Роман напряженно вгляделся вперед — и в горле у него опять появилась противная жгучая горечь. Ворона на белесой ветке насмешливо каркнула над его головой. Через минуту он убедился, что перед ним Амос… Сухопарое голое тело было привязано к расщепленному дереву со сломанной верхушкой рядом с хижиной. Да, ошибки быть не могло — перед ним лесник…
Роман печально осматривал тело, не упуская никаких подробностей: коричневые пятна на ногах — вероятно, Амос весь почернел и обуглился, когда они изуверски кончали его; на месте отрезанных половых органов зияет кровавая рана; лицо искажено от боли, зубы открыты в страшной, нечеловеческой агонии… Амос умирал долго.
Вытащив нож, Роман обрезал веревки и осторожно опустил изуродованное тело на землю. Он не забыл, что Амос добровольно вызвался участвовать в похоронах его родственников, хотя вокруг могли сновать индейские всадники. К завтрашнему утру, когда он вернется сюда с людьми, дикие звери и хищные птицы, любители падали, несомненно как следует поработают над этой истерзанной плотью…
Он набросал на тело Амоса земли и придавил его камнями. Потом долго молча стоял над трупом.
Роман никогда не умел молиться: ему всегда казалось, что в такие моменты, как этот, Богу все сразу становится известно, и добавлять уже ничего не требуется… если он не хочет нанести Ему оскорбление.
15
Зимние недели медленно тянулись в Бунсборо, перенаселенном беженцами из других фортов. Вынужденное заточение среди бревенчатых стен и постоянная угроза со стороны индейцев всем ужасно действовали на нервы. Были предприняты чрезвычайные меры безопасности: мужчины с ружьем на изготовку сопровождали женщин, когда те выходили за ворота, чтобы подоить коров или принести свежей воды; лошадей теперь держали внутри форта; дозорные не спускали глаз с опушки на краю леса и берегов реки, а ночные часовые проклинали низко повисшее небо, не позволявшее им видеть дальше своего носа.
Повседневная жизнь со всеми ее заботами и хлопотами продолжалась, и Китти с Сарой постепенно привыкали делить поровну всю черную работу по дому. Всю зиму они ткали, сучили пряжу, вязали. Вместе они начали шить стеганое лоскутное одеяло для Сары.
В этот день они сучили пряжу на станке в хижине Клеборнов, пока Китти наконец не улыбнулась и не предложила:
— Давай-ка закончим и попьем чаю! Он уж, наверное, остыл. — Она разлила душистый напиток по чашкам и заметила: — Кажется, ты немного ослабела… и бледная какая-то… Уж не больна ли?
Сара пожала плечами. Она чувствовала себя вполне сносно… принимая во внимание сложившиеся обстоятельства.
Со двора до них доносились веселые голоса: мужчины проходили строевую подготовку. Сэм Гендерсон, которого Дэниэл назначил сержантом, подавал отрывистые команды.
— Все это г…! — раздался чей-то презрительный голос. — Если англичане сюда сунутся, всю эту шагистику мы кинем псу под хвост! Я первый же забаррикадируюсь в ближайшей хижине и через амбразуру влеплю любому пулю между ног — вмиг отстрелю все его причиндалы, свинья и хрюкнуть не успеет!
Послышался взрыв хохота, гулким эхом прокатившийся в стенах форта. Добродушный Сэм Гендерсон закричал:
— Стройся, ребята!
Сара откинулась на спинку стула, вдруг почувствовав в горле знакомый тошнотворный привкус; на лице ее выступили бисеринки пота. Через минуту тошнота усилилась. Она так стремительно отставила от себя чашку, что расплескала чай себе на ноги.
— Сара, что с тобой! Боже, ты совсем позеленела! — Китти внимательно посмотрела на невестку, и в глазах ее мелькнул немой вопрос: — Ты что… в самом деле?
Сара поднесла руку к горлу.
— Да, — призналась она, улыбаясь через силу.
— Господи, почему же ты мне раньше не сказала?! — рассердилась Китти.
— Да я и сама не была в этом уверена…
Китти засияла:
— Ну и как давно?
— С той ночи, когда Роман вернулся с востока. Значит, три месяца.
Обе рассмеялись, и Китти крепко обняла подругу.
— Просто удивительно, почему Роман так долго молчал об этом?
— Он еще не знает.
— Не знает?! Бог мой, что же ты ему-то ничего не сказала?!
— Он был таким усталым, когда приехал… Ему хотелось только одного — как следует выспаться, проспать все двадцать четыре часа. Но отдохнуть ему не дали… Господи, как я хочу, чтобы он скорее вернулся!
Китти кивнула, вытирая пролитый чай и наполняя снова чашку подруги.
Сара сделала несколько маленьких глотков — все было хорошо: тошнотворный привкус во рту пропал.
— Китти, — сказала она, остановилась в нерешительности, но потом все же попросила: — Не говори ничего Роману.
— Не скажу, — пообещала Китти. — Но мне кажется, тебе все-таки лучше надолго уехать домой, чтобы родить там ребенка… побыть с матерью, сестрой. Роман поймет.
Сара кивнула. Склонив пониже голову над чашкой чая, чтобы Китти по ее глазам не прочла всего, что творится у нее в душе, она молчала, лишь потягивала приятный успокаивающий напиток, стараясь не давать волю слезам. Сара понимала, что если уедет на восток, то будет очень сильно скучать по Китти. Она во всем сейчас так зависела от нее! Но Китти ни за что не вернется на восток, даже если бы такая возможность представилась ей завтра… И Роман никуда отсюда не поедет. Только глупой беременной женщине могла придти в голову такая мысль… В конечном счете она всегда будет поступать так, как захочет Роман. И она, и ребенок. Ей просто придется научиться жить с постоянным страхом в душе…
Муштра во дворе форта закончилась. На смену взрослым пришли мальчишки, которые старательно подражали им, вышагивая взад-вперед в строю с палками вместо ружей. Раздались удары молота о наковальню…
Через мгновение размеренная жизнь форта была нарушена: дозорные открыли стрельбу, а Дэниэл, сбиваясь с ног, обегал хижины. Из них выходили жители.
— Держите ворота!! — заорал Дэниэл, заметив, что массивная дубовая задвижка съехала с места и между створками образовалась щель.
Возле стены форта была сооружена высокая смотровая площадка, с которой открывался вид через частокол. Дэниэл быстро забрался на нее: на тропинке, ведущей к роднику, лежало скрюченное тело девушки.
— Кажется, это… Рейни, негритянка Гамильтонов, — заикаясь проговорил стоявший рядом с ним часовой.
— Черт подери! — сквозь зубы процедил Дэниэл. — Как вы разрешили ей отправиться туда одной?!
— Это не его вина! — заступился за часового Изекиэл Тернер, тоже стоявший в это время в дозоре. — Я и сам ее не видел, пока она не выбежала из ворот и не помчалась прямо к роднику.
