– И все это без моего ведома. Главное достоинство Бабетты – в том, что она говорит со мной, откровенничает, ничего не скрывает.
– Эта история не о твоем недовольстве. Эта история – о моей боли и попытках с ней покончить.
– Я приготовлю горячий шоколад. Хочешь?
– Постой. Тут ключевой момент. Вся эта бурная деятельность – эти изыскания, научные занятия и попытки сохранить все в тайне – ни к чему не привели. Состояние не исчезало. Оно угрожало моей жизни, не давало мне покоя. И вот однажды, когда я читала мистеру Тридуэллу «Нэшнл игзэминер», на глаза мне попалось одно объявление. Его точный текст к делу не относится. Требовались добровольцы для секретных исследований. Остальное тебе знать не обязательно.
– А я-то думал, это мои бывшие жены склонны хитрить. Милые обманщицы. Экзальтированные, широкоскулые, говорят с придыханием, да еще на двух языках.
– Я пришла по объявлению, и со мной побеседовал представитель небольшой фирмы, занимающейся психобиологическими исследованиями. Знаешь, что это такое?
– Нет.
– А знаешь, как сложно устроен человеческий мозг?
– Имею некоторое представление.
– Нет, не имеешь. Назовем компанию «Грей Рисерч», хотя это не настоящее название. Назовем их представителя «мистер Грей». Мистер Грей – собирательный образ. В общей сложности я общалась с тремя или четырьмя представителями фирмы, если не больше.
– Это такое невысокое длинное здание из светлого кирпича, окруженное электрифицированной оградой и низким кустарником.
– Их главного офиса я ни разу не видела. Почему – к делу не относится. Суть в том, что я проходила тест за тестом. Психологические, на эмоциональную устойчивость, на моторную реакцию, на мозговую деятельность. Потом мистер Грей сказал, что осталось трое финалистов и я – одна из них.
– Финалистов чего?
– Над нами должны были ставить опыты при разработке чудо-препарата, экспериментального и сверхсекретного, под кодовым названием «дилар». Над созданием средства мистер Грей трудился много лет. Он обнаружил в человеческом мозге рецептор дилара, и уже завершал работу над самой таблеткой. Но при этом он говорил, что опыты над людьми чреваты опасностями. Я могу умереть. Могу выжить, но может умереть мой мозг. Левое полушарие мозга может отмереть, а правое – остаться целым и невредимым. В результате левая сторона моего тела не пострадала бы, а правая – омертвела. Все это сулило мрачные перспективы. Я не смогла бы ходить вперед – только вбок. Я разучилась бы отличать слова от вещей, и если бы кто-нибудь сказал «летит пуля», я грохнулась бы на пол и поползла в укрытие. Мистер Грей хотел, чтобы я сознавала, чем рискую. Мне следовало подписать документы об освобождении фирмы от ответственности и другие бумаги. У фирмы имелись свои адвокаты, священники.
– Они развязали себе руки, а отдуваться тебе, подопытному кролику.
– Нет, это не так. Мне сказали, что все это очень рискованно – в правовом, нравственном и прочих смыслах. Они начали разрабатывать компьютерные модели молекул и мозга. Но этого мне было мало. Я уже зашла слишком далеко, подошла очень близко. Постарайся понять, что произошло потом. Если уж я решила рассказать тебе обо всем, мне придется упомянуть и об этом грязном уголке души человеческой. Ты же сам говоришь, что Бабетта откровенничает и ничего не скрывает.
– Это главное достоинство Бабетты.
– Отлично. Буду откровенничать, ничего не скрывая. Мы с мистером Греем заключили тайное соглашение. Наплевать на священников, адвокатов, психобиологов. Мы решили проводить опыты самостоятельно. Я излечусь от своего состояния, а ему достанутся дифирамбы за поразительное достижение в области медицины.
– Что же тут грязного?
– Ради этого я совершила один неблагоразумный поступок. Только так мистер Грей разрешил бы мне принимать лекарство. Это было мое последнее средство, последняя надежда. Сначала я предложила ему свое сознание. Потом предложила тело.
Я почувствовал, как по спине медленно поднимается тепло, и его начинают излучать мои плечи. Бабетта смотрела прямо вверх. Я лежал к ней лицом, опираясь на локоть, и вглядывался в ее черты. Когда я наконец заговорил, голос мой зазвучал рассудительно и вопрошающе – так, будто я искренне стремится постичь вековую тайну рода людского.
– Как можно предложить свое тело собирательному образу, составленному не менее, чем из трех человек? Это несуществующий субъект. Полицейский фоторобот с бровями одного человека и носом другого. Давай сосредоточимся на гениталиях. О каком количестве комплектов идет речь?
– Только об одном, Джек. Незаменимого специалиста, руководителя проекта.
– Значит, речь больше не идет о том мистере Грее, который является собирательным образом.
– Теперь это один человек. Мы сняли грязный, тесный номер в мотеле. Где и когда – к делу не относится. Там, под самым потолком, был телевизор. Больше ничего не помню. Грязная, обшарпанная комната. Я совсем пала духом. Но была готова на все.
– И это ты называешь неблагоразумным поступком – как будто мы не пережили революцию в семантике, и наш язык не стал простым и четким. Называй вещи своими именами, говори прямо, твой рассказ заслуживает большего. Ты вошла в комнату мотеля, возбужденная ее безликостью, функциональностью и тем, как безвкусно она обставлена. Прошлась босиком по огнеупорному ковру. Мистер Грей ходил по комнате и открывал двери – искал большое зеркало. Он смотрел, как ты раздеваешься. Вы легли на кровать и обнялись. Потом он вошел в тебя.
– Не употребляй это слово. Ты же знаешь, как я отношусь к его употреблению в данном контексте.
– Он осуществил так называемый ввод. Другими словами, произвел введение. Только что он, полностью одетый, положил на туалетный столик ключи от взятой напрокат машины. И вот он уже внутри тебя.
– Никто ни у кого не был внутри. Дурацкое словоупотребление. Я сделала то, что должна была сделать. Я была холодна. Действовала машинально. То была капиталистическая сделка. Тебе дорога жена, которая тебе все рассказывает. Я всячески стараюсь быть именно такой женой.
– Ну ладно, я просто пытаюсь понять. Сколько раз вы ездили в этот мотель?
– В общем, довольно часто, несколько месяцев подряд. Таков был уговор.
Я почувствовал, как по затылку поднимается тепло. Внимательно посмотрел на Бабетту. В глазах ее отражалась печаль. Я откинулся на подушку и взглянул на потолок. Включился приемник. Бабетта тихо заплакала.
– Есть банановый «Джелло», – сказал я. – Стеффи приготовила.
– Молодчина.
– Мне не составит труда его принести.
– Спасибо, не надо.
– Почему включился приемник?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
