Ральднор взглянул на часовых на площадке и, набрав полную грудь воздуха, приготовился заговорить со всей возможной властностью. Ему вновь предстояло бросить кости в игре со смертью, но перед глазами у него стояла лишь она .
— За спиной у него что-то со свистом разорвало воздух, и он ощутил сильный толчок в спину. Сначала он решил, что в него запустили камнем, но боли не было. Он обернулся, чтобы взглянуть на них — еще в самом начале подготовки его учили никогда не поворачиваться к противнику спиной, но он забыл об этом. И в тот же миг понял, что больше не может видеть. Это произошло внезапно, — слишком стремительно, чтобы он успел испугаться. Потом отключился слух, а после этого померкло все. Последнее, что промелькнуло у него в сознании, было женское имя, сияющее, точно алый камень, но он уже не мог вспомнить, кому оно принадлежит. Через миг он провалился в ничто.
Гвардеец, вонзивший нож в спину Ральднора, отошел в сторону, и его жертва мешком свалилась на землю. Он ухмыльнулся, глядя прямо в лица часовых, и наклонился, чтобы вытереть кровь с лезвия об одежду беглеца.
— У вас есть право убивать? — крикнул один из часовых.
— Вот мое право, — стражник тщательно обтер нож и ткнул в эмблему Вал-Малы.
Часовой обернулся и крикнул что-то во двор. Почти тотчас же ударил набат.
— Расскажете о своих правах Дракону Крину, когда он придет.
— И кто же нас здесь задержит? — выплюнул гвардеец. Но ворота уже широко распахнулись, и оттуда выдвинулась фаланга солдат, полностью вооруженных, вплоть до щитов. Одного из них быстро послали за Крином.
Вскоре на галерее показался Дракон-Лорд, не выказавший ни неудовольствия, ни удивления тем, что его вызвали из-за какой-то стычки. Он спокойно оглядел всю сцену и в конце концов спросил абсолютно ровным тоном:
— Кто этот человек?
— Он наш по приказу королевы, — огрызнулся гвардеец. — Не чините нам дальнейших препятствий, Дракон-Лорд.
— Я так и не услышал ответа на свой вопрос, — подчеркнуто вежливо напомнил Крин, но в его глазах блеснула сталь. — Я спросил вас, кто этот человек.
— Сарит, называющий себя Ральднором. Военачальник короля Амрека.
— И какое же преступление он совершил?
— Это дело королевы, Дракон.
Крин склонился над человеком по имени Ральднор и осторожно перевернул его. Тот явно недавно выбрался из реки и, судя по его виду, был одной ногой в могиле. Крин приподнял одно веко, коснулся безжизненного запястья. И со странным чувством неотвратимости заметил, что на левой руке не хватает мизинца. Он слышал россказни о фаворите Амрека, хотя и не придавал им значения. Но это лицо было лицом Редона. И его преследовали крысы Вал-Малы. Крин не питал особой любви к королеве, и, кроме всего прочего, этот район Корамвиса находился под его личной юрисдикцией. Он почувствовал, как слабо трепещет под его пальцами пульс Сарита — тот быстро терял кровь.
Крин выпрямился.
— Вы превосходно справились с заданием своей госпожи, — сказал он резко. — Этот человек мертв.
Еле уловимый знак — и фаланга сомкнулась вокруг него и Ральднора. Двое солдат подняли раненого на щит и быстро унесли за ворота.
— Вы не имеете права! — закричал гвардеец королевы.
— Я вынужден напомнить вам, господа, что вы находитесь на территории Речного гарнизона. Здесь я имею все права. Но если вам будет угодно дождаться нашего врача, он, без сомнения, подтвердит только что сказанное мной.
Им не оставалось ничего иного, кроме как подчиниться.
Его радушие было безупречным. Он даже приказал принести им вина, пока они, бранясь, расхаживали по залу. В конце концов появился старик в одеянии, покрытом какими-то пятнами. Он бросил тревожный взгляд на Крина, потом буркнул:
— Мертв как падаль. Клинок пронзил легкое.
Гвардеец мгновенно вскинулся:
— Если бы я задел легкое, у него на губах выступила бы кровь. Думаешь, я ни разу не видел, как умирают? Ты не разбираешься в своем ремесле, Эарл тебя побери!
Врач вскипел. Ложь по приказу Крина далась ему нелегко, но нотация этого дилетанта вывела его из себя.
— Зато вы отлично разбираетесь в своем — уничтожать то, что создали боги! А мне приходится штопать, что могу, после ваших святотатств. Вы прикончили свою жертву, и если вам известен способ, как остаться в живых с остановившимся сердцем, буду очень рад узнать о нем. Что же до Эарла, ему об этом месте известно куда больше, чем нам с вами.
13
Амрек повертел в руках ожерелье из драгоценных камней. Прекрасная вещица, достойная быть принесенной ей в дар. Но доставит ли она ей хоть какое-то удовольствие? Похоже, она никогда не замечает, что носит. Он кивнул ювелиру и его помощнику, не отводя глаз от камней, поблескивающих в свете лампы. Ему было не по себе. Он виделся с ней на пиру, и она показалась ему такой же далекой, как и прежде — но при этом странно изменившейся. Он не мог четко обозначить эту перемену — просто ощущал ее. Когда он обнял ее в передней, то почувствовал нечто странно новое, словно какой-то исходящий от нее бесплотный аромат. Но не он вызвал эту перемену; она была не из-за него и не для него. Ему казалось, что он потерял все, чего успел достичь с ней. Проклятая Таддра! Он тосковал по этой женщине каждую одинокую ночь в горах. Откуда ему придется начинать снова?
Из-за приоткрытой двери донесся еле слышный шорох. Амрек поднял голову и увидел стоящую на пороге Вал-Малу.
— Моя царственная матушка. Какая неожиданная радость!
— Отошлите своих людей, — с ходу приказала она — То, что мне предстоит вам сообщить, не для их ушей.
Он отложил ожерелье и поднялся.
— В чем дело, мадам? Неужели сегодня Катаос оставил вас неудовлетворенной?
Она ничего не сказала. Ее лицо казалось маской бесстрастия, но она не умела носить эту маску. Под ней он различил еле сдерживаемое торжество. Он взглянул на нее пристальнее, и дурное предчувствие прошлось по его коже липкими и холодными пальцами. Амрек сделал знак ювелиру с помощником, все еще топтавшимся в углу, и они, кланяясь, попятились прочь. Он едва заметил это.
— Ну, мадам? Что у вас за новости?
— Сын мой, — начала она. — То, что я намерена рассказать вам, касается вашей невесты.
Он почувствовал, как в душе у него поднимаются волны черной ярости.
— Что с ней произошло? Что вы с ней сделали?
— С ней произошло многое, но я не сделала ничего, лишь раскрыла это.
Ненависть, клокотавшая в ней, искажала ее черты, делая их уродливыми. Он сжал ее плечо. Ему казалось невозможным, что когда-то он был заключен в ее теле, находился в ее полной власти — а теперь был свободен от нее, мог, если бы захотел, выдавить из нее жизнь, но все равно оставался перед ней беспомощным и хнычущим ребенком.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
