Сэр Огастес, еще не оправившийся после тяжелого удара в вопросе об употреблении репы, просиял:
– Попробуйте лучше бекон, полковник! Гораздо лучше жира. Моя дорогая матушка всегда готовила только на настоящем жирном беконе.
Нога Жозефины обвилась вокруг лодыжки Шарпа и потянула его к себе. Когда ординарец наливал другому ее соседу вина, она слегка отодвинула стул, как бы давая ему подойти ближе, и ее колено коснулось Шарпа.
– Бекон? – Дюбретон обсосал косточку и бросил ее. – Мой дорогой сэр Огастес! Это же убьет вкус птицы! И потом, бекон горит! – он улыбнулся Жозефине. – Вам надо бы заставить его поменять привычки, мидели, и использовать только чистый свиной жир.
Он кивнула, поскольку рот ее был занят, и прикусила губу.
– И никаких трав, полковник?
– Вы очаровательны, миледи, – улыбнулся Дюбретон. – К молодой птице трав не нужно. К старой – возможно: немного чабреца, петрушки, может, лаврового листа.
Ее вилка с насаженным на нее кусочком птичьей грудки застыла в дюйме ото рта.
– Я запомню: всегда брать молодую птицу, – ее колено потерлось о ногу Шарпа.
Где-то в селении пели хором. Ординарец подбросил в камин еще несколько поленьев, пара его товарищей обошла стол, поставив перед каждым из присутствующих по второму бокалу вина, более светлого, чем первое. Когда Шарп потянулся за своим бокалом, Дюбретон остановил его:
– Подождите, майор! Это для горячего. Допейте пока свой кларет[96], или как вы там его называете. У вас есть еще минутка, допейте кларет.
Второй сосед Жозефины подвинулся вместе со стулом, чтобы восстановить приятность обозреваемого вида. Сэр Огастес отставил нетронутую половину куропатки и печально посмотрел через стол на свою даму. Она же, старательно очаровывая драгунского капитана, коснулась серебряного шитья его эполетов и поинтересовалась, как он их чистит. Шарп улыбнулся про себя: Жозефина была великолепна. Ненадежна, конечно, как дешевая сабелька на поле боя, но прошедшие годы ничуть не приглушили ее страсти к озорству и шалостям. Потом он увидел, что на него самого смотрит Дюко: очки сверкают, отражая пламя свечей, когда майор жует, медленно двигая челюстями. Шарпу показалось, что Дюко улыбнулся, понимая, какая пьеса разыгрывается на самом деле.
А Гарри Прайс, изъясняясь на смеси английского и чудовищного французского, решил дать понять одной из француженок, как играют в крикет.
– Он подает la balle, oui?[97] И frappes[98] по нему avec le baton![99] Comme ca![100] – Прайс ударил вилкой по краю бокала. Раздался громкий звон, и на лице лейтенанта при виде обернувшихся старших офицеров возникло подобие смущенной улыбки.
Французский майор подзадорил Прайса:
– Что же, один и тот же человек бросает и бьет?
– Non, non, non![101] – Прайс глотнул вина. – Onze hommes, oui?[102] Une homme[103] подает et une homme frappes[104]. Dix[105] ловят. Une homme из команды autre frappes comme le man[106] подает. Все просто!
Майор объяснил правила крикета своим соотечественикам, особенно напирая на «une homme» and «le frapping», раздался общий хохот. В зале было тепло, вино оказалось неплохим. Встречать Рождество с французами? Шарп откинулся на спинку стула. Ему казалось странным, даже не странным – неестественным, что завтра сидящие за этим столом будут стараться убить друг друга. Прайс предложил поутру научить французов крикету, но инстинкты Шарпа говорили, что игра будет совсем другой.
Нога Жозефины на секунду застыла, прижавшись к его щиколотке. Она терпеливо слушала длинную историю драгуна о балах в Париже: Жозефине, конечно, понравилось бы там. Она всегда считала Париж раем, таинственным городом, где прекрасные женщины ходят только по мягким коврам в свете хрустальных люстр, принимая как должное поклонение мужчин в ослепительных мундирах. Он подумал, что неплохо было бы убрать ногу и дать ей понять, что не хочет ее, но не нашел в себе ни сил, ни желания сопротивляться. Тогда он взглянул на Фартингдейла, с трудом защищавшего свою книгу под натиском неожиданно хорошо осведомленного Дюко, и подумал, что только неприязнь к сэру Огастесу заставляет его так флиртовать с Жозефиной. Впрочем, человек слаб: если сэр Огастес не собирается навестить ее ночью, Шарп не в состоянии будет противостоять искушению. Он чуть двинул коленом, и нога Жозефины прижалась к нему еще сильнее.
Ординарцы унесли остатки куропаток. Дюбретон нагнулся через стол:
– Вам жарко, леди Фартингдейл? Не открыть ли окна?
– Нет, полковник, – улыбнулась она в ответ, чуть откинув назад темные вьющиеся волосы. Ее власть над собравшимися мужчинами была абсолютной. Привлечь ее внимание, пусть и тайное, оказалось очень приятно, хотя Шарп подозревал, что она с легкостью подарила бы его любому из сидящих за столом.
Дверь в кухню снова распахнулась, и внесли разнообразное горячее. Ординарцы поставили перед каждым новые тарелки. Запах сводил с ума. Дюбретон хлопнул в ладоши:
– Леди Фартингдейл! Сэр Огастес! Леди и джентльмены! Простите нас: в это Рождество на столе не будет ни гуся, ни свиной головы, ни запеченного лебедя. Увы! Я попытался раздобыть для наших гостей говядины, но нет и ее. Придется обойтись этим скромным блюдом. Майор Шарп, не поможете ли леди Фартингдейл? Сэр Огастес, вы разрешите?
На тарелках было три вида мяса, фасоль в панировочных сухарях, а в больших мисках – подрумяненная до коричневы жареная картошка. Шарп, питавший к жареной картошке настоящую страсть, мысленно произвел подсчет, сколько мисок на столе, сколько в них картошки и на сколько человек придется ее делить, поэтому тут же предложил Жозефине поухаживать за ней:
– Миледи?
– Нет, спасибо, майор, – ее колено потерлось о его ногу. Шарп был уверен, что сэр Огастес все видит: Жозефина сидела так близко, что их локти соприкасались. Было время, он убивал ради этой женщины. Тогда он и подумать не мог, что его страсть к ней может угаснуть.
– Уверены?
– Абсолютно уверена.
Тогда Шарп поухаживал за собой, положив себе и ее долю картошки: он решил, что спрячет излишки под фасолью.
Последнюю порцию Дюбретон оставил себе, проследив, что у всех полные тарелки.
– А это должно воодушевить ваши английские сердца. Любимое блюдо вашего лорда Веллингтона – баранина! – но баранина такая, какой Шарп никогда не видел, совсем не похожая на жирную желто-бурую массу, которую Пэр уплетал с таким удовольствием. Худое лицо Дюбретона лучилось удовольствием. – Обжариваете баранину, но лишь слегка, потом добавляете чесночный соус и не сильно зажаренную утку. На ее месте должен быть гусь, но, увы, у нас его нет. Готовить с фасолью, но подавать раздельно.
