Глаз в треугольнике
Но вижу я: поднялся змей Меж двух колонн ее витых, И двери тяжестью своей Сорвал он с петель золотых.
Вильям Блейк, «Золотая часовня
«ВЫ СЛЫШАЛИ о графе Сен-Жермене, о котором рассказывают так много чудесного», — писал в «Пиковой даме» А. С. Пушкин.
Таинственный граф (1710–1784) объявился в Париже в 1748 году на приливной волне набирающего силу масонства. Францией правил тогда красивый, самовлюбленный и порочный Людовик Пятнадцатый, хотя злые язын ки говорили, что все дела королевства вершатся в будуаре маркизы Помпадур. Ограбленный, задавленный непосильными тя «готами народ роптал, иезуиты) опутавшие страну липкой пау «тиной доносов, подслушивания, подглядывания и всеобщего страха, открыто взывали, интригу!" против монарха, к новому Раваль яку. «Я умру как Генрих Четвер тый», — жаловался король. Решив, однако, жить долго, он наложил запрет на вездесущий орден и обласкал «вольных каменщиков», в которых увидел естественного союзника. В 1738 году в Париже начала действовать «великая ложа». Хотя графство под название Сен-Жермен никогда не суще ствовало в феодальной Европе графа не только приняли в Версале, но ему были оказаны там почести, положенные лишь прип цам крови. Удивляться этому ш приходится. Путешествовать ии когнито в XVIII веке было модно (Павел Первый, например, объехал Европу под именем графа Северного.) Кроме того, Сен-Жер мен, побывавший в 1740 году в В‹не, заручился блестящими реки мендациями. К числу его друзе и принадлежали знатнейшие вельможи австрийского двора: князь Лобковиц, граф Забор. Не оста ч ся без внимания и великолеп ный подарок — редкостной работы бриллиантовое колье, поднесен ное им королевской пассии. Сем Жермен был, бесспорно, незаурядной личностью. Он хорошо разбирался в науках, особенно в химии, знал толк в музыке, медицине и без акцента говорил ма многих языках. Дружелюбно игтреченный во многих столицах, пи нигде подолгу не задерживался н всюду слыл чужеземцем, хотя в Париже его без труда можно пило принять за француза, в Риме — за итальянца, в Петербурге- за русского. Его страсть постоянно менять имена была сродни мании. В Генуе и Ливорно он назвался графом Салтыковым, в Нидерландах- графом Сармонтом, в Голштинии и Гессене выдал себя за испанского гранда. И, возможно, не без причины, потому что ходили слухи о том, будто он незаконный сын испанской королевы Марии, полюбившей неведомого красавца простолюдина. Конечно, люди, знающие о строгости этикета, царившего при суровом испанском дворе, недоверчиво усмехались, тем более что на очереди была новая легенда, не менее романтичная.
Одно время Сен-Жермена считали сыном венгерского князя Ференца Ракоци, поднявшего народное восстание против Габсбургов. Карл Александр, маркграф Бранденбургский, остался верен этой многим полюбившейся версии до конца. Нашлись даже свидетели, готовые дать присягу в том, что видели церковную запись о крещении Леопольда Георга, Липот-Дьердь по венгерски, датированную 26 мая 1696 гона. И такая запись действительно сушествовала, хоть и вне всякого касательства к графу, так как было точно известно, что ребенок умер в младенчестве.
" Что с того? — пожимали плечами клевреты Сен-Жермена. — Наследника Ракоци укрыли в надежном месте и отдали под надзор верных, испытанных друзей. Ференц Ракоци, которого самого чуть не отправили в детстве на тот свет, сделал все, чтобы оградить его от наемных убийц».
При этом обращалось внимание на один из псевдонимов графа — Цароки, анаграмму родового имени.
Много толков вызвала в свете история с бриллиантом короля, будто бы «вылеченным» безотказным Сен-Жерменом. Скептики, правда, замечали, что ему ничего не стоило просто подменить один камень другим, благо граф располагал для этого обширной коллекцией алмазов. На балу его видели с такими бриллиантовыми пряжками на туфлях, что двор был в потрясении, а маркиза Помпадур не сводила с них глаз. Однако сам Сен-Жермен доверительно сообщал, что действительно умеет лечить камни и научился этому в Индии.
Как бы случайно проговорившись, Сен-Жермен любил ввернуть словцо о каких-нибудь давно прошедших событиях, в которых якобы принимал участие. Когда какого зашла речь о Франциске Первом, он привел всех в великое смущение, обмолвившись, что часто беседовал с покойным Франсуа.
«Мы были друзьями, — снисходительно отзывался он, например, о Христе. — Это был лучший человек, какого я знал на земле, но большой идеалист. Я всегда предсказывал ему, что он плохо кончит».
Подобные фразы он ронял на ходу, с рассеянным видом, словно по забывчивости. Одни считали это чудачеством, другие относились серьезнее. Тем более что загадочный граф прославился как живописец, создавший светящиеся в темноте картины; его великолепные стихи были полны недосказанностей и тревожили потаенным смыслом; сочиненные им сонаты и арии вызывали зависть профессиональных музыкантов. А в довершение всего оказалось, что очаровавший общество скрипач-виртуоз Джован-нини был не кто иной, как проказник граф! Всем сразу стало понятно, почему Джованнини выступал в маске. А чудеса, которые показывал Сен-Жермен королю в своей алхимической лаборатории в замке Шамбор? Людовик сам вынул из тигля золотой слиток.
Оказавшись среди своих, Сен-Жермен считал нужным немного приподнять завесу таинственности. Масонским лидерам, которые открыли ему доступ к казне, он «признавался»: «Эти глупые парижане воображают, что мне пятьсот лет. И я даже укреплял их в этой мысли, так как вижу, что им это безумно нравится. Но если говорить серьезно, то я на самом деле намного старше, чем выгляжу». И те верили, что Сен-Жермен и вправду многому научился на Востоке. И если у него нет эликсира бессмертия, то он знает зато тайну целебных трав. «Чай Сен-Жермена», который пьет по утрам король, оказывает благотворное действие. В сущности, не приходится особенно удивляться, что к услугам столь разностороннего человека было все золото масонских лож. Он достиг высших степеней посвящения во Франции, Англии, Германии и России. Его приезд в Санкт-Петербург летом 1762 года, несомненно, был продиктован далеко идущими целями масонов. Известно, что фаворит императрицы Екатерины Второй Григорий Орлов вручил ему очень крупную сумму.
Возможно, это была благодарность за помощь, которую Сен-Жермен оказал воцарению императрицы. Здесь мало достоверных свидетельств, но, как обычно, великое множество анекдотов. Известно только, что Орлов, обращаясь к Сен-Жермену, называл его саго padre — дорогой отец. Карл, владетельный ландграф Гессен-Касселя, которого неутомимый путешественник наставлял по части розенкрейцерства и масонства, тоже был без ума от саго padre, которому доверил для «алхимических опытов» немалое количество чистопробного золота.
С другой стороны, «великий мастер» прусской ложи князь Фридрих-Август Брауншвейгский не считал Сен-Жермена масоном. Такого же мнения придерживался и Фридрих Второй, сам «вольный каменщик», видевший в Сен-Жермене шпиона. Теософы и мистики всех мастей возвели его в пророки на манер Симона-волхва или Аполлония Тианского. Одни считали его мудрецом, спустившимся с вершин Гималаев, другие — в частности, Блаватская — тайным властелином Тибета.
Другой загадочной личностью, потрясшей воображение современников и порядком содействовавшей упрочению оккультных мифов масонства, был Калиостро. Тоже мистик, чудотворец, собеседник Христа и самозваный граф. О нем, впрочем, известно больше достоверных подробностей, чем о Сен-Жермене, которого десятки людей «видели» уже после смерти, в канун революции, и даже еще позже. Не исключено, как это издавна повелось, что нашелся лже-Сен-Жермен, или Сен-Жермен II, возжаждавший воспользоваться знаменитым именем, но не обладающий для этого нужными качествами. Калиостро, подражая Сен-Жермену даже в мелочах, решил, однако, действовать под собственным псевдонимом. Сын палермского негоцианта, Джузеппе Бальзамо (1743–1795) рано покинул родной дом, предпочтя науку странствий всякой иной. Как и Сен-Жермен, он обьявлялся под разными именами — граф Феникс, Ахарат, Пелегрини и граф Калиостро. В его характере непостижимым образом сочетались достоинство и коварство, образованность и невежество. Этот человек, впрочем шликодушный и наделенный увлекательным, хотя несколько инрварским красноречием, представлял собой странную помесь миссионера и авантюриста. Одаренный от природы не столь щедро, как Сен-Жермен, он обладал не меньшим талантом привлекать к себе людские души. Приехав в Митаву, он не замедлил очаровать тамошнее высшее общество. Двух часов оказалось имолне достаточно, чтобы совершенно покорить таких знатных и ученых вельмож, как граф Медем, граф Ховен и майор фон Корф. Влияние же его на особ женского пола было безмерным.
Алхимик, врач розенкрейцерской школы, астролог, физиономист и жрец тайны, Бальзамо должен был казаться лакомой приманкой для всяческих секретных обществ. Иллюминаты, близкие к масонству «просветленные», завербовали его в свое общество ми Франкфурте-на-Майне. Посвящение происходило недалеко от города, в подземной пещере.
