— Я хочу, чтобы у отца моего ребенка были такие мужские качества, которые имели бы значение сами по себе, независимо от тех чувств, что он напитывает ко мне. Слишком несправедливо по отношению к ребенку выбирать ему отца, ставя на первое место любовь. Мне кажется, что это глупый женский эгоизм. Например, Паоло любил меня так, как никто больше не любил, но я никогда не думала родить от него ребенка. Я никогда не хотела, чтобы он был отцом моих детей. Видишь ли, женщина может быть влюблена в мужчину, может завести с ним роман, но их отношения устраивают ее только до тех пор, пока они касаются их двоих. Одно дело жить вместе — другое дело заводить детей. Намного важнее, чтобы мужчина был настоящим человеком, чем просто влюбленным. А если он к тому же и влюблен, так еще лучше Ты мне нравишься таким, какой ты есть. Знаешь, почему мне захотелось лучше узнать тебя? Я обратила внимание на твое поведение в тот день, когда мы пошли в бар и впервые поговорили с тобой. Мне твой поступок очень понравился.
— А что я сделал?
— Ты открыл дверь бара, чтобы пропустить пожилую женщину, и еще ты сказал ей, чтобы она запахнула пальто, потому что на улице холодна. По тому, как ты это сделал, было понятно, что для тебя это вполне естественно. Ты единственный в трамвае вставал, чтобы уступить место пожилому человеку, и когда ты это делал, то не оглядывался по сторонам, как многие, желая проверить, заметили ли другие твой поступок. Ты внимателен к посторонним, ты любишь людей. Мне нравится твой ум, твоя порядочность, твоя честность. А потом, в тебе не подавлено женское начало. Ты женственен.
— Как это понимать?
— Я не могу объяснить… Мне очень нравится твоя ранимость и то, что ты ее не скрываешь. Ты очень женственный мужчина, и это здорово.
— И ты хочешь ребенка от женственного, ранимого мужчины? Да ты с ума сошла!
— Многие думают, что нельзя быть мужчиной и в то же время быть ранимым. Даже больше нельзя быть женственным.
— Не знаю, что мужественного ты находишь в ранимом, женственном мужчине…
— Ты так говоришь, потому что под словами «женственный» и «ранимый» ты подразумеваешь «обабившийся» или «слабый». Но ранимый — не слабый. Женственный — не обабившийся. Это разные понятия.
— И в чем же проявляется моя женственность?
— В твоих жизненных интересах, в твоей чуткости, в остроте восприятия, в твоем внимании к деталям. В том, что ты никогда не пытаешься строить из себя мачо, а всегда остаешься самим собой. Ты помнишь, когда в душе мы впервые увидели друг друга обнаженными?
— Да.
— Ты не думай, что женщине легко оказаться голой перед мужчиной. По крайней мере, для меня это не так. Я заметила, что и для тебя это непросто, но ты начал перечислять свои недостатки, стал подтрунивать над собой. Вообще, это свойственно женщинам. Своей иронией ты сумел показать мне, что тебе страшно, но ты преодолел свой страх. Ты и сам не замечаешь некоторые свои поступки, но они-то и помогли мне понять, что ты мне нравишься. Ты мне нравишься как личность, и мне бы хотелось, чтобы у моих детей был такой отец. Вот и все. Через несколько лет мы с тобой, может быть, перестанем нравиться друг другу как любовники, но ты мог бы навсегда остаться отцом, моих детей, поэтому наша нынешняя любовь нег имеет большого значения. Любовь важна для нас, как для отдельных личностей, но не как для семейной пары. В дальнейшем, если это дальнейшее возможно, для нас будет важно, как мы сумеем общаться, сумеем ли мы понимать и чувствовать друг друга. Ты не должен думать о том, какие чувства испытываешь ко мне, лучше спроси себя, нравится ли тебе, как я мыслю, как живу, как себя держу и прежде всего — во что я верю. Важно понимать, что мы можем сказать друг другу, а что никогда не скажем из опасения, что другая сторона может неправильно истолковать твои слова. Допустим, ты меня любишь… Эго прекрасно, но для ребенка надо создавать такие условия, которые стоят выше наших отношений.
Ее речь звучала несколько странно, я не все понял до конца, но мне было приятна слышать: «Ты мне нравишься…» Никогда прежде я не встречал такой женщины. Мы ни разу не обменялись признаниями в любви. То, что происходило с нами, не имело названия. Если бы Микела спросила, что мне в ней нравится, я бы ответил так: «Ты не похожа на других…» Но она ни о чем не спрашивала, и мы еще немного полежали в ванне, погрузившись в свои мысли.
В тот же вечер мы пошли в ресторанчик, куда трудно попасть. Микела заказала столик за три дня до ужина, свободных мест там не бывает.
Рядом с гостиницей, как всегда, стоял Альфред. Мы протянули ему доллар, и он сказал:
— Сегодня я не рассказываю анекдотов, сегодня я говорю одну только правду. Ты, парень, взлетел на недосягаемую высоту… поверь мне.
Смеясь, мы пошли дальше.
Ресторанчик «Corner» на Кенмейр-стрит с виду ничем не отличался от других, но при входе стоял мальчишка со списком. Проверив, есть ли в списке наши имена, он открыл дверь и вежливо предложил спуститься вниз по лестнице. В конце лестницы нас встретила девушка и еще раз спросила наши имена. Чтобы попасть в зал, пришлось пересечь кухню, пройти мимо плит, кастрюль и поваров. Все выглядело очень таинственно. Зал освещался только свечами — никакого электричества. На меню было написано La Esquina — то же самое, что Cornet[9], но по-испански.
В ресторане была хорошая мексиканская кухня и отличные коктейли е текилой. Я безумно проголодался. После ванны у меня всегда разыгрывается аппетит, а если при этом еще заниматься любовью, то я вообще превращаюсь в вампира. Мы сделали заказ, но мое блюдо приготовили первым. Из вежливости пришлось ждать, пока принесут блюдо Микелы.
В ресторане мы просидели долго. Выходя из зала, снова прошли через кухню и поблагодарили поваров. На этот раз нам пришлось потрудиться, чтобы одолеть лестницу. Ступеньки после нескольких коктейлей стали намного круче, чем при спуске.
Наши желудки были переполнены. На несколько минут мы даже присели на лавку напротив ресторана. Ту ночь мы провели порознь. Мы оба немого смущались. В те дни нас накрыло лавиной переживаний, и нам надо было побыть в одиночестве. Мы должны были осознать наши чувства, привести в порядок свои мысли. То, что мы испытали, нисколько не походило на переживания влюбленных, это было нечто новое. Казалось, нам открылось, что и без влюбленности существует территория, сотканная из переживаний и узнаваний другого человека. На этой территории можно не просто жить, но и дарить другому свои чувства. Мы не строили наши отношения, мы сразу окунулись в них с головой и ни разу об этом не пожалели.
Я никогда не испытывал ничего подобного, ни одна женщина не поднимала во мне такую волну чувств. Микела породила во мне потребность не только получать, но и давать. Меня переполняла радость, которую принесла внезапно открывшаяся способность дарить любовь.
