая требует от меня уважения монастырских построек, а не того, что укрыто в них. Иначе все богатство города может быть передано им на сохранение.
Осознав свою ошибку, монахи и священники позаботились о том, чтобы понадежнее укрыть имущество монастырей и церквей. Но тут из Гетсемани в город пришли несколько флибустьеров, обладавших, по словам барона, «особым талантом в отыскании спрятанных сокровищ», и святые отцы, хорошо осведомленные об этом «особом таланте», согласились показать французам монастырские тайники. Впрочем, едва пираты ушли, как монахи снова прикусили языки. Раздраженный их упрямством, а также желая избежать злоупотреблений со стороны солдат и флибустьеров, Пуанти приказал провести осмотр монастырей своим капитанам 11 мая де Леви обыскал монастырь братства иезуитов и обнаружил в нем большое количество серебряных блюд, чаш и шкатулок с драгоценностями. В жилище падре Антонио Гранели были найдены золото, серебро и драгоценные камни на сумму более 30 тыс. песо. За сокрытие этих богатств бедняга Гранели был арестован.
В воскресенье 12 мая, узнав о намерении французов взорвать городские фортификации и увезти с собой всю артиллерию, несколько знатных испанцев собрали хунту. На ней присутствовали оставшиеся в городе дон Хосе Вальехо де ла Каналь, дон Санчо Химено, дон Фелипе Нуньес, дон Мартин де Вергара и дон Франсиско де Сантарен. Было решено предложить Пуанти выкуп за сохранение крепостных стен и артиллерии; деньги предполагалось взять на галеонах «серебряного флота», все еще стоявшего в Пуэрто-Бельо. Выслушав это предложение, барон согласился отпустить в Пуэрто-Бельо курьера в лице дона Антонио де Отейса; последний должен был в течение пятнадцати дней достать выкуп в размере 500 тыс песо. Однако через десять дней курьер вернулся с пустыми руками, не сумев добраться до цели своего путешествия из-за неблагоприятных ветров.
Тем временем грабеж города продолжался. Обыску подверглись монастыри Сан-Аугустин, Ла-Мерсед, Санто-Доминго, Санта-Клара и кафедральный собор. Со всех церквей были сняты колокола (за исключением церкви иезуитов, уплатившей выкуп в 300 песо, и церкви Сан-Диего, уплатившей 410 песо). Кстати, львиная доля реквизиции была осуществлена не пиратами, а офицерами королевской эскадры. Объясняется это тем, что в первые дни оккупации Картахены флибустьеры сидели в засадах на подступах к городу, имея приказ задержать продвижение испанских войск из провинции. Не встретив, однако, неприятеля, они пошли охотиться на диких гусей, а когда вернулись, увидели, что Пуанти закрыл перед ними ворота. Покричав и наградив барона нелестными эпитетами, флибустьеры вынуждены были расположиться в Гетсемани и удовлетвориться тем, что их командира — Дюкасса — назначили губернатором Картахены.
Когда добыча была собрана и уложена в сундуки, Пуанти разрешил открыть ворота и впустить флибустьеров в город. Их поведение, как и ожидалось, совершенно не соответствовало духу договора, заключенного с испанцами, но удержать пиратов от мародерства и насилия в отношении горожан не представлялось возможным. Выслушав жалобы потерпевших, барон велел казнить одного из пойманных мародеров и разрешил жителям создавать в районах нечто подобное силам самообороны; не прибегая к оружию, они могли хватать насильников и доставлять их к нему на суд. Однако на практике подобные меры не действовали, ибо, занимаясь разбоем, флибустьеры постоянно перемещались из одних районов в другие — туда, где их не могли узнать.
Неприязнь, возникшая между Пуанти и Дюкассом еще на Сен-Доменге, после захвата Картахены усилилась и переросла в открытую вражду. Углублению конфликта способствовала выдача Дюкассом специальных пропусков тем испанцам, которые проявили мужество при защите ворот Медиа-Луна. Это шло вразрез с замыслами барона, приказавшего до описи имущества никого из города не выпускать. Обиженным разносом, учиненным ему главнокомандующим, Дюкасс покинул город и перебрался к своим флибустьерам в Гетсемани. Здесь он обнаружил, что значительная часть пиратов голодает, поскольку то, что удалось отнять у испанцев, было уже съедено, а свежая провизия из города не поступала. Губернатор написал барону, что некоторые его люди опустились до поедания собак, кошек и лошадей, но получил холодный ответ, что тут, мол, не из-за чего переживать, поскольку пиратам «такая пища только на пользу». Далее Дюкасс сообщил главнокомандующему, что из-за ухода многих флибустьеров в город его контингент в Гетсемани сильно сократился и что поэтому в случае внезапного нападения врага предместье может быть потеряно. Посмеявшись над этими опасениями, Пуанти предложил рассерженному губернатору забрать три четверти своих людей — всех волонтеров с Сен-Доменга и значительную часть негров — и покинуть экспедицию. Озадаченный подобным предложением, Дюкасс решил изменить тактику, ибо главное, что по-настоящему беспокоило его и ею людей — это судьба награбленных сокровищ Подозревая возможный обман, Дюкасс отправил к барону своего заместителя Галифе; последний просил допустить людей с Сен-Доменга в зал, где была сложена добыча, дабы осмотреть ее. Последовал категорический отказ. Галифе внушили, что для его же блага впредь подобных предложений лучше не делать, так как они бросают тень на честь главнокомандующего.
— Я лишь старался собрать добычу наиболее разумным способом, — пояснил Пуанти. — Мне и в голову не приходило обманывать членов экспедиции. Соответствующее распределение паев будет сделано после того, как закончим опись.
Хотя Дюкасс, выслушав Галифе, остался удовлетворен этим ответом, основная масса флибустьеров не поверила барону. Видя, как сундуки с золотом и драгоценностями переносят на борт королевских кораблей, они стали кричать, что прибегнут к насилию и не позволят увезти награбленное до того, как им выплатят их долю. Потрясая оружием, возбужденная толпа двинулась к берегу — по всему было видно, что пираты готовы подкрепить свою угрозу конкретными действиями. Понимая, что назревает мятеж, отвечать за который придется ему, Дюкасс стал на их пути и стал убеждать не совершать опрометчивых поступков. Напомнив им об их обязанности уважать не только короля, но и королевских офицеров, он закончил свою речь словами о том, что они смогут прорваться к золоту «только через его труп». Толпа тут же успокоилась. Трезво оценив ситуацию, Пуанти, со своей стороны, тоже решил пойти на уступки, ибо прекрасно понимал — в данный момент прибегать к контрмерам и кого-то наказывать нецелесообразно. Пираты и их корабли могли ему еще пригодиться. Поэтому в соответствии с обычаями флибустьеров был утвержден порядок выплаты компенсаций за полученные в бою ранения, а также выданы премии капитанам и тем, кто отличился добросовестной службой.
Новые проблемы возникли в связи с началом сезона дождей. Из-за нездорового климата Пуанти потерял в течение каких-нибудь шести дней 800 человек, которых охватила «заразная болезнь», и это обстоятельство заставило его отказаться от первоначального плана оставить в Картахене французский гарнизон. В отчете об экспедиции он писал; «Все мысли о победах и сокровищах были стерты этими болезнью и смертями. Одним словом, если бы болезнь продолжалась с такой же суровостью, я стал бы свидетелем моего неизбежного уничтожения в красивейшем порту мира, хотя врага близ меня не было; были бы потеряны не только плоды всех наших трудов, но также и эскадра, доверенная мне».
