— Он очень странный человечек, — обратилась она к Оуэну, лежавшему с закрытыми глазами. — Он, кажется, был чем-то очень рассержен. Вы накричали на него?
Не открывая глаз, Оуэн сделал знак, который, как знала Лора, означал смех, и протянул руку. Она сжала ее обеими руками, и он слегка кивнул головой.
— Вы хотите поспать?
Он снова кивнул. Она поднялась и зашторила окна тяжелыми бархатными шторами, закрыв вид на розовый сад. В комнате было темно и печально. — Хотите, чтобы я осталась?
— Здесь.
Она села рядом с кроватью.
— Что вы хотите?
— Сказать тебе. — Глаза были все еще закрыты, лицо пепельного цвета. — Дорогая Лора… Оставил тебе… немного… в моем завещании.
Глаза Лоры наполнились слезами.
— Не говорите об этом. Вам становится лучше. Сегодня утром я видела, как вы шевелили другой рукой.
— Нет. — Он открыл глаза, и было такое впечатление, что он смотрит откуда-то изнутри себя. — Люблю тебя, дитя мое. Ты дала мне столько радости. — Смех задрожал в горле. — Иногда… Я хотел быть на месте Поля. Быть в его возрасте. Столько любви…
Лора плакала:
— Не уходите. Я люблю вас, Оуэн. Я буду заботиться о вас. Я думаю, что вы поправитесь, я обещаю. Я люблю вас. Не покидайте меня, я столько всего хотела рассказать вам… пожалуйста, не уходите.
Она склонилась над ним, и Оуэн протянул руку и ощутил ее слезы. Его рука гладила ее мокрую щеку.
— Дорогая Лора. Закончи… наши планы. Теперь — твои. Я хотел бы… я мог увидеть… это. — Он закрыл глаза. — Закончи.
Пальцы скользнули по щеке. Лора схватила его руку, прежде чем она успела упасть, и сжала обеими руками.
Она целовала и держала его руку, а слезы текли по лицу потоком, который она не могла удержать.
— Вы дали мне жизнь, — сказала она сквозь слезы. Она опустила голову и прикасалась губами к спокойному лицу Оуэна, чувствуя неровное, прерывистое дыхание, которое едва слетало с его усов. — Дали все, что я представляю собой. Вы научили меня гордиться собой. Я не отблагодарила вас в полной мере. Я даже не рассказала вам всей правды о себе, чтобы вы узнали, сколько сделали для меня. Я собиралась рассказать вам, я хочу рассказать сейчас. Вы меня слышите? Вы дали мне жизнь, вы часть моей жизни… Пожалуйста, скажите, что вы слышите меня. Я не отблагодарила вас, не объяснила, как много вы для меня сделали и что это значит для меня…
В комнате было темно. Лора плакала, слезы падали на лицо Оуэна, и казалось, он тоже плачет.
— Я люблю вас, — прошептала Лора. — Я знаю, вы слышите меня, потому что мы всегда слышим, когда говорят о любви. Да, дорогой Оуэн, я люблю вас.
На следующий день, не приходя в сознание, Оуэн Сэлинджер скончался.
ГЛАВА 10
Феликс был в офисе, когда позвонил Паркинсон:
— Я пытался поговорить с вами в течение трех дней, даже сегодня на кладбище, но чувствовал, что неловко говорить об этом там.
— Мой секретарь передал, что вы упоминали завещание отца, — нетерпеливо сказал Феликс.
— Чтобы быть более точным, это касается Лоры Фэрчайлд.
Феликс выпрямился в кресле:
— Что такое?
— Я предпочитаю рассказать вам это лично. Я могу приехать через полчаса.
— Расскажите сейчас.
Паркинсон почувствовал вспышку сожаления, вспомнив о старомодном достоинстве Оуэна. Короче, он решил высказать Феликсу все, что о нем думает. Но он знал, что это неосмотрительно: банковский счет Сэлинджеров намного больше, чем гордость Элвина Паркинсона.
— Так я продолжаю. Она стоит на учете в картотеке в Нью-Йорке, за кражу. Она и ее брат Клэй.
— Кража, — повторил Феликс без всякой интонации. — Когда?
— Семь лет назад. Ей было пятнадцать, брату — четырнадцать.
— А родители?
— Если судить по полицейскому отчету, они погибли в автомобильной катастрофе за год до этого. Не ясно, кто был их опекуном, более вероятно, что их тетка. Они были освобождены на поруки после ареста. Мелоди Чейз.
— Что?
— Я знаю, что звучит странно, но мне сообщили только это имя.
— Возможно, фальшивое. Что еще?
— Спустя два года, когда ей было семнадцать, она была упомянута в завещании — книготорговец по фамилии Хенди оставил ей десять книг.
— Что-нибудь еще?
— Я не стал бы относиться к этому так легко, это может быть очень важно, особенно если книги имеют ценность.
— Почему?
— Потому что за день до смерти ваш отец изменил завещание, он добавил…
— Он… что?
— Он изменил завещание, написав дополнение, где два процента «Сэлинджер-отель инкорпорейтед» и сто процентов «Оуэн Сэлинджер корпорейшн» завещает Лоре Фэрчайлд.
— Два процента? Этой женщине? Вы знали, что он собирается сделать это, и не сказали мне?
— Адвокат не имеет права разглашать решения своих клиентов посторонним.
— Не посторонним, вы, глупец! Какого черта вы думали, позволяя ему делать это? Вы что, без ума? Его корпорацию тоже? С этими четырьмя отелями?
— И его домом на Бикон-Хилл.
— Поганый сукин сын! Он поделил на части единое целое — свою собственность. И вы не пытались остановить его?
— Я пытался.
— Не очень-то активно! Не достаточно активно! — Феликс чувствовал, будто все его внутренности свело в единый тугой узел, живот напряжен, зубы сжаты. Он был вне себя.
— Я так не считаю. Он знал, что хочет подписать это, он даже спорил со мной. И он знал, что это должно быть засвидетельствовано, он заставил меня привести медсестер. Он был в здравом уме. — Паркинсон помедлил: пришло время сделаться необходимым для Феликса. — Но тем не менее у меня было чувство…
— Какое?
— Что он очень устал. И может быть, конечно, никто не может быть уверен… — Он остановился.
— Черт возьми, Паркинсон, прекратите ходить вокруг да около. Уверен в чем?
— У меня такое чувство, что он мог находиться под своего рода давлением.
Слова повисли в воздухе. Феликс позволил им медленно сформироваться в новую идею и постепенно почувствовал, что напряжение уходит.
— Вы имеете в виду, что кто-то влиял на него?
— Кто-то мог влиять.
— Кто-то занимается тем, что заманивает старых людей и влияет на изменение завещания?
— Я не говорил этого.
— Нет, — сказал Феликс задумчиво. — Но если бы поинтересовались вашим мнением…
— Я бы сказал, что у меня сложилось впечатление, что Оуэн Сэлинджер действовал под своего рода влиянием или убеждением. Я бы добавил, что оставался с ним в комнате наедине два дня подряд и каждый раз перед беседой просил мисс Фэрчайлд оставить нас, и каждый раз, когда уходил, я заставал ее слоняющейся у двери.
— Спасибо, Элвин, — мягко сказал Феликс. Какое-то мгновение он тихо сидел, слушая легкое свистящее дыхание на другом конце линии. — Мы назначим чтение завещания на следующую неделю, а до этого времени я, вероятно, вам еще позвоню. — Он повесил трубку и подошел к угловым окнам, чтобы взглянуть в сторону Бикон-Хилл. Мысли опять начали тесниться в голове: «Оставить дом этой женщине! И его отели. И часть компании. Моей компании. Безумный. Мстительный. Сделать так, чтобы я выглядел, как дурак. В самую последнюю минуту, когда мы ничего не могли поделать…
