Наконец, все так же пряча лицо, я дошла до кассы. Где-то рядом прозвучало мое имя, но я не поднимала глаз. Только не ввязываться.
– Эй! – сердито крикнул какой-то мужчина.
Я знай смотрю себе под ноги. Это он не мне. На этот раз я ничего не нарушаю.
Я рассматривала выложенные у кассы упаковки ваты, антисептиков, бинтов, полностью сосредоточившись на упаковках, на изяществе логотипа, завитушках надписей, счастливых человечках из ваты – и ручки есть, и ножки есть, и физиономии расплываются в улыбке. Любой персонаж рекламы очеловечивается, зато расчеловечивается человек. Предметы наделяются душой, у человека душу отнимают.
– Эй! Тебе говорю! – снова тот же оклик.
Сердце забилось чаще. Эти крики не сулят добра. Я медленно подняла глаза. Этот мужчина смотрит на меня. И все остальные тоже. Кассирша перестала выбивать чеки – что это она, лучше бы побыстрее работала, минута – и меня здесь нет. Я глянула – а кассирша уже не не за кассой, она отошла подальше от очереди. И все покупатели тоже. Все разбегаются по сторонам. Остались только мужчина передо мной и мужчина позади. Оба выше меня, я им едва до плеча достаю, но и этого достаточно, чтобы понять, из-за чего суматоха: их ярко-красные нарукавные повязки бьют мне в глаза, словно красный свет светофора. Заклейменные. Оба. А я втиснулась между ними. Трое Заклейменных вместе. Это запрещено.
Первая реакция: отойти. Я поняла, в чем проблема, и знаю, как ее решить. Отойти – тогда их останется двое. Но это решение оказалось неверным.
– Стой! Стой, где стоишь! – Это не просто мужчина, это полицейский.
Я вернулась на свое место.
– Стой тихо, Селестина, – мягко советует тот, кто стоит сзади меня. – Все обойдется.
– Вы меня знаете?
– Мы все тебя знаем, – улыбается он.
– Всем молчать! – орет полицейский.
– О, это бешеный, – шепчет нам тот, кто стоит впереди.
– Отойдите от кассы! Все трое! – трясется полицейский. – Чтобы я вас видел. – Расшумелся по пустякам. Молодой. Один, без напарника. Громоздит ошибку на ошибку.
Хотя я оказалась между двумя Заклейменными мужчинами, хотя мы все – Заклейменные, я почему-то чувствую себя в безопасности рядом с ними. Словно они – моя защита. Оба довольно молодые, чуть за тридцать, крепко сложенные. Наверное, сильные. У одного красное «П» на виске, где у другого – не видно, может быть и на груди, и на ладони, на стопе или на языке. Возможно, полицейского пугает как раз их молодость и сила. Судя по их виду, они вполне могут оказать сопротивление. Крепкие челюсти, широкие плечи, большие руки. Похожи на солдат. Похожи на Кэррика. Никогда раньше я не оказывалась рядом с двумя Заклейменными и теперь понимаю, почему нам запрещают собираться вместе. Рядом друг с другом мы становимся сильнее. Когда ты не один, чувствуешь себя увереннее. А они не хотят, чтобы мы почувствовали уверенность. Чтобы мы ощутили свою силу.
– Мы же просто стояли в очереди, – говорю я наконец, обозлившись на толпу, которая глазеет на нас, словно на животных в зоопарке. Мне нужно как можно скорее вернуться к дедушке, он ждет меня за рулем, голова его кровит. – Я хотела купить вату. – Я поднимаю упаковку, предъявляя полицейскому. – Это не угрожает общественной безопасности.
Кое-кто зафыркал, оценив мою шутку.
Полицейский аж побагровел:
– Вы все трое выстроились подряд. Это запрещено законом.
– Нет, законом это не запрещено, – возразила я, и оба Заклейменных удивленно уставились на меня.
Другое странно: как это полицейский не разбирается?
– Это всего лишь правило, которое государственная организация подкрепляет угрозой наказания. Это не закон. Вы не можете арестовать меня за то, что я оказалась рядом с этими двумя мужчинами. Вы – полицейский, а не страж. Ваш долг – служить людям и защищать их.
– Вот именно, защищать от таких, как вы! – выкрикнул мужчина из толпы.
– Нет, – продолжала я, обращаясь к полицейскому. – Ваша обязанность – служить в том числе и мне, защищать меня. Я тоже часть общества.
– Вот уж тебе, Клейменная, я точно служить не стану, – прорычал он. Как будто я заразная.
А ведь не так давно я доверяла полиции, восхищалась ее работой, чувствовала себя под защитой. Сегодня в магазине люди шипели мне вслед проклятия, уволакивали с моего пути детей, никому нельзя поглядеть в глаза. Гнев закипает во мне. Это же все противоречит здравому смыслу.
Я ведь твердо придерживаюсь логики, дефиниций, черное или белое.
– Ч-О-У-П! – ору я полицейскому.
Гнев так и полыхает внутри. Я учила это в школе. Нас всех этому учили. Почему он забыл простые вещи, которым его наверняка учили, как и меня? Почему в реальном мире никто не поступает по школьным прописям?
– «Ч» – это Честность, – принимаюсь я расшифровывать аббревиатуру, и голос мой дрожит, но не от страха – от гнева. Я стараюсь, как могу, совладать с ним. – Всегда быть честным, следовать принципам этики и справедливости. Вот что в первую очередь требуется от полицейского. «О» – ответственность. Принять на себя личную ответственность и обеспечить ответственность каждого перед обществом.
Толпа загудела, но я продолжаю, глядя полицейскому прямо в глаза.
– «У» – Уважение. Уважение к людям, к правам и потребностям человека!
Зрители что-то вспоминают, некоторые уже кивают, соглашаясь. Полицейский шагнул ближе ко мне, поднес к губам рупор и приказал всем отойти.
– Осторожнее, – шепнул мне Заклейменный, стоявший впереди.
Полицейский стоит уже вплотную ко мне, ухмыляется высокомерно.
– Отпустите их! – выкрикнул кто-то из толпы.
– Точно, они ничего плохого не сделали. Просто в очереди стояли.
Все что-то кричат, полицейский вовсе теряет контроль над собой. Частые бусины пота выступают у него на лице. Ему страшно. Он – один против всех.
– Эту девушку показывали по телевизору, она знаменитость, – кричит кто-то еще. – Нельзя ее трогать.
– Та самая, с пятью Клеймами.
Полицейский щурится, вглядываясь в меня, соображая, кто я есть. Похоже, он меня боится.
– Самая порочная! – заорал еще один, но остальные зашикали, велели заткнуться. Толпа разделилась, люди заспорили между собой.
Полицейский отстегивает от пояса дубинку.
– Это еще что? – спрашивает тот, кто стоит позади меня. – Дубинка-то зачем?
– Молчать! – орет полицейский. Уже и верхняя губа вся в поту.
– Она совсем ребенок! – заступается женщина. – Бога ради, отстаньте от нее.
Этот отчаянный вопль спровоцировал новый шквал эмоций.
– Помалкивай! – с угрозой говорит мне полицейский. – Держи рот на замке, поняла?
Я набрала в грудь воздуха. Я еще не закончила. Логика требует по крайней мере завершить то, что я начала. Через несколько минут дед сообразит: раз я не возвращаюсь, значит, что-то случилось. Он нажмет на газ и успеет уехать. Не знаю уж, чем он занимался в прошлом, но верным инстинктом обзавелся.
– Профессионализм, – произношу я заключительное слово, негромко, обращаясь только к полицейскому. – Профессиональная полицейская помощь всем и каждому.
Он поглядел на что-то за моим плечом, и я извернулась, проверяя, что там – там ничего не было, но, пока я сообразила, как меня развели, он успел замахнуться и врезать мне под коленки. Ноги подкосились, и я рухнула. Склянка с лекарством разбилась об пол.
На миг все замерло, словно каждому нужна была краткая пауза, чтобы сделать выбор, разобраться, понять, на чьей же он стороне. Потом разразился бунт.
Снизу мне видны были только ноги: уже не праздно топчущиеся ноги зевак, но действующие, бегущие. Ноги повсюду, со всех сторон. Кто-то наступал на меня, кто-то всеми силами пытался защитить, оградить, но каждый раз, когда я пыталась подняться, меня тут же вновь сшибали с ног – толчком, ударом, пинком, пока я не скорчилась на полу, обессилев, прикрывая голову руками и дожидаясь, чтобы рассеялись черные мушки перед глазами. Дышала я с трудом. А потом послышались свистки – явились надзиратели, среди пестрой обуви замелькали черные башмаки. Часть толпы обратилась в бегство, но откуда-то спешат подкрепления и тоже вступают в бой. Снизу видно, как мелькают кулаки, течет кровь. Уже и не понять, кто за кого бьется. В какое-то мгновение, когда мне удалось проморгаться, мне померещилась в дверях супермаркета Эниа Слипвелл – стоит и наблюдает. Но меня к тому времени столько раз стукнули по голове, что могли и галлюцинации начаться. Я перестала бороться, уже не пыталась привстать, свернулась клубочком, но и в таком положении меня настиг очередной удар по голове – и тут же башмак двинулся прочь, не заметив меня, и я еще успела ощутить прикосновение кожи к лицу, а дальше все расплылось.
