явной издевкой в голосе:
– Все мы братья!
Затем снова долгие часы из него нельзя было вырвать ни одного слова. Широко раскрытыми глазами смотрел он, не мигая, на пламя свечей. И молчал.
Под утро епископ Казерты от усталости едва держался на ногах. Он больше не вставал со своего кресла и вел допрос, сидя за столом.
Когда забрезжил рассвет, служители открыли окна. Утро 5 июня было ясным. Кампанелле казалось, что начинается предсмертная агония. Неужели и он, как большинство узников, умрет на рассвете?
Он дожил до часа, когда увидел солнце. В последний раз? Силы приходили к концу. Он видел на полу собственную кровь, и ему лишь оставалось удивляться, сколько ее в человеке. Среди стонов он повторял:
– Умираю, умираю… – Он кричал, но голос его был чуть слышен: – Не могу больше, не могу! Я мертв! – И после некоторого Молчания: – Умер…
Нунций вошел в камеру пыток бодрой походкой отменно отдохнувшего, здорового человека. Он был прекрасно выбрит и полон энергии. Каковы результаты? Уже больше суток, ни на минуту не прекращаясь, длится пытка, а Кампанелла и не думает признаваться! Его нечеловеческое упорство казалось сверхъестественным.
Нунций сам принялся за допрос. Его старания тоже ни к чему не привели. Разозлясь, он потребовал, чтобы палачи еще больше опустили веревку. Пусть у проклятого еретика хоть через горло выйдет острие кола!
Кампанелла потерял сознание. Холодная вода, которой его отливали, не помогала. Пришлось снять его с дыбы и развязать. Когда он очнулся, то попросил пить. Нунций велел дать ему вина. Неужели он готов скорее сдохнуть, чем признаться?
Нунций настаивал на продолжении пытки. Считалось, что на голодный желудок человек легче переносит «велью». Так накормите его! Когда Томмазо выпил три яйца, его снова вздернули на дыбу. Он совсем обессилел. Голова его то и дело падала на грудь. Нунций, плохо владея собой, подбежал к самой дыбе. Он обеими руками поддерживал сутану, чтобы не запачкать ее край об замаранный кровью пол. На его брань Кампанелла ничего не ответил, но его взгляд был полон такого беспредельного презрения, что нунций отвернулся.
Застенок являл собой страшное зрелище: исковерканное муками тело и забрызганные кровью орудия пытки. В середине дня нунций приказал привести Дионисия Понцио. Пусть знает, что его ждет, если он тоже не захочет покориться!
По раздражению инквизиторов Дионисий понял, что они до сих пор не добились желаемого. И поэтому ужасный вид Кампанеллы не устрашил его, а, напротив, преисполнил мужеством. Его стали допрашивать о записке, которую он подал в трибунал. Но он сразу заметил, что это пустая формальность. Инквизиторы хотели, чтобы Дионисий уговорил Кампанеллу кончить притворство и объяснил ему, что его упрямство ни к чему хорошему не приведет, поскольку Святая служба намерена добиться признаний любыми средствами.
О, Дионисий был превосходным актером! В былые времена он своими проповедями доводил женщин до истерик. Ему ничего не стоило в нужный момент заплакать или притворно грохнуться в обморок. Они с Томмазо слишком хорошо знали друг друга. Если кто и попадется на хитрость, это сами судьи!
Дионисий принялся многословно и пылко убеждать Кампанеллу раскрыть перед трибуналом всю правду. И вдруг тот утвердительно закивал головой. Недоумевая, судьи разрешили снять Кампанеллу с дыбы. Он потребовал воды. Ему дали напиться. Члены трибунала надеялись, что он начнет показания, но он неожиданно заявил, чтобы его отвели в нужник. Тут вмешался Дионисий и предложил свою помощь. Пусть лучше он сам, а не надзиратель, будет сопровождать Кампанеллу. Он использует это время, чтобы окончательно склонить его к раскаянию. Дионисий говорил с таким неподдельным жаром, что с ним согласились.
Они успели обсудить все, что было необходимо. Они не торопились возвращаться в застенок. За ними пришлось несколько раз посылать надзирателя, пока. Дионисий привел Кампанеллу обратно. Его посадили на скамью подле стола и начали задавать вопросы.
– Что вы еще от меня хотите?! – закричал Кампанелла и снова принялся нести какую-то околесицу.
Дионисий сокрушенно развел руками. Ничего не поделаешь, безумца нельзя уговорить, а фра Томмазо наверняка сумасшедший.
Его ударом сбросили со скамьи, поволокли к дыбе. Инквизиторы, казалось, сами теряют рассудок. Они подгоняли палачей и истошно кричали:
– Открой истину! Перестань лгать! Невыносимо было Дионисию смотреть на то, что делали палачи с Кампанеллой, но еще тяжелее было бы услышать из его уст хоть одно слово признаний.
Кампанелла не стонал. Казалось, он не чувствует боли. Взгляд его померк, и веки закрылись. Дионисий воскликнул в ужасе:
– Умер?!
Сколько палачи ни тормошили Кампанеллу, они так и не смогли привести его в сознание. Даже когда ему прижгли раскаленным железом пятки, он не проявил никаких признаков жизни.
Вызвали тюремного врача. Осмотрев пытаемого, он сказал, что, вероятно, очень скоро, через несколько часов, он умрет. Кол порвал кровеносные сосуды. Прекратить кровотечение не представляется возможным. Секретарь заканчивал составление акта о пытке. Пытка продолжалась целых тридцать шесть часов.
Джакопо Ферраро было приказано отнести бездыханное тело обратно в камеру. Он взвалил его на плечи и пошел по полутемным переходам. Лестница, по которой он поднимался, была очень крутой. Палач остановился, чтобы перевести дыхание, снял с плеч Кампанеллу и прислонил его к стене. И вдруг человек, похожий на труп, заговорил. Ферраро вздрогнул. На губах Кампанеллы появилась усмешка:
– Я не такой дурак, чтобы признаться в том, чего они хотели!
В словах умирающего палач явственно расслышал оттенок нескрываемого торжества.
Представляя трибуналу «Защиты» Кампанеллы и «Статьи о пророчествах», Пьетро Престера должен был доказывать, что они написаны, разумеется, до того, как бедный философ сошел с ума. Но почему он больше года скрывал эти важные бумаги от судей? Пьетро заранее вместе с Томмазо обдумал свои ответы. И когда 5 июня его вызвали на допрос, он знал, что говорить. Он играл под простачка, откровенного и несколько наивного. Он не скупился на слова, и его речи производили впечатление искренних.
Пьетро рассказал, что еще в прошлом году какой-то юноша просунул ему через узкую щель а двери листочки, исписанные рукой Кампанеллы. Что с ними делать? Юноша сказал, что фра Томмазо придает им очень большое значение и просит переписать их и сохранить. Пьетро исполнил эту просьбу. Одну тетрадь переписал Пьетро Понцио, а другую отправили в город, и знакомый земляк отдал ее писцу. Когда копия была готова, любознательный писец, не на шутку заинтересовавшись пророчествами, оставил оригинал у себя. Сам Пьетро мало что понимает во всех этих премудростях, поэтому он решил посоветоваться с Пиццони, которого считал ученым человеком. Пиццони, ознакомившись с рукописями, сказал, что в них
