предложить ему государственные ценные бумаги США в обмен на нефтедоллары, обещание непрерывных поставок нефти и соглашение, по которому проценты по этим ценным бумагам пойдут на наем американских компаний, которые улучшат инфраструктурные системы Ирака, возведут новые города и превратят пустыни в оазисы. Мы были готовы продавать ему танки и истребители и строить для него химические и атомные электростанции, как мы делали во многих других странах, даже если эти технологии будут использованы для производства современного оружия.
Ирак был очень важен для нас, намного важнее, чем казалось на первый взгляд. Вопреки общепринятому мнению, в Ираке есть не только нефть. Но и вода, и геополитическая ценность. Через Ирак протекают реки Тигр и Евфрат, так что среди стран Ближнего Востока именно Ирак контролирует водные ресурсы, чья значимость растет не по дням, а по часам. В 1980-е годы значение воды – политическое, а также экономическое – стало очевидным для тех из нас, кто работал в энергетике и строительстве. В ходе массовой приватизации многие крупные компании, положившие глаз на небольшие независимые энергетические компании, задумали приватизировать водные системы в Африке, Латинской Америке и на Ближнем Востоке.
Помимо нефти и воды Ирак обладает еще одним преимуществом – стратегическим местоположением. Он граничит с Ираном, Кувейтом, Саудовской Аравией, Иорданией, Сирией и Турцией и имеет береговую линию в Персидском заливе. Он находится на расстоянии ракетного удара от Израиля и России. Военные стратеги сравнивают современный Ирак с Долиной реки Гудзон во время Франко-индейской войны и Войны за независимость. В XVIII веке французы, британцы и американцы знали, что тот, кто контролирует долину реки Гудзон, контролирует весь континент. Сегодня всем известно, что тот, кто контролирует Ирак, получает козырную карту на Ближнем Востоке.
А прежде всего, Ирак представлял собой широкий рынок для американских технологий и строительных компаний. Тот факт, что на его территории находятся одни из самых богатых в мире месторождений нефти (по некоторым оценкам, они даже больше, чем в Саудовской Аравии), обеспечивает ему возможность финансировать крупные инфраструктурные и индустриальные программы. Все основные игроки – инженерно-строительные фирмы, поставщики компьютерных систем, производители самолетов, ракет и танков, а также фармацевтические и химические компании – сосредоточились на Ираке.
Однако в конце 1980-х годов стало очевидно, что Саддам не купился на обещания ЭУ. Это стало большим разочарованием и позором для администрации Буша. Как Панама, Ирак способствовал имиджу слабака, который неотступно преследовал Джорджа Г.У. Буша. Но пока Буш искал выход, Саддам сыграл ему на руку. В августе 1990 года он вторгся в богатый нефтью эмират Кувейт. В ответ Буш осудил Саддама за нарушение международного права, хотя прошло меньше года с тех пор, как сам Буш устроил незаконное и одностороннее вторжение в Панаму.
Никто не удивился, когда президент отдал приказ о массированном военном наступлении. Пятьсот тысяч американских военнослужащих было отправлено в страну в составе международных сил. В первые месяцы 1991 года мы нанесли авиаудары по военным и гражданским целям в Ираке. Затем последовала 100-часовая наземная атака, в результате которой была разгромлена плохо вооруженная и значительно более слабая армия Ирака. Кувейт был спасен. Деспота покарали, хотя и не привлекли к ответственности. Рейтинг популярности Буша среди американцев взлетел до 90%.
Во время вторжения в Ирак я был в Бостоне на деловых встречах – это был один из тех редких случаев, когда меня попросили сделать что-то для SWEC. Прекрасно помню энтузиазм, с которым мы встретили решение Буша. Естественно, сотрудники Stone & Webster воодушевились, и не только потому, что мы выступили против кровавого диктатора. Победа США в Ираке открывала возможности для колоссальной прибыли, повышений и прибавок. Инженеры, производители оружия и другие военные отрасли, а также Уолл-стрит и поддерживающие их страховые компании радовались возможности вернуться к военной стратегии, которая по большому счету не применялась с конца Вьетнамской войны.
Причем радовались не только те из нас, чьи компании напрямую наживались на войне. Весь народ будто только и мечтал о том, чтобы наша страна снова подтвердила свою военную мощь. Думаю, у подобных настроений было множество причин, в частности, изменения народного сознания, которые произошли, когда Рейган победил Картера, когда освободили заложников в Иране и когда Рейган заявил о намерении возобновить переговоры вокруг Панамского канала. Вторжение Буша в Панаму подлило масла в уже разгоравшееся пламя.
Однако за патриотической риторикой и призывами к действиям, как мне кажется, лежала гораздо более серьезная перемена, касающаяся отношения американского бизнеса – а значит, большинства людей, работавших на американские корпорации, к миру. Строительство глобальной империи стало реальностью, в которой участвовала практически вся страна. Двойственные идеи глобализации и приватизации уверенно закрепились в нашей психике.
В конечном итоге дело было не только в Соединенных Штатах. Глобальная империя стала всеобъемлющим явлением, проникнув через все границы. Корпорации, которые раньше мы называли американскими, теперь стали по-настоящему международными, даже с юридической точки зрения. Многие из них были зарегистрированы в нескольких странах; они сами выбирали, по каким правилам и нормативным требованиям вести свою деятельность, и многочисленные международные торговые соглашения и учреждения облегчали им задачу. Такие слова, как «демократия», «социализм» и «капитализм», теряли актуальность. Корпоратократия стала фактом, и она активно заявляла о себе как о единственной значимой силе, влияющей на мировую экономику и политику. Ее члены готовы были сделать все возможное, чтобы консолидировать силы этой глобальной империи.
В результате странного стечения обстоятельств я снова покорился корпоратократии, когда продал IPS в ноябре 1990 года. Для меня и моих партнеров это была выгодная сделка, но мы продали компанию в основном потому, что компания Ashland Oil Company оказала на нас колоссальное давление. Я знал по опыту, что борьба с ней дорого обойдется нам, а продажа принесет прибыль. Однако я, безусловно, заметил иронию: нефтяная компания станет новым владельцем моей компании по производству альтернативной энергии; я снова почувствовал себя предателем.
SWEC требовала от меня минимальных усилий. Периодически меня просили прилететь в Бостон на собрание или помочь подготовить предложение. Иногда меня отправляли в такие места, как Рио-де-Жанейро, на встречи с сильными мира сего. Однажды я прилетел в Гватемалу на частном самолете. Я часто звонил проект-менеджерам, чтобы напомнить им, что мне все-таки платят зарплату и я готов внести свой вклад в общее дело. Получать столько денег практически ни за что было стыдно. Я хорошо знал этот бизнес и надеялся принести пользу. Но, как оказалось, это не входило в планы компании.
Мои нерешительность и неопределенность не давали мне покоя. Я хотел сделать хоть что-то,
