Слева от меня раздался недоверчивый голос:
– Новую подать возьмешь, князь?
Мужик, у которого совершенно рыжая копна волос как-то незаметно переходила в такую же рыжую окладистую бороду, насмешливо косил бусинками глаз. Народ зашевелился, одни стали кричать, что ради спокойствия и не жалко, другие – требовать, чтобы богатеев потрясли, у них закрома куда полней…
– Нет, из своей казны все возьму! Не бойся, Рязань, не обижу.
Теперь площадь орала уже в поддержку. Вперед вышел князь Федор Юрьевич, поясно поклонился народу не надевая шапку несмотря на мороз, стал говорить:
– С дарами и добром иду к татям. На вас свою женку-красавицу и малого сына оставляю. Прошу сберечь и не обидеть, коли чего…
– А с князем Федором дружину послать надобно, чтоб защитили от татей тех!
– Правильно, негоже без охраны-то!
– Не бойся, Федор Юрьевич, женку не обидим, да и тебя в обиду не дадим.
Кажется, Евпраксия не очень понимала, что кричат люди внизу, она чуть беспокойно оглядывалась, но взгляд ее возвращался к мужу.
Господи, какое же это мучение смотреть на человека и знать, что его гибель близка! За что мне такое?! И как я сейчас понимала Кассандру, которой никто не верил. Даже если я сейчас выйду и крикну, что Евпраксии грозит гибель, никто же всерьез не примет, прав был Илларион, когда твердил, что не поверят.
Внезапно народ стал расступаться, пропуская на площадь конных. Так и есть, вернулся Роман со своей малой дружиной. Соскочил с коня, бросил поводья кому-то, легко взбежал по ступенькам. Площадь мигом затихла так, что слышно, как на реке переругиваются бабы, не поделившие лунку во льду.
Молодой князь поклонился народу, а я поймала себя на том, что придирчиво наблюдаю, оглянется ли на Евпраксию? Ну что за дура! До этого ли сейчас? Не оглянулся, наоборот, стал говорить, а глаза кого-то искали на площади. Я слушала и мучилась: кого, неужели любушка все же есть?!
– Не внял нашим словам Великий князь Юрий Всеволодович, не обещает помощи стольный Владимир. Ну что ж, нам не привыкать самим отбиваться, коли придется, так встанем на защиту своей земли! Хорошо бы миром договориться, да только к чему степнякам брать десятую часть, если можно все? Не бывало такого, чтоб они от добычи отказывались.
Но с площади возразили:
– Так ведь и не требовали никогда, приходили и сами брали.
– Да, а ныне вон требуют…
– И пришли внове – зимой…
– Все верно, если согласятся, так хорошо. Но меч в ножнах наготове держать надо! – Голос Романа звенел над площадью.
Вперед снова вышел его дядя Юрий Игоревич:
– Стольный Владимир нам не указ! Рязань никогда на его помощь не зарилась и ныне не будет. Что говорить? Попробуем откупиться, а уж если нет…
Он говорил еще что-то, но я уже не слушала, потому что синие глаза князя Романа нашли меня и он кивнул, словно давая понять, что видит и ему есть что сказать. Я кивнула в ответ. Сердце заливала горячая волна радости. И неважно было, что татары почти у ворот Рязани, что впереди страшные события и возможная гибель. Одного взгляда синих-пресиних глаз было достаточно для счастья. Захлестывающего, нелепого в своей неуместности счастья. Причем только оттого, что Роман просто нашел меня взглядом.
Нашла время влюбиться! И в кого?! Мало тебе, дуре стоеросовой, было мужиков в двадцать первом веке, нужно было притащиться в тринадцатый, чтобы втюриться по уши в человека, дни которого сочтены! И весь этот мир стоит на границе жизни и смерти, его ждет боль, кровь, ужас, смерть!
Но мне было совершенно все равно, наплевать на опасность, войну, Батыя… И вдруг я поняла, что именно в этом есть моя над ханом победа! Я не боюсь его нашествия не потому, что знаю итог, а потому, что есть сила сильней его силы, и это просто любовь!
Наверное, я блаженно улыбалась, когда вернулась домой, потому что Олена озабоченно заглянула мне в глаза:
– Ну чего, прислал Великий князь помощь?
Усилием воли я стерла с лица улыбку и помотала головой:
– От него дождешься, как же!
Олена не поверила:
– Так удалось откупиться?
– Нет, Олена, пока все плохо. И Великий князь помощи не прислал, и дары татарам только повезут.
Та перекрестилась на образок:
– Охти господи…
Я вдруг подумала, что не слишком часто они обращаются к Богу, куда чаще к таким, как Воинтиха. Наверное, не пришло еще время…
Интересно, что епископ-то уехал, а вот все младшие чины (кто их знает, как зовутся, я и в двадцать пер вом-то веке не была в этих вопросах сильна, по мне, священник и священник) остались. В соборах по-прежнему шла служба, на паперти толпились нищие и попрошайки, вот только юродивых больше не было, единственный имевшийся драпанул вместе с епископом. К кому из них идти советоваться или предупреждать, если они ничего не решают, да наверняка и знают все.
Пока оставалось ждать только… чего, гибели Федора, а потом Евпраксии? Получалось так. Вот, блин, Кассандра! И живу точно связанная по рукам и ногам, хоть криком кричи, вроде все верят, ахают, головами качают, мол, напасть, какой не бывало, и что? При воспоминании о своих надеждах на набат, активное единение русских князей, подъем национального самосознания… становилось смешно. Великий князь помощи не дал, не считать же таковой три сотни всадников с не самым лучшим вооружением. Батыя решили попробовать задобрить, как по сценарию отправили к нему на съедение князя Федора Юрьевича. Осталось Евпраксии сигануть с крыши терема с княжичем на руках, и я вообще перестану верить в возможность хоть что-то изменить в этом прошлом. Спрашивается, зачем тогда я здесь нужна? Сказки детям рассказывать да Лушку чтению учить? В таком случае предпочла, чтоб сестрица лучше осталась неграмотной (и так сойдет!). Расцарапать во сне рожу Батыю, конечно, неплохо, но спать можно и дома в Москве на двенадцатом этаже. Там даже лучше сонным терроризмом заниматься, я бы ему такие следы своими наращенными ногтями оставила… залюбуешься! Нарочно попросила бы своего мастера Ксюшу заточить поострее кончики, чтоб царапать так царапать.
Но как бы я ни возмущалась бездействием, с одной стороны, рязанцев, с другой – Высших Сил, ничего не менялось, прошлое предпочитало оставаться таким, каким было и без меня.
В дверь стукнули. Это мог быть и вернувшийся Степан, и тот же Терентий, уловивший, что Олены дома нет, а я одна. Я подошла к двери с опаской.
– Кто?
Оттуда ответил голос, который я меньше всего ожидала услышать, но больше всего хотела бы.
– Настя, открой, это Роман.
Он вошел быстро в клубах морозного воздуха, увлек меня в дом, чтобы не выстуживать, весь был холодный и горячий одновременно. Как же мне не хотелось, чтобы князь отпускал свои руки!
