отравления смертельным газом». Здесь же фотография Адриена крупным планом, сделанная в ту минуту, когда он с жандармом выходил из леса. Есть и Марион на фото поменьше, и, конечно, большая фотография Сары с кислородной маской на лице и с перепачканными землей волосами.
– «Свою подругу»? – повторяет Марион ошеломленно. – Адриен, ты… встречаешься с Сарой?
Ее лицо темнеет, а глаза устремляются на него с каким-то новым выражением: растерянности и смятения. Они долго смотрят друг на друга; наконец Адриен берет Марион за руку, и вдруг в нем рождаются слова – так легко, так просто, как будто они были всегда и только ждали этой минуты:
– Марион, ты будешь моей девушкой?
– Твоей… девушкой? – говорит она, запинаясь, словно не веря своим ушам. – Не понимаю… Ты же всегда меня отталкивал! Всегда твердил, что я – твой лучший друг!
– Что?! – спрашивает Адриен, совершенно опешив. – Я никогда тебя не отталкивал!
– Я прижалась к тебе, когда мы танцевали в прошлом году! – кричит она. – Я взяла тебя за руку в кино! Никакой реакции! Я решила, что не нравлюсь тебе, смирилась и попыталась найти другого парня!
Смягчившись, она тихо спрашивает:
– Значит, ты просто стеснялся?
Внезапно тень проходит по ее лицу:
– А как же Сара? Вы встречаетесь?
– Журналисты пишут бог знает что, – отвечает Адриен, – я никогда не буду встречаться ни с кем, кроме тебя.
Марион протягивает к нему руку и нежно проводит пальцами по его щеке, как будто видит в первый раз. Адриен стоит, прикрыв глаза и не дыша, все еще не веря своему счастью, от которого сердце буквально рвется из груди. Но когда Марион приближает к нему лицо, чтобы поцеловать, он прикладывает палец к ее губам.
– Подожди, – говорит он. – Не здесь.
Он наклоняется над Сарой и шепчет ей на ухо:
– Спасибо за всё!
Потом берет Марион за руку и тянет ее к двери. – Пойдем!
Неужели это не сон? Он идет, не смея взглянуть ей в лицо. Неужели рука Марион действительно лежит в его руке? Ему кажется, что каждая улица, каждый дом выглядят иначе, как будто их городок Лан внезапно похорошел. На кладбище уже давно растаял тот новогодний снег, но кипарис – место их встреч – по-прежнему возвышается посреди центральной аллеи.
– Помнишь наш кипарис? – шепчет он Марион. – Хочу поцеловать тебя там.
Она радостно озирается, и кажется, что ее черные глаза светятся воспоминаниями о детстве.
– Наше кладбище! Наш кипарис! Наш памятник! – повторяет она, подходя к нему ближе.
Но тут ее взгляд падает на могилу, и, нахмурившись, она останавливается как вкопанная.
– Что с тобой? – спрашивает Адриен в страхе. – Так ты… не любишь меня?
– Да нет же, дурачок! Я просто заметила странную вещь на камне, смотри – это просто невероятно! Раньше здесь были выгравированы две фигуры. И было два имени, я отлично их помню! «Альфонс Нортье» и «Адриан Нортье», оба умерли в 1915 году! Ты разве не помнишь?
– Нортье? – вскрикивает Адриен. – Ну конечно, настоящая фамилия Адриана была Нортье! Лерак – это девичья фамилия его матери! – Адриен наклоняется над могилой. – Где ты увидела имя Адриана? Здесь написано только «Альфонс Нортье, 1875–1934»! – Вот именно! Надпись на могиле не та, что была раньше, она изменилась! – кричит Марион в невероятном возбуждении.
– Что ты такое говоришь?
– Альфонс Нортье – мой отец! – раздается вдруг сзади надтреснутый голос.
Они оба вздрагивают и разом оборачиваются. Это та самая морщинистая старушка, которая говорила с Адриеном у школы и просила бросить письмо в почтовый ящик. Кажется, с тех пор она еще больше одряхлела и согнулась.
– Меня зовут Сюзанна Нортье, – продолжает она. – И Адриан – мой брат. Ему было тринадцать лет, когда я родилась в Париже во время войны.
Ее глаза смотрят куда-то вдаль, и на лице мелькает улыбка.
– Адриан был замечательным старшим братом!
– Так он… пережил войну? Он должен был умереть в 1915 году, но этого не случилось, да?! Поэтому его имя исчезло с надгробия?
Старушка хмурится и машет рукой:
– Ты хорошо сделал, что отослал письмо, сынок. Здесь, в Лане, Адриан двадцать лет работал инженером, а потом вместе с женой Симоной и детьми переехал в другой город.
– С Симоной? Значит, они поженились, и у них были дети?
Старушка еще больше пригибается к земле и, бормоча сквозь зубы: «Устала я… так устала… головушка моя уже совсем плоха…» – потирает спину, морщится и, семеня, бредет к выходу.
– Ты думаешь… – начинает Марион, – что это она всё устроила?
Адриен оборачивается и берет ее за руки.
– Я вспомнил! Мать Адриана ждала ребенка. Тетя Жанетт, деревенская колдунья, утверждала, что родится девочка, не такая как все, которая тоже будет колдуньей! И мать хотела назвать ее Сюзанной!
– Значит, эта переписка с Адрианом, – спрашивает Марион недоверчиво, – связана с колдовством? – А почему бы и нет? Ты видишь другое объяснение? – отвечает он. И вдруг бьет себя по лбу: – Синий почтовый ящик!
– Тот, который стоит напротив вашего дома? Думаешь, через этот ящик письма переходили из одного века в другой? – вскрикивает Марион. – Скорее, посмотрим, на месте ли он!
Они бегом спускаются с холма, выходят с кладбища и через несколько минут оказываются у дома Адриена. Старомодный синий
