Тон, каким это было сказано, равно как и сами слова, в тот момент Карраса встревожили. Ответить тут было нечего. Лохейн улыбнулся и махнул рукой, однако что-то в его взгляде Каррасу всё-таки не понравилось.
«Если это бомба, то значит, надо постараться убраться отсюда прежде, чем она рванёт.
В противном случае, отряд «Коготь» станет самой короткой истребительной командой в истории.
И не останется от нас ничего, что можно отправить домой».
Хирон смотрел, как пятна света его товарищей тускнеют и пропадают за поворотом туннеля. Когда огни исчезли, дредноут повернулся к сервитору, с которым остался.
Тот стоял на месте, тоже тарахтя двигателем, только тише. Подняв готовое к бою оружие, сервитор осматривал устья туннелей: не шевельнётся ли враг?
Хирон вздохнул внутри своего железного саркофага. Здесь кровопролития не будет. Это другие будут сегодня проливать кровь, не он. В этом Плакальщик был практически уверен. Как бы сейчас хорошо было отправиться с ними; иметь прежнее, настоящее тело космического десантника, а не только мозг и органы, засунутые в бак с питательной жидкостью. Его корпус слишком велик для туннелей. Охоты не будет. Врагу придётся явиться самому.
В компании одного лишь безмозглого сервитора и безмолвной чернильной тьмы вокруг, Хирон обратился мыслями к славному прошлому и проклял судьбу, которая оставила его в живых, когда весь остальной орден погиб. Как часто бывало в такие моменты, когда не остаётся ничего, только ждать мстительного побоища, которого он так жаждет, Плакальщика охватили мысли о смерти. Какая-то его часть — та, которая больше потворствовала желаниям, — давно ждала смерти. Он мог погибнуть с честью и славой множество раз, но видно судьба быть выжившим. Даже в самый худший момент, когда он валялся красными кусками на пропитанном кровью мху, стервятники растаскивали его внутренности и смерть почти забрала его, — вмешалась судьба, лишив вечного покоя забвения. Его нашли, нарекли великим героем и закрыли в поддерживающий жизнь железный гроб сражаться дальше. Гордость — это одно, но и у неё есть свои пределы. Пусть жестокая смерть заберёт его, унесёт туда — к душам потерянных братьев. Он жаждет этого всем сердцем, однако не станет ускорять её приход. Давным-давно он поклялся всю жизнь, какой бы долгой она ни была, служить Императору. Однако века сменяют друг друга — и сколько ещё их потребует Император за эту клятву?
Хирон буркнул себе под нос:
— Может быть, сегодня я встречу достойную гибель. Может быть, сегодня придёт освобождение, которого я так жду. Пусть они явятся за мной, явятся огромной лавиной, алча моего уничтожения. Пусть мы умрём вместе: музыка их предсмертных воплей унесёт меня на ту сторону — к братьям, что ждут меня. Жестокий, кровавый конец. Ради алых слёз самого Сангвиния, пусть будет так.
Сервитор рядом едва заметно вздрогнул, услышав эти речи, и Хирон почти представил себе, что тот сейчас с ним согласится. Только сервиторам такое не под силу. Может быть, часть промытого разума этого бедолаги ощутила толчок ответить. Может быть, слова дредноута отразили и его отчаянное желание.
Нет. Это просто сервитор: более не человек со своими словами и мыслями.
«И всё же, нам обоим не дали умереть, дабы мы могли служить дальше», — подумал Хирон, глядя сверху вниз на мёртвенно-бледную, усеянную гнёздами разъёмов голову человека-машины.
И тут в нём взыграла гордость и восстала против растущего уныния. Он рассердился на себя. Что он делает, равняя себя с сервитором? Как он может позволять себе такую слабость, такое неверие в себя? У них нет ничего общего. Он, Хирон, — Плакальщик, могучий боевой брат Адептус Астартес. Из него сделали дредноута не потому, что он был слаб или поддался ереси или предательству, как тот, кем был когда-то этот сервитор. Хирон продолжил жить, потому что был сильным, крепким, упорным и непреклонным. Его жизнь была достойна продолжения, неважно, какой ценой, несмотря на все страдания и одиночество, и бесконечное чувство вины единственного оставшегося в живых. Он так же, как и прежде, нужен Империуму. Нужен Караулу Смерти. Этому выскочке библиарию Каррасу и его «Когтю»… Им он понадобится тоже — ещё не успеет закончиться день.
Пока нечестивые ксеносы продолжают угрожать всему, ради чего сражался и погиб его орден, Хирон будет жить дальше — и жажда крови его будет неутолима.
Однажды, когда придёт время, смерть положит конец его служению.
А когда придёт этот день — решать Императору, а не ему и, тем более, какой-то мерзкой нечисти.
Углубившись в мысли, дредноут шагал по периметру полости: фара на корпусе освещала путь; от сокрушающих, направляемых гидравликой шагов с потолка и стен сыпались кусочки льда.
Старые выработки чувствовали его, слышали, слушали его нескончаемое ворчание, медленно вдыхая и выдыхая морозный воздух в ожидании бушующего вихря насилия и крови, который неминуемо должен будет разразиться.
Глава 3
Хорошо, что техномагосы установили в шлем автоматический картограф. За последние полчаса бесконечные туннели, практически неотличимые один от другого, слились в кошмарную массу петляющих и ныряющих туда-сюда проходов — промёрзшие, безжизненные кишки Ночной стороны. Пока «Коготь» не встретил никаких свежих следов, ни останков животных, ни даже единого пятнышка лишайника или плесени.
Для буйства жизни здесь, конечно, слишком холодно и пусто, но чтобы вообще ничего? В прошлом, как было известно Каррасу, тут было по-другому. В досье на Кьяро перечислялось несколько крупных местных форм жизни, указанных как потенциально опасные. Но пока, во всяком случае, никаких шевелений не было.
Каррас подумал о шахтёрах, некогда ступавших по этим самым тропам до того, как иссякли местные жилы. Наверное, это не та жизнь, которую стоит выбирать, если у тебя есть выбор. Неисправный термокостюм становится смертным приговором, или пропавший свет, или обвал, или заполненная газом полость, или ещё дюжина других повседневных опасностей. Опять же, палящий жар, смертельная радиация и постоянная сейсмическая активность Дневной стороны — вряд ли многим лучше.
Идущий впереди Соларион взял правее, следуя постепенному изгибу и понижению туннеля. Даже космический десантник со своей безупречной памятью с трудом ориентировался бы в этом лабиринте кое-как прорубленных в скале ходов и заброшенных, выработанных машинами пластов. В некоторых туннелях вообще не было видно следов человеческих рук. Они не были ни проплавлены, ни пробиты, хотя и оборудованы подпорками и пластальными защитными дверями, как в других частях шахт, созданных человеком. Стены некоторых из этих естественных проходов были гладкими, почти как стекло, и закруглялись явно по контуру массивного цилиндрического тела. Скорее всего, это работа скалоедов — здоровенных червеобразных, которые считались вымершими.
Находили только их массивные, похожие на клинки, зубы да кольца сегментированного панциря из чёрного вещества, твёрдого как алмаз, но полностью органического, если верить отчётам Механикус Биологис. Никаких других останков за все столетия, что люди занимали планету, найдено не было, и тем более не было зафиксировано ни одного живого представителя. Отчасти Каррас надеялся, что эти гигантские черви действительно вымерли. Отряду хватало трудностей и без них.
Человек воспользовался наследием, оставленным скалоедами. С самых первых дней на Кьяро люди присоединяли норы этих тварей к шахтам, прокапывая из них собственные отнорки в поисках драгоценной руды.
Каррас прошёл изгиб туннеля и снова увидел Солариона.
Из вокса раздался щелчок. Свет впереди изменился. Стены вокруг Солариона больше не искрились инеем.
— Вошёл в следующую полость, — сообщил Ультрадесантник. — Противника не обнаружено.
— Продвинься на десять метров влево и жди приказаний, — велел Каррас. — Сначала прочешем всё как следует, потом я буду решать: подойдёт это место для точки сбора или нет.
— Понял, — буркнул Соларион.
Теперь Каррас вышел из туннеля и на подсвеченной зелёным картинке, которую выдавали оптические устройства шлема, разглядел просторный многоугольный зал, чьи стены, высеченные из сплошного камня, не нуждались в дополнительных подпорках. В стенах зала было пробито горными машинами восемь тёмных полукруглых входов, включая тот, откуда пришла истребительная команда. Ходы вели в чернильно-тёмные туннели на все основные направления компаса. Потолок остался нетронутым, каким был от природы: заострённые сталактиты нависали сверху, точно чёрные клыки, готовые клацнуть. По периметру, однако, располагалось несколько металлических лестниц, ведущих к меньшим, сделанным вручную туннелям. Между некоторыми висели пластальные мостки и платформы. С первого взгляда было видно, что люди здесь не только работали, но и жили.
